Середина VIII века — начало IX века
Башшар ибн БурдПеревод Н. Горской
«Как без любимой ночь длинна!..»
Как без любимой ночь длинна!
Весь мир скорее в вечность канет
Иль навсегда зайдет луна,
Чем милая моею станет.
На миг от боли я уйду,
Когда пригублю кубок пенный,
Когда поет в моем саду
Невольница самозабвенно.
Но как любимую забыть?
Забыть вовеки не сумею.
Когда б я мог любовь купить,
Я все бы отдал, что имею.
Я в бой пошел бы за нее
И защитил бы от печалей…
Но что ей рвение мое? —
Меня пред ней оклеветали.
В ночи бессонной я стенал,
Раздавленный ее презреньем,
«Убёйда, — тщетно я взывал,—
Пускай к тебе придет прозренье!»
Я раньше плакал перед ней —
Струились слезы, плащ прозрачный,—
И говорил: «Среди теней
Давно бы стал я тенью мрачной,
Когда б отчаялся вернуть
Твою любовь когда-нибудь!»
Избавь скорее от мучений
Того, кто праведником был
И кто в часы полночных бдений
Аллаха славил и просил
Прощенья за грехи земные,
Но дни потом пришли иные,
И к полногрудой деве страсть
Такую возымела власть,
Что я забыл про все святыни,
Про час господнего суда,
И не раскаялся поныне,
И не раскаюсь никогда!
Как горько мне — ведь я влюблен,
И нет тебя, любимой, рядом.
Мечусь — как будто скорпион
Всю кровь мою наполнил ядом.
Боюсь, в последний путь меня
Проводит с воплями родня
И не дождусь я светлых дней
Великой милости твоей.
И если плакальщиц печальных
Увидишь и задашь вопрос,
Кто спит в носилках погребальных,
Ответят: «Умерший от слез.
Он был влюблен, но не любим,
И ныне смерть пришла за ним…»
«Пускай светила совершают круг…»
Пускай светила совершают круг,
Не суетись, живи спокойно, друг,
И не гонись за благами, а жди —
Пусть на тебя прольются, как дожди.
Не сетуй, что любовь уже ушла,
Ведь Умм Мухаммад так тебя ждала!
…И вспомнил я: ты позвала меня,
И быстрый твой гонец загнал коня,
Пусть холодна сейчас она, как лед,—
Дай срок, — она сама к тебе придет…
И был привратник пьян, и муж уснул.
К тебе я дерзко руки протянул,
Но ты сказала, отстранясь слегка:
«Доильщик не получит молока,
Коль с ласковой верблюдицей он груб,
Не распускай же, мой любимый, рук!»
Как горько мне, когда взгляну назад,
Протоку Тигра вспомню и Багдад,
Моей любимой щедрые дары,
Беспечность и веселые пиры
В кругу друзей, что были так щедры…
Клянусь, я не забуду той поры!
Все минуло… Прошла любовь твоя…
Живу невдалеке от Басры я,
Но, милая, тебя со мною нет,
В песках сирийских твой затерян след,
Кочевница, забыла ты уют.
Тебя несет породистый верблюд,
И если захочу тебя найти,
Твой муж злосчастный встанет на пути,
Забвение твое, и твой отказ,
И рок всесильный, разлучивший нас…
Не сетуй, друг, на быстротечность дней,
Смирись, уймись и не тоскуй по ней,—
Что делать, коль иссяк любви родник?
Любовь являла и тебе свой лик,
И взгляд ее мерцал, как лунный блик,
И сладко пел просверленный тростник…
Аллах, любимую благослови
За счастье юных лет, за дар любви!
Жемчужина пустынь, бела, светла,
Как ты сияла, как чиста была!
Твоих одежд коснуться я не смел
И сам — пред робостью твоей — робел.
О человек! Былого не тревожь.
Надежду потеряв, не жди, чтоб ложь
Слетела с губ той женщины святой,
Которая была твоей мечтой.
«К Башшару, что любит бесценные перлы…»
К Башшару, что любит бесценные перлы,
Жемчужные слезы скатились на грудь.
Он бросил поводья в печали безмерной,
Не может с друзьями отправиться в путь.
Друзья на верблюдицах быстрых умчались
Остался Башшар — недвижим, одинок.
А слезы струились, текли, не кончались,
И плащ на Башшаре до нитки промок.
Он к месту прикован любовью и горем,
Великою силой губительных чар.
И плещутся слезы — жемчужное море,
И сердцем к любимой стремится Башшар.
Не может смежить он усталые очи,
Когда над землею сияет луна,
А если уснет, то к нему среди ночи
Во всех сновиденьях приходит она.
Та первая встреча… Мгновенное счастье…
Упал с ее плеч белоснежный бурнус,
Блестящие серьги, извивы запястья,
И губ удивительных сладостный вкус…
И стонет и шепчет Башшар исступленно:
«Приди поскорей, исцели от тоски!»
Но женщину муж караулит бессонно,
Меж ней и Башшаром пустыни пески.
Он выпил печали бездонную чашу,
С любимой ему не увидеться вновь…
По прихоти рока в спокойствие наше
Непрошеной гостьей приходит любовь.
Капризна любовь, как изменчивый ветер,
Она затевает с влюбленным игру,
И если счастливым он был на рассвете,
Несчастье ему принесет ввечеру…
Башшар… Не напрасно ли встречи он ищет?
Нашел ли он то, что упорно искал?
Пришел он однажды к ее становищу,
А страж на него, словно пес, зарычал.
Но понял Башшар, что сердиться не надо,
Вина караульного невелика —
Сожженный любовью встречает преграды
На подступах к сладкой воде родника.
Будь хитрым, Башшар, обуздай нетерпенье,
На помощь всю ловкость свою призови,
Проникни к любимой неслышною тенью
И ей, равнодушной, скажи о любви.
Скажи ей: «Взываю к тебе, словно к богу,
Любовью своей исцели мой недуг!
Ведь снадобья знахарей мне не помогут —
Умру я, несчастный, не вынесу мук.
Я в самое сердце тобою был ранен
И сдался без боя и духом ослаб.
Да где ж это видано, чтоб мусульманин
Томился в плену, как ничтожнейший раб?!
Так что же мне делать? Ответа я жду!
Помедлишь мгновенье — и мертвым паду».
«Не скорби и не сетуй, соседка моя…»
Не скорби и не сетуй, соседка моя,—
Всем живым уготована чаша сия.
Мой сынок, что был ясного солнца ясней,
Он во власти могилы, он пленник камней.
Я отныне чужой в этой жизни земной —
Опочил он, и смерть породнилась со мной.
И когда б не боялся я гнева творца,
Я бы плакал над сыном моим без конца!
И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,
Коль могло бы судьбу изменить колдовство!
Не страшусь умереть, как испить из реки,
Где мы все наполняем водой бурдюки.
Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,
Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.
Вопли плакальщиц юных о нем говорят,
Стоны голубя раны мои бередят.
Я молчу, застывает слеза на глазах —
Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!
Но позволь, о господь, попенять в тишине
На великую боль, причиненную мне.
Повинуясь призыву судьбы, он ушел —
Удивленья достоин судьбы произвол!
Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,—
Почему был жесток и безжалостен рок,
Почему эту юную жизнь не сберег
И задолго до срока прервал ее срок?..
Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,
И на юношей ныне я с грустью смотрю.
Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,
И на старости лет я теперь одинок.
Ароматным он был, как невесты венок,
Благовонным он был, как расцветший цветок.
Благородным он был, словно чистый клинок,—
Кто его на рассвете из ножен извлек?
Ускакал он, как всадник в предутренний час,
Захватив скакуна запасного для нас.
Предстоит нам за ним на закате идти,
Ибо нету для смертных иного пути.
Мы в недобром, неправедном мире живем —
Так чего же мы ищем, чего же мы ждем
И на что мы надеемся, толпы невежд,
Переживших разлуки и гибель надежд?..
И всегда я дрожу, пораженный бедой,
Кто б ни умер — младенец иль старец седой.
«Наступила ночь, и нрав твой вздорный…»
Наступила ночь, и прав твой вздорный
Вновь низверг меня в пучину боли.
Обещанье, данное во вторник,
Оказалось ложью — и не боле…
Где я был — у врат ли Миксам в Басре
Или, может быть, в преддверье ада?
Этот взор и этот лик прекрасный,
А в речах медовых столько яда!
Я спросил: «Когда же будет встреча?»
На меня взглянула ты лукаво
И сказала: «Я ведь безупречна,
Так зачем же мне дурная слава?»
И любовь меня схватила цепко,
Стала новой мукой и бедою.
Закружилось сердце, словно щепка,
В ливень унесенная водою.
Ты сверкнула солнцем с небосклона,
Ты ушла, как солнце на закате…
От любви умру, неисцеленный,
Без твоих врачующих объятий.
Помрачила ты мой светлый разум,
Сохранивши свой — незамутненным.
Я пошлю к тебе гонца с рассказом
Обо мне, безумном и влюбленном.
Я любовь принес тебе в подарок,
Где же щедрость, где же дар ответный?!
Но, как видно, все пропало даром —
Я в толпе остался незаметный.
В ожерелье мне приснись янтарном,
Лик яви, откинув покрывало…
Я, глупец, твоим поддался чарам,
Ты меня совсем околдовала.
Если б я свою любовь развеял,
Отдал вихрям и ветрам свободным,
Ветер бы ее опять посеял,
И она дала бы в сердце всходы.
Утоли мне жажду хоть немного,
Дай воды из чистого колодца,
А когда предстанешь перед богом,
Доброта твоя тебе зачтется.
Чем была та встреча — лишь насмешкой,
Прихотью случайной и мгновенной?..
Предо мною будь хоть трижды грешной,
Все тебе прощу я, все измены.
Я не в силах побороть томленья,
Без тебя слабею, вяну, гасну.
Ты взойдешь ли, солнце исцеленья?
Не взойдешь — умру я в день ненастный..
«Назови своей любимой имя!» —
Говорят мне близкие порою.
Я хитрю, лукавлю перед ними,
Имени любимой не открою.
Лишь наедине с собой, в пустыне,
Славлю это имя, как святыню.
«Я долго к ней страстью пылал…»
Я долго к ней страстью пылал,
Преследовал и упрекал,
Но Хинд мне лгала ежедневно,
А я, — печальный и гневный,—
Придя на свиданье, рыдал,
Напрасно ее ожидал.
Была она неуловима,
Как легкое облачко дыма.
Друзья надо мной измывались,
Над страстью моей издевались,
Над жгучей любовною жаждой.
Но другу сказал я однажды:
«Чтоб ты подавился едой,
Чтоб ты захлебнулся водой
За эти поносные речи!
Аллах пусть тебя изувечит
За глупые эти советы,
За гнусные эти наветы»!
Но Хинд сожалений не знала,
Она надо мной колдовала,
Играла моею судьбой,
Обманами и ворожбой,
Как цепью, меня приковала,
Бальзама она не давала
Тому, кто от страсти зачах,
Стеная и плача в ночах,
Кто сердце, как двери, открыл
И Хинд в эти двери впустил.
О, дайте мне лук поскорей
И стрелы, что молний острей!
Жестокой любовью палимый,
Я выстрелю в сердце любимой,
Чтоб огненной страсти стрела
Холодное сердце прожгла!
Я раб моего вожделенья,
Которому нет завершенья.
Я раб с того самого дня,
Когда она мимо меня
В душистом своем ожерелье,
В одеждах, что ярко пестрели,
Прошла, колыхаясь, как лодка,
Скользящей и плавной походкой.
Ужель позабыть ты могла
Ту ночь, когда дымная мгла
На небе луну сожрала,
Когда ты моею была,
И был я и робким и страстным,
И вдруг пред рассветом ненастным,
Исхлестанный черным дождем,
Гонец постучался в наш дом,
Явился и спас нас двоих
От родичей гневных твоих…
Отдавшись любви, как судьбе,
Забыл я о Страшном суде,
И Хинд разлюбить я не волен —
Любовью и юностью болен…
И Хинд наконец мне сказала,
Слегка приподняв покрывало:
«Как ворон, сторожкая птица,
Что глаз любопытных боится,
Проникни во тьме, в тишине
Незримо, неслышно ко мне,
Чтоб люди тебя не видали
И после судачить не стали».
И, ночи дождавшись с трудом,
Проник я к возлюбленной в дом,
Но были мы оба жестоки,
И сыпались градом упреки,
И, руки воздев к небесам,
Воскликнул я: «Стыд мне и срам
За то, что я столько терплю
От девы, что страстно люблю!»
И Хинд, зарыдав, отвечала:
«О милый, ты выпил сначала
Горчайшее в мире питье,
Но дрогнуло сердце мое,—
Тебя я избавлю от пыток
И дам тебе сладкий напиток».
«О прекрасная Абда, меня исцели…»
О прекрасная Абда, меня исцели,
Уврачуй, как бальзам, и печаль утоли!
И не слушай наветов, чернящих меня,
Ибо тот, кто, по злобе другого черня,
Хочет выставить наши грехи напоказ,
Тот и сам во грехах и пороках погряз.
Ты поверь, что коварства в душе моей нет,
Я, поклявшись в любви, не нарушу обет.
Вероломство людей удивительно мне —
После смерти лжецы пребывают в огпе.
Клятву верности я пред тобой произнес,
И омыл ее чистыми каплями слез,
И вонзил эту клятву, как нож, себе в грудь
Для того ли, чтоб ныне тебя обмануть?!
Ты суровой была, ты меня прогнала,
И печальные вздохи мои прокляла,
И не верила ты, что я чист пред тобой,
Что душа моя стала твоею рабой,
Что отныне она лишь тебе отдана
И ни в чем пред своей госпожой не грешна.
Ведь порою, когда меня гложет тоска,
Я гляжу на красавиц, одетых в шелка,
Что, как дикие лани, легки и стройны
И, как царские дочери, томно-нежны,
И проходят они, завлекая меня,
Красотою своею дразня и маня,
И подходят они и зовут за собой,
Наградить обещая наградой любой,
Но их сладостный зов не ласкает мой слух —
Я не внемлю ему, и печален и глух,
Я спокойно гляжу этим девушкам вслед,
В моем сердце желанья ответного нет,
Ибо сердцем моим завладела она,
Та, что так хороша, и робка, и скромна.
Эта девушка — ветка цветущей весны,
Ее стан — как лоза, ее бедра полны.
Восклицают соседи: «Аллаху хвала,
Что так рано и пышно она расцвела!»
Без чадры она — солнце, в чадре — как луна
Над которой струится тумана волна.
Она стала усладой и болью для глаз,
Она ходит, в девичий наряд облачась,
Опояской тугою узорный платок
По горячим холмам ее бедер пролег.
Ее шея гибка, ее поступь легка,
Она вся — словно змейка среди тростника.
Ее кожа нежна, как тончайший атлас,
И сияет она, белизною лучась.
Ее лик создавала сама красота,
Радость вешнего солнца на нем разлита.
Ее зубы — что ряд жемчугов дорогих,
Ее груди — два спелых граната тугих,
Ее пальцы, — на свете подобных им нет! —
Как травинки, впитавшие росный рассвет.
Завитки ее черных блестящих волос —
Как плоды виноградных блистающих лоз,
Ее речи — цветы, ее голос медвян —
Словно шепчется с желтым нарциссом тюльпан.
Никого не ласкала она до меня
И любовного раньше не знала огня.
Она вышла однажды — и мир засиял,
Сам Аллах мне в тот миг на нее указал.
И прошла она мимо, как серна скользя,
И я понял, что спорить с судьбою нельзя.
И любовь в моем сердце тогда родилась,
И была велика этой девушки власть.
И спросил я людей: «Вы заметили свет,
Что течет от нее?» — и услышал ответ:
«Ненавистного лик отвратительней туч,
А любимого лик — словно солнечный луч».
«Бубенцы и ожерелья рок унес…»
Бубенцы и ожерелья рок унес,
И мой плащ насквозь промок от ливня слез.
Каждый день уходят близкие от нас,
Одинокий, жду, когда пробьет мой час.
На ветру я, как больная птица, стыну
И мою предвижу горькую судьбину…
Нет друзей… Одни стяжатели вокруг,
Всех снедает лютой алчности недуг.
Люди, люди, вы цари, когда берете,
Вы презренные рабы, когда даете!
Вопрошали меня близкие с тоской:
«Неужели одинаков род людской?»
Отвечал я: «Люди — звери двух сортов,
Я делю двуногих на свиней и псов,
Отличаются одни собачьей хваткой,
А другие свинской, грязною повадкой».
Много ль скромных, чьи потребности малы,
Много ль матерей, достойных похвалы?
Где отыщешь силача и добряка,
Друга, чья душа щедра и широка?
Поиски мои — напрасные старанья,
Я скиталец, беспокойный вечный странник…
Так уйди же в тень, живи и сир и наг
И не домогайся преходящих благ!
Жаждем мы богатства в страсти неуемной
И порой теряем свой достаток скромный.
А в итоге все уйдет, в забвенье канет,
Кто нас вспомнит, добрым словом кто помянет?..
Знаю, говорят, что я умен и смел,
Говорят, я истину найти сумел.
Но простая истина у мудреца:
Бедность и богатство — все в руке творца.
Человек, ведь ты в своей судьбе не волен,
Так не суетись и малым будь доволен.
Сердце обуздай, к терпенью приучи
И разбавленным вином себя лечи.
«Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!..»
Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!
Коль прикажешь — станем мы летать, как птицы
И поверь мне, клятвы не нарушу я:
Я ведь благороден, лгать мне не годится.
Спас меня ты, повелитель мусульман,
Как умелый врач больного лихорадкой,—
В наслажденья погружен, в туман, в дурман,
Я, бедняга, изнывал от жизни сладкой.
Добрые советы были мне не впрок,
Отличался я упрямством беспримерным,—
С материнским молоком впитав порок,
Следовал всю жизнь своим привычкам скверным
Повелитель, видел ты меня насквозь
И решил спасти поэта от напасти,
Но в итоге ухватил напасть за хвост
И не разглядел ее разверстой пасти,
Ибо ты ошибся в выборе людей
И не дураков послал ко мне с приказом —
Я же маг, певец, великий чародей,
У меня язык остер и светел разум.
Мне внимают юноши и старики
С удивлением, с восторгом небывалым,
И стихи мои журчат, как ручейки,
Жемчугами сыплются, сверкают лалом.
Людям я дарю то сладостный покой,
То волненье, то блаженное забвенье
И пред ними нескудеющей рукой
Рассыпаю драгоценные каменья.
Люди говорят: «Владыки дружат с ним,
Он прославился средь персов и арабов,
И огонь его горит, неугасим,
Вдохновляя сильных, согревая слабых.
Сочетались в нем и ум и широта —
Все ему понятно, все легко дается.
Он не сетует, когда мошна пуста,
Деньги раздобыв, над ними не трясется.
Женщины ликуют от его острот,
От серьезных слов становятся серьезней,
И к нему, премудрому, идет народ
И толпится у ворот до ночи поздней.
В годы юности он был силен и смел,
Львы пред ним дрожали и скулили в страхе.
Нас он песнями любви пленить сумел,
Но разгневался халиф, — и он — во прахе…»
Понял ты, о Махди, славный наш халиф,
В чем спасение, в чем гибель для поэта?
Впрочем, я теперь спокоен и счастлив,
Ибо без любви ни зла, ни грусти нету.
Абу Нувас
«О ты, кладущий яйца куропатки…»Перевод М. Кудинова
О ты, кладущий яйца куропатки
Под курицу! Когда б твои повадки
Глазам ее открылись только раз,
За свой подлог остался б ты без глаз.
О ты, который, опыту не веря,
В солончаках решил сажать деревья,
Не видишь разве — зло царит вокруг.
О ком сказать ты можешь: «Вот мой друг»?
«Ты глыбой ненависти стал…»Перевод М. Кудинова
Ты глыбой ненависти стал,
Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.
С тобой общаться — как на гору
Карабкаться в плохую пору.
Аллах, когда тебя лепил,
Не подсластил, не посолил.
Я разгадать тебя пытался,
Но, что ты, так и не дознался.
Смех тратить на тебя — грешно,
Воздать хвалу тебе — смешно.
Посмотришь на тебя, о боже!
Лицо с пометом птичьим схоже.
И если ночь ты пережил,
Пусть утром хлынет кровь из жил.
А если очутился в море,
Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.
«Кубки, наши соколы…»Перевод М. Кудинова
Кубки, наши соколы,
За вином летают;
Лютни, наши луки,
Сладостно играют.
Наша дичь — газели,
Утренние зори,
А добыча — девушки
С нежностью во взоре.
С пылкими сраженьями
Наши ласки схожи,
И бои ведем мы
На любовном ложе,
Кровь не проливаем,
Без греха воюем,
Утром мы пируем,
Вечером пируем.
«О, как прекрасна эта ночь…»Перевод М. Кудинова
О, как прекрасна эта ночь и как благословенна!
Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный.
Я поцелуя лишь просил — она была щедрее,
От счастья я в ее отказ поверил бы скорее.
«Лицо его — словно луна…»Перевод М. Кудинова
Лицо его — словно луна, а к губам поднесенный
Сверкающий кубок похож на светильник зажженный.
Оружьем любви он увешан, и меч его взора
Дарован ему красотой для любовного спора.
Улыбка — кинжал его, брови — что выгнутый лук,
А копья-ресницы смятение сеют вокруг.
«Купил беспутство я…»Перевод М. Кудинова
Купил беспутство я, не понеся урона:
Мной благочестье было продано законно;
Я легкомыслие избрал поводырем,
Теперь уж до конца ходить мне с ним вдвоем.
Одну красотку с подведенными глазами,
С лицом как свет зари, горячую, как пламя,
Податливую христианку много раз
И в поздний час я целовал, и в ранний час.
Была красотка моему приходу рада
И знала хорошо, что ждет ее награда,
И открывала мне бутыли, где давно
Хранилось старое, но чистое вино.
Прошли пред ним века, не знавшие покоя,
Ему известен Ной и даже предки Ноя,
И я красавицу поил им, и она
Пьянела — но, клянусь, не только от вина.
«Старик отведал поутру…»Перевод М. Кудинова
Старик отведал поутру божественного зелья,
Что избавляет от забот и дарит нам веселье.
У мирозданья все цвета то зелье похищает,
И в кубке радугой горит, и взор наш восхищает.
Старик смеется и поет, и данью восхваленья
Должны стихи ему платить за этот смех и пенье.
Кувшин, и кубок, и бурдюк — для старика отрада.
За то, что он всегда хмельной, корить его не надо.
«Покуда взор мой…»Перевод М. Кудинова
Покуда взор мой полный кубок не узреет,
Нет радости ни в чем, ничто меня не греет.
Берут заботы в плен и на душе темно!
Оружья лучшего не сыщешь, чем вино!
А если бы вино ключом однажды стало,
Замки скупцов оно легко бы открывало.
Дни без него пусты и мрачны вечера,
И я пью вечером и снова пью с утра —
С вином не расстаюсь, и если ненароком
Ты укоришь меня, то в этом мало проку.
«Настало утро, и запели птицы…»Перевод М. Кудинова
Настало утро, и запели птицы.
О братья, не пора ли нам напиться?
Проспитесь же! Кувшин скорбит о том,
Что день грядет, а мы объяты сном.
Вино еще не смешано с водою,
Смешаешь их — расстанешься с бедою.
Все радостным покажется вокруг,
И станет шутником твой хмурый друг.
Урод красавцем станет, а тупица,
Вдруг поумнев, на нас не будет злиться.
Так выпьем, чтобы нам с утра опять
Блистать умом, шутить и хохотать.
«Томность глаз твоих…»Перевод М. Кудинова
Томность глаз твоих — свидетель верный,
Что провел ты ночь совсем не скверно.
Так признайся, правды не тая,
Что была блаженной ночь твоя.
Пил вино ты из большого кубка —
И вином пропитан, словно губка.
А любовь тебе дарила та,
Чье лицо прекрасно, как мечта.
Струны лютни для тебя звучали,
Струны сердца лютне отвечали.
«О лжесоветчик, расточающий упреки…»Перевод М. Кудинова
О лжесоветчик, расточающий упреки
За то, что пью вино! Слова твои жестоки.
Вино внушило мне не расставаться с ним,
Похвальное заставило считать плохим,
Оно здорового недугом заражает,
Больных в цвета здоровья обряжает.
Я расточителен, покуда есть вино,
И алчен, как скупец, когда на дне оно.
«Где в жизни что‑нибудь найдешь…»Перевод М. Кудинова
Где в жизни что-нибудь найдешь, имеющее сладость?
Все в жизни горько, как миндаль, а горечь нам не в радость.
И разве не заметил ты, что даже в самой сути
Жизнь — это горькая вода, в которой столько мути?
«Когда, увидав на лице моем…»Перевод М. Кудинова
Когда, увидав на лице моем брызги вина,
Над жизнью моей непутевой смеется она,
Я ей говорю: «Для меня ты желаннее всех,
Но ты же и всех бессердечней со мной, как на грех,
Желаньям моим дай исполниться! Жизнью клянусь
(Хоть сердишься ты, да и сам на тебя я сержусь),
Клянусь моей жизнью: пожертвовать жизнью я рад
За ласку твою, за один твой приветливый взгляд.
Я дам тебе все, даже птичьего дам молока,
Хотя с казначейством я дел не имею пока».
«С вином несмешанным…»Перевод М. Кудинова
С вином несмешанным ты кубка не бери
Из рук жеманницы, чей взгляд нежней зари.
Сильней вина тот взгляд пьянит, суля нам счастье,
И в сердце у тебя зажжет он пламя страсти.
Погибли многие от этого огня,
Газель жеманную в жестокости виня.
К ней близко подойдешь — уж на судьбу не сетуй!
Ее оружие — звенящие браслеты.
«Что за вино!..»Перевод М. Кудинова
Что за вино! Как будто в кубках пламя
Зажгло свои светильники над нами;
Как будто благовоньями полно
С водою в брак вступившее вино.
На пиршестве в нас посылая стрелы,
Оно не ранит ими наше тело,
Оно не угрожает нам бедой.
Мне юноша смешал вино с водой,
И пил из кубка я неторопливо,
Другой рукой лаская стан красивый
Газели стройной — был я как во сне
И, опьянев, она сказала мне:
«Настойчив будь, мой повелитель милый!
Заставь меня склониться перед силой».
И, погрузив мой взор в ее глаза,
«Приди ко мне на ложе», — я сказал.
И шелковый шнурок мы развязали,
И мы парчу кафтана разорвали.
«Вот юноши, чей лик…»Перевод М. Кудинова
Вот юноши, чей лик подобен звездам ночи.
Как веселы они! Заботы их не точат,
А кубок их манит… Когда ночная мгла
Свой плащ раскинула и жажду в них зажгла,
В путь тронулись они, пошел я с ними тоже,
И был хозяин винной лавки потревожен:
Я барабанил в дверь его, что было сил.
«Скажите, кто там?» — он испуганно спросил.
Ответил я: «Здесь тот, кого веленья страсти
Влекут сюда, и нет ему иного счастья».
Тогда хозяин рассмеялся и сказал:
«На пользу мне твой стук, как я теперь узнал».
И он светильником нам осветил дорогу.
Потом невесту, охраняемую строго,
Извлек на божий свет — тот лучший дар земли
Для венценосного Хосрова берегли,
А ныне юноша, украшенный серьгами,
Дар этот в кубки льет холеными руками.
Прекрасен юный лик — как солнцем озарен,
Ночь в волосах его, судьбе подобен он,
Судьбе, не терпящей согласия людского,
Судьбе, что разжигать раздоры их готова.
«Я этого глупца…»Перевод М. Кудинова
Я этого глупца в кругу друзей увидел.
Он был противен мне, его я ненавидел.
«Чего бы ты хотел?» — спросил меня глупец.
Ответил я: «Хочу, чтоб смолк ты наконец».
«Жизнь — это пир…»Перевод М. Кудинова
Жизнь — это пир, где для одних — веселье и утеха,
А для других — утехи нет, другим уж не до смеха.
Один богатством окружен — что делать с ним, не знает,
Другой, промаявшись весь день, голодным засыпает.
И так издревле повелось: одним нужна лишь малость,
А у других — желаний нет: им в жизни все досталось.
«Тому, кто знает скрытое, хвала!..»Перевод М. Кудинова
Тому, кто знает скрытое, хвала!
Превратностям и тайнам нет числа.
Немилостива к нам судьба бывает:
Она цветы надежды обрывает.
Душа моя, о, до каких же пор
К мечте пустой прикован будет взор?
Душа моя, пока ты в состоянье
Покаяться — предайся покаянью.
Проси того, кто милостив для всех,
Чтоб и тебе он отпустил твой грех.
Как налетают ветры непогоды,
Так кружат надо мной мои невзгоды.
И пусть многообразья жизнь полна,
Пусть все несхожи — смерть для всех одна.
Стремись же к благочестью всей душою:
Оно ведь благо самое большое,
Хотя на протяжении веков
Никто им не спасался от грехов.
«Если безденежье будет…»Перевод М. Кудинова
Если безденежье будет и впредь продолжаться,
Дом я покину, с родными придется расстаться,
Даже одежду придется продать, и тогда
Дом свой покинуть уж я не смогу никогда.
«О ты, в глазах которой — скорпион…»Перевод М. Кудинова
О ты, в глазах которой — скорпион,
Всех проходящих мимо жалит он.
О ты, на чьем лице рассвет алеет,
Он никогда не меркнет, не бледнеет.
О ты, что мне дала надежды свет,
Не ярок он, и радости в нем нет.
Ты отвернулась — и слова привета,
Слова мои остались без ответа.
«Бедой великой ныне я сражен…»Перевод М. Кудинова
Бедой великой ныне я сражен:
Меня забыла та, в кого влюблен.
А я из-за любви к ней и влеченья
Нешуточные вытерпел мученья.
Теперь она со мною холодна,
И писем нет — не шлет их мне она.
О, как это на истину похоже:
Кто скрылся с глаз — ушел из сердца тоже!
«Пить чистое вино…»Перевод М. Кудинова
Пить чистое вино готов я постоянно,
Газелей стройных я целую неустанно.
Пока не порвана существованья нить,
Блаженство райское должны мы все вкусить.
Так пей вино и наслаждайся созерцаньем
Лица, что привлекло своим очарованьем;
Цветы шиповника на щечках расцвели,
В глазах все волшебство и неба и земли,
А пальцы тонкие, что кубок обхватили,
В себе всю красоту земную воплотили.
То высится как холм она…»Перевод М. Кудинова
То высится как холм она, то как тростник склонилась,
Ей прелесть редкая дана, в ней юность воплотилась.
Отсюда далеко она. Но встреча с ней, поверьте,
Порой опасности полна: взглянул — и близок к смерти.
Сидит ли молча пред тобой иль говорит несмело —
Натянут лук ее тугой, неотвратимы стрелы.
О ты, что создана была из красоты и света,
Ты, у кого моя хвала осталась без ответа,—
Обремени меня грехом: мне будет в утешенье,
Что не войдут тогда в мой дом другие прегрешенья.
«Как сердце бедное мое кровоточит!..»Перевод М. Кудинова
Как сердце бедное мое кровоточит!
Газелью ранен я — был бесполезен щит.
Из-за нее я обезумел в миг единый,
Хоть в волосах моих уже блестят седины.
Проходит ночь без сна, и кажется к утру,
Что смерть моя близка, что скоро я умру:
Коль сердце ранено любви стрелою меткой,
Искусство лекаря тут помогает редко.
«Посланец мой сказал…»Перевод М. Кудинова
Посланец мой сказал: «Записку я вручил,
Но вот ответа на нее не получил».
Я у него спросил: «Она ее читала?»
«Читала», — он сказал. «О, это уж немало! —
Воскликнул я тогда. — Доволен я вполне:
Ее приход сюда ответом будет мне».
Надеждой тешусь я в моей печальной доле,
Чтоб наземь не упасть, не закричать от боли.
«Просил у нее поцелуя…»Перевод М. Кудинова
Просил у нее поцелуя, и мной он получен —
Но после отказов, которыми был я измучен.
Тогда я воскликнул: «Раздвинь милосердья границы
Нельзя ли еще на один поцелуй расщедриться?»
Она улыбнулась и мне повторила присловье,
Известное персам, и нам оно тоже не внове:
«Не надо ребенку игрушку давать дорогую:
Получит одну — и потребует сразу другую».
«Доставлю радость я тебе…»Перевод М. Кудинова
Доставлю радость я тебе — умру от горя
И замолчу навек… Случится это вскоре.
Для сердца твоего легко меня забыть,
А я храню обет — до смерти верным быть.
Все изменяется под хладною луною.
Как изменилась ты! Как холодна со мною!
Но если я теперь ничто в твоих глазах,
То истину тебе не дал узреть Аллах.
«Улыбаются розы…»Перевод М. Кудинова
Улыбаются розы, и звонкие струны звенят.
Флейта стонет и плачет, наполнился звуками сад.
Веселятся друзья, породненные дружбой сердечной,
Никого нет на свете родней, чем товарищ беспечный.
И друг друга вином угощают из кубков друзья,
От сосцов, источающих хмель, оторвать их нельзя.
Сколько раз поскользнулся хмельной — сосчитать невозможно,
Сколько раз поднимался, испачканный пылью дорожной!
«Пустыни воспевать?..»Перевод М. Кудинова
Пустыни воспевать? Но нет до них мне дела;
И девы красота душой не завладела;
Любить и воспевать другое мне дано;
От Вавилона к нам дошедшее вино.
Вода, смешавшись с ним, его не украшает,
Оно — всесильный дух, что в тело проникает.
Отведавший его на крыльях воспарит,
А глупый — как мудрец с людьми заговорит.
Однажды темною дождливою порою
С друзьями, чьи сердца не ведали покоя,
Я в лавку винную отправился… Купцы
Уж спали, мрак объял лачуги и дворцы.
Ломились в лавку мы. Купец дрожал от страха,
Он мог защиты ждать от одного Аллаха.
Он притворялся, будто спит, решив, что мы
Или ночной патруль, или исчадья тьмы.
Тут стали звать его по имени мы дружно,
И он сообразил: бояться нас не нужно.
Приход наш выгоду одну сулил, и, нам
Ответив наконец, он бросился к дверям.
И, убежденный, что никто его не тронет,
Блестя улыбкою, склонился он в поклоне.
Теперь готов он был сказать сто раз подряд:
«Добро пожаловать, входите, я вам рад».
И лампу он принес, чтоб нам пройти свободно,
И было у него все, что душе угодно.
Ему сказали мы: «Поторопись, купец,
Ночь скоро дню отдаст свой царственный венец».
И золотистое вино в расцвете силы
Принес он, и оно кипело и бурлило.
Блеск пламени его к себе манил наш взгляд,
Вдыхали ноздри наши тонкий аромат.
Флейтистка нас игрой своей увеселяла,
Склониться перед ней могли б немые скалы.
И не было ее милее и нежней,
Кто видел раз ее, стремиться будет к ней.
В кафтан одетый, виночерпий к нам явился,
От юного лица роз аромат струился.
Но благовоньями он не был умащен:
Благоухал красой и молодостью он.
И виночерпий нас поил, не уставая,
Ты чашу осушил — уже кипит другая.
Потом он песню спел, мы вторили ему:
«Грущу в чужих краях, вперяя взор во тьму».
Кто был из нас влюблен, тот слезы лил в печали,
И радости конец те слезы означали.
Но не смущал других любовный этот плач,
А в это время ночь разорвала свой плащ,
И скрылся Сириус, и означало это
Победу близкую грядущего рассвета.
«О упрекающий…»Перевод М. Кудинова
О упрекающий, в вино влюблен я страстно!
Так не брани меня: ведь брань твоя напрасна.
Без кубка пенного я не провел ни дня,
Как все запретное, вино влечет меня.
Мне перед пиршеством не жгли сомненья душу,
Не будучи глухим, упреков я не слушал.
И не был никогда товарищем скупцу:
Дружить со скупостью нам, щедрым, не к лицу.
Дарю лишь тем, кто щедр, свое расположенье,
Они внушают мне любовь и уваженье.
Вино, как девушка-плутовка, чья краса
Подобна молнии, пронзившей небеса.
Тебя душа вина сочла за совершенство
И вот зовет вкусить греховного блаженства.
Ты, как красавицей, был соблазнен вином,
Теперь все мысли и мечты твои — о нем.
Перед подругами красавица гордится,
Что всех она хитрей, а с виду — голубица.
Она внушает страсть, что всех страстей сильней,
И бубны звонкие трепещут перед ней.
И к лютне тянется она, когда по кругу
Пускают чашу и глядят в глаза друг другу.
В забавах рыцарских не уступая мне,
Из лука зверя бьет и скачет на коне.
На ней мужской кафтан, она не носит шали
И кудри коротко стрижет, чтоб не мешали.
Ей верным сыном я останусь до конца,
И от меня вино не отвратит лица.
Мне кубка жаль скупцу, тут со скупцом мы схожи,
Мне благородное вино всего дороже.
Зато таких, как сам, им щедро одарю,
Вино к нам милостиво, с ним мы как в раю.
«Я наслажденьям предаюсь…»Перевод М. Кудинова
Я наслажденьям предаюсь, отбросив всякий стыд,
И эту тайну мой язык от смертных не таит.
Ничтожество людское мне известно, и прощенья
Не собираюсь я просить за эти наслажденья.
Я знаю, время — западня и смерть там ждет меня,
Но наслажденьям предаюсь, как будто вечен я.
И на законы бытия взираю я спокойно:
Ведь с ними примирил меня наш виночерпий стройный.
Ной древний взращивал лозу, а в кубок влагу льет
Тот, кто с газелью юной схож, кто радость нам несет.
Здоровьем пышет лик его, но кажется нам томным,
Он жизнь дарует, если добр, убьет отказом скромным.
Горячих солнечных лучей глаза его полны,
А на груди как будто блеск серебряной луны.
И руки в темных рукавах напоминают очень
Сиянье радостных светил во мраке жаркой ночи.
Вино отраднее с ним пить, чем, позабыв покой,
Коня на битву снаряжать или спешить на бой.
Какая радость у людей, которым копья-руки
Подносят кубок роковой, таящий смерть и муки?
И много ли отрады в том, когда им шлет привет
Блеск машрафийского меча — и стона ждет в ответ?
«Дай волю юности!..»Перевод М. Кудинова
Дай волю юности! Седины, тусклый взор
Все наслажденья обрекают на позор.
Пусть кубок с девственным вином, идя по кругу,
Дарует хмель свой и красавице и другу.
Как бы от вечности самой утаено,
Хранилось у купца заветное вино.
Там пряталось оно в кувшине, врытом в землю,
Таилось ото всех, в своей бутыли дремля.
В двойном сосуде коротало вечера,
В сосуде, созданном искусством гончара.
Как петушиный глаз, вино во тьме сверкало,
Бахрейнским мускусом оно благоухало.
С друзьями юными не раз случалось нам
К виноторговцу в дверь стучаться по ночам.
Из тайников своих он извлекал охотно
Сосуд и в нем вино нежней, чем дух бесплотный.
И, чудо увидав, — искрящийся сосуд,—
Так восклицали мы: «Что происходит тут?»
«Откуда в час ночной сияние рассвета?»
Но кто-то возражал: «Нет, свет пожара это!»
И вот уже юнцы нам в кубки льют пожар,
Один одет в кафтан, а на другом зуннар.
Свет принесли они — и все пути открылись
Для поздних путников, что ночью заблудились.
Вино в присутствии воды как бы дрожит,
И от него вода испуганно бежит.
Вино, как некий дух, готовый скрыться в тучи
От догоняющей его звезды падучей.
Но кубок не дает ему бежать, и вот
Оно в нем плещется и через край течет.
И мы из кубка пьем вино, что с небом схоже,
Осколки тысяч лун в его таятся ложе.
Нагим пришло вино, но своего врага
Вода, смешавшись с ним, одела в жемчуга.
Хоть ожерелия они не составляют,
Но пузырьки воды искрятся и сверкают.
Живет в квартале нашем девушка, и ей
Покорны звуки струн, как госпоже своей.
Струна басовая, струна вторая, третья
Звучат на лютне самой сладостной на свете.
Великий мастер создавал ее в тиши,
Без струн она была, как тело без души.
И мастер дерево искал, чтоб дать ей тело,
Взял в роще лучшее и принялся за дело.
Хоть не замешано здесь было волшебство,
Волшебным выглядит творение его.
Как скорпиона хвост — изогнутая шея
У лютни, созданной руками чародея.
И с голосом людским струна вступает в спор,
Когда заводит песнь разноязычный хор.
Так торопись вкусить все эти наслажденья,
Ведь всепрощающий дарует нам прощенье.
«Когда любимая покинула меня…»Перевод М. Кудинова
Когда любимая покинула меня,
На небесах померкло солнце — светоч дня.
И так измучили меня воспоминанья,
Так думы черные терзали мне сознанье,
Что дьявола тогда призвал я, и ко мне
Явился он потолковать наедине.
«Ты видишь, — я сказал, — от слез опухли веки,
Я плачу, я не сплю, погублен я навеки.
И если ты свою здесь не проявишь власть,
Не сможешь мне вернуть моей любимой страсть,
То сочинять стихи я брошу непременно,
От песен откажусь, забуду кубок пенный,
Засяду за Коран, и будешь видеть ты,
Как я сижу за ним с утра до темноты.
Молиться я начну, поститься честь по чести,
И будет на уме одно лишь благочестье…»
Вот что я дьяволу сказал… Прошло три дня —
Моя любимая пришла обнять меня.
«Вперед, друзья, на славный бой…»Перевод Б. Шидфар
Вперед, друзья, на славный бой, мы — рыцари вина!
Благоуханием ночным душа услаждена.
Хмельное зелье манит нас. Приняв смиренный вид,
Оно повалит храбреца и вольного пленит.
Кувшин и кубок одолев, мы обнажили дно,
Но кратким было торжество — сразило нас вино.
От алых отблесков его горит моя ладонь,
А блеск сжигает мне глаза, как греческий огонь{142}.
Оно, как пышущий костер, внушая страх сердцам,
Потоком в глотки полилось отважным молодцам.
Умом людским повелевать познавши ремесло,
Оно у вечности седой на лоне возросло.
А поутру весна в саду покажет ясный лик,
Здесь нам подарит аромат душистый базилик.
Шурша от зависти листвой, одежды разодрав,
Нам на подушки бросит сад охапки свежих трав.
Вино уж смешано с водой, от пены поседев.
Налей, красотка, нам полней, ты краше райских дев!
Пусть наших глаз язык немой сердца соединит,
Какой мудрец неслышных слов значенье объяснит?
Моля о встрече, только я пойму ее ответ:
Мне «да» ответили глаза, промолвят губы: «Нет!»
Спроси: «Какой язык важней?» — и мой ответ таков:
Язык влюбленных на земле всех выше языков!
«Глупец укоряет меня за вино…»Перевод Б. Шидфар
Глупец укоряет меня за вино,
Ему дураком умереть суждено.
Он разве не знал: от подобных ему
Такие упреки я слышу давно!
Его ли мне слушать? Всевышний Аллах
Вино запрещает — я нью все равно.
Наполню я кубок вином на заре —
Как солнечный свет золотится оно.
Бранись, лицемер, от упреков твоих
В груди пламя жажды воззожжено.
«Смерть проникла в жилы…»Перевод Б. Шидфар
Смерть проникла в жилы, сжав меня в тиски,
Лишь глаза и мысли все еще живут
Да трепещет сердце, полное тоски…
Кто сочтет последних несколько минут?
Лишь себе послушны, как черны виски,
К богу мы взываем только в смертный час.
Где мои утехи? Их смели пески.
Где вы, дни и ночи? Как вернуть мне вас?
Поднимите бремя гробовой доски,
Чтоб наполнить кубок мне в последний раз!
«Стены и замки в степях и горах…»Перевод Б. Шидфар
Стены и замки в степях и горах
Волею судеб рассыплются в прах.
Разум бессонный о смерти твердит,
Дней быстротечность внушает нам страх.
Грусть коротка у безмолвных могил,
Кратко веселье на шумных пирах.
Жалкая доля — лишь саван да гроб —
Все достоянье в обоих мирах.
«Хвала тебе, боже!..»Перевод Б. Шидфар
Хвала тебе, боже! Могучей десницы движенье
Из небытия бросает нас в мир униженья —
Чтоб нам умолкать перед наглостью злого невежды,
Чтоб попраны были заветные сердца надежды.
Я верности, дружбы и братства уже не взыскую,
Спросить я хочу — кто познал благодарность людскую?
Добряк благодушный, ты станешь насмешек мишенью,
Людей возлюби — и не будет конца поношенью.
Друзей заведи, не жалей ни добра, ни досуга,
Любовь расточай и надейся на преданность друга,
Делись сокровенным, предайся душою и телом,
Стань духом бесплотным, что бродит в краю запустелом,
Забудь о делах, лишь исполни друзей пожеланье,
Стань жертвой покорной, что люди ведут на закланье,
Ослушаться их не посмей, ну а если невольно
Из уст твоих вырвется дерзкое слово «довольно»,—
Тебя оболгут, и вкусишь ты превратности рока,
Беспутным ославят того, кто не ведал порока.
Абу-ль-АтахияПеревод М. Курганцева
«Добро и зло заключено…»
Добро и зло заключено в привычках и желаньях,
Вражда и дружба сотни раз меняются местами,
И это ведает любой, вкусивший горечь знанья,
Проникший в истинную суть того, что будет с нами.
Благоразумье нас зовет уйти с путей позора,
Но каждого сжигает жар желанья и надежды.
Кто эту ведает болезнь, да исцелится скоро,
Но нет лекарства для глупца, упрямого невежды.
Хвала Аллаху — он царит своей согласно воле.
А люди слабые бредут, куда — не знают сами.
Все сотворенное умрет, дрожа от смертной боли.
Все гибнет, остаются сны, таблички с именами.
Умершие отделены от нас, живых, стеною.
Мы их не можем осязать, не видим и не слышим.
Они ушли в небытие, отринули земное,
Они спешат на Страшный суд, назначенный всевышним.
Над жизнью собственной своей рыдай, дрожа от страха.
К чужим гробам не припадай в рыданьях безутешных.
Молю простить мои грехи всесильного Аллаха.
Он милосердием велик, а я — презренный грешник.
О, сколько раз ты уходил с путей добра и света,
О, сколько раз ты восставал душою непокорной!
Ты жил, блаженствуя. Теперь не жалуйся, не сетуй.
Плати за все. Таков удел, безвыходный и скорбный.
Не слушает бесстрастный рок твоей мольбы и плача.
Он сам решает — жить тебе иль умереть до срока.
Твое страданье и восторг, утрата и удача —
Забавы жалкие в руках безжалостного рока.
«Наше время — мгновенье…»
Наше время — мгновенье. Шатается дом.
Вся вселенная перевернулась вверх дном.
Трепещи и греховные мысли гони.
На земле наступают последние дни.
Небосвод рассыпается. Рушится твердь.
Распадается жизнь. Воцаряется смерть.
Ты высоко вознесся, враждуя с судьбой,
Но судьба твоя тенью стоит за тобой.
Ты душой к невозможному рвешься, спеша,
Но лишь смертные муки познает душа.
«Плачь, ислам! Нечестивы твои богословы…»
Плачь, ислам! Нечестивы твои богословы.
Извращают основы твои, блудословы.
Несогласных клянут и поносят они.
Свою ложь до небес превозносят они.
На кого нам надеяться ныне, скажи?
Как нам веру очистить от злобы и лжи?
«Ты, что ищешь у мудрого пищи уму…»
Ты, что ищешь у мудрого пищи уму,
Помни: знанье — огонь, разгоняющий тьму,
Знанье — корень, по каплям набравший воды,
Чтоб листва зеленела и зрели плоды.
Не завидуй чужому богатству, скорбя,
Ибо зависти бремя раздавит тебя.
Время вечное нас одурачит, обманет,
Красотою земной соблазнит и заманит,
А потом нас в могилы уложит оно,
И отцов и детей уничтожит оно.
Все людские страдания Время творит.
В мире только оно надо всеми царит.
«Безразличны собратьям страданья мои…»
Безразличны собратьям страданья мои,
Мои беды, невзгоды, рыданья мои.
Пусть клянут, попрекают любовью к тебе —
Что им горести, муки, желанья мои?
Ненасытна болезнь моя, старый недуг,
Безнадежны, пусты ожиданья мои.
Все постыло вокруг, ибо ты — далеко.
Без тебя — я в изгнании, в небытии.
Иссякает терпенье, безмерна тоска.
Возвратись, утешенье подай, не таи.
Неотступна беда, неусыпна печаль.
Возвратись и живою водой напои.
Просыпаюсь, и первые думы — тебе,
И тебе — все ночные терзанья мои.
«Закрывшись плащом, проклиная бессилье…»
Закрывшись плащом, проклиная бессилье,
Как часто я плакал в плену неудач!
Друзья укоряли, стыдили, твердили:
«Не смей раскисать, не сдавайся, не плачь!»
А я объяснял им, что слезы — от пыли,
Что я в запыленный закутался плащ.
«Могу ли бога прославлять…»
Могу ли бога прославлять, достоинство забыв,
За то, что ты, его слуга, заносчив и чванлив?
Свое ты сердце превратил в унылую тюрьму,
А годы прожитые — в дань тщеславью своему.
Зачем, безумец и гордец, идешь путями зла?
Все достояние твое — могильная зола.
Умей обуздывать себя, не поддавайся лжи.
Храни терпенье, человек, и правдой дорожи.
Воздержан будь — и от беды смирение спасет,
И будь возвышен добротой — ведь нет иных высот!
Не состязайся с дураком, что знатен и богат.
Убогий праведник-мудрец — тебе названый брат.
Желаешь временных услад — теряешь время зря.
Минутной пользы не ищи, она источник зла.
Благая, истинная цель к деянью будит нас.
Поступки взвешивает бог, когда он судит нас.
К земным богатствам не тянись, к презренной суете,—
Твоя бессмертная душа томится в нищете!
«Кто ко мне позовет обитателей тесных могил…»
Кто ко мне позовет обитателей тесных могил,
Самых близких, погибших в расцвете здоровья и сил?
Разве я их узнаю при встрече, восставших из праха,
Если б чудом неслыханным кто-нибудь их воскресил?
Кто ко мне позовет их, завернутых в саван немой?
Разве в бездну могилы доносится голос земной?
Не зовите напрасно. Никто не приходит оттуда.
Все уходят туда — не ищите дороги иной.
Эй, живой человек! Посмотри на себя — ты мертвец.
Жизнь истрачена вся. Наступает обычный конец.
Седина — твой убор головной, ослепительно-белый.
Унеслась твоя молодость, время горячих сердец.
Твои сверстники умерли — ищут обещанный рай.
Обогнали тебя, обошли. Торопись, догоняй.
На земле для тебя, старика, ничего не осталось,—
Ни надежды, ни радости. Времени зря не теряй!
Собирайся в дорогу, пора. В вековечную тьму.
Путь последний тебе предстоит. Приготовься к нему.
Все имущество брось — и воистину станешь богатым.
Презирай богача — это нищий, набивший суму.
Собирайся, не медли, не бойся отправиться в путь.
Не надейся, что будет отсрочка, об этом забудь.
Поддаваться греховным соблазнам — постыдное дело.
Обуздай свои страсти и высшее благо добудь.
Тот, кто истину ищет, найдет путеводный маяк.
О слепые сердца! Прозревайте — рассеется мрак.
Удивляет меня горемыка, отвергший спасенье,
И счастливец, на время спасенный от всех передряг.
Удивляют меня беззаботно слепые сердца,
Что поверили выдумке: жизнь не имеет конца.
Новый день приближается — всадник на лошади белой
Он спешит. Может быть, это смерть посылает гонца.
Твоя бренная жизнь — подаяние божьей руки.
Неизбежная смерть — воздаянье тебе за грехи.
Обитатель подлунного мира, вращается время,
Словно мельничное колесо под напором реки.
Сколько стен крепостных уничтожил безжалостный рок
Сколько воинов он на бесславную гибель обрек!
Где строители замков, где витязи, где полководцы?
Улыбаясь, молчат черепа у обочин дорог.
Где защитники стойкие, доблести гордой сыны,
Чье оружие сеяло смерть на равнинах войны?
Где вожди, созидатели, где повелители мира,
Властелины вселенной? Закопаны, погребены.
Где любимцы собраний — о них не смолкала молва.
Словно заповедь божью, народ принимал их слова.
Где кумиры толпы? Стали просто комочками праха,
Сквозь которые ранней весной прорастает трава.
На престоле небес восседает предвечный Аллах.
Он карает, и милует, и обращает во прах
Непокорных глупцов, и на небо возносит достойных.
Он велик. Ему равного нет в бесконечных мирах.
Для любого из смертных он выделил долю его.
Кто посмеет судить справедливую волю его?
Ограждая от гибели, от заблуждений спасая,
Нас к единственной истинной цели ведет божество.
Остаетесь глухими, беспечно живете, друзья!
Подступают последние сроки, расплатой грозя.
Позабудьте соблазны — внемлите разумному зову.
Приближается время возмездия, медлить нельзя.
Безвозвратно ушедшие в лоно могильной земли!
В этом новом жилище какое вы благо нашли?
Все теперь вы равны, и у всех одинаковы лица,
Хоть по-разному вы к завершению жизни пришли.
Обитатель могилы! Забыл ты земное жилье.
Заколочена дверь в неземное жилище твое.
Даже с мертвыми, спящими рядом с тобой, по соседству,
Ты не вправе общаться. Проклятое небытие!
Сколько братьев своих я оплакал и в гроб положил!
Сколько раз я их звал возвратиться из темных могил!
Брат мой! Нам не помогут напитки, еда и лекарства.
Жизнь уходит, по капле бежит, вытекая из жил.
Брат мой! Ни ворожба, ни заклятие, ни амулет
Не спасли от погибели, не дали помощи, нет.
Брат мой! Как тебе спится на каменном ложе подземном,
Как живется в последнем убежище? Дай мне ответ!
Я пока еще жив, еле вынес разлуку с тобой.
Я горюю один над твоей безысходной судьбой.
Ведь кончина твоя стала смертным моим приговором.
Жду последнего дня — полумертвый и полуживой.
Плачет сердце мое, разрывается сердце, дрожа.
Припадаю к могиле, едва от рыданий дыша.
Брат мой милый, навеки ушедший, единственный брат мой!
Вспоминаю тебя — каменеет от боли душа.
«Ненасытная жадность, проникшая в души…»
Ненасытная жадность, проникшая в души,
Их мертвит и сжигает, калечит и сушит.
Жадный чахнет, желтеет и сохнет от муки,
Он не спит, домогаясь богатства и власти,
К недоступному тянет дрожащие руки…
Но разумный не станет рабом этой страсти.
Жадный сам себя мучит, своею рукою,
Не получит ни радости он, ни покоя,
Ибо алчность плодит пустоту и невзгоды,
Алчность хуже чумы и страшнее проказы.
Ни арабы мои, ни другие народы
Не спаслись от прилипчивой этой заразы.
Что ты землю несытыми взглядами меришь?
Не томись. Удовольствуйся тем, что имеешь.
Твой недуг — сребролюбье. Ты жадностью болен.
Эта мука тебя истерзает, изгложет.
Если ты достояньем своим недоволен,
То все золото мира тебе не поможет.
Если ты ненавидишь людей, одинокий,—
Захлебнешься, утонешь в грехе и пороке.
Ты напрасно жилище просторное ставишь.
Неизбежная смерть по-иному рассудит —
Ты убогого склепа хозяином станешь.
А добро, что копил ты, разграблено будет.
Смертный! Юность прошла, ее нет и в помине —
Да пройдут и тщеславье твое и гордыня.
Твой дворец обернется обителью плача,
Все разрушено и обесславлено будет.
Все, что ты собирал, крохоборствуя, пряча
От враждебного глаза, разграблено будет.
Понадейся на завтра — дождешься обмана,
Ибо Время изменчиво, непостоянно.
Избегай недоверья, сомнений безумных,
Поступай справедливо — отхлынут печали.
Когда смотришь на город, веселый и шумный,
Помни: кладбище это, где скорбь и молчанье.
Видел я: благородный склонялся покорно
Перед волей ничтожного. Нет, не позорна
Эта слабость, смиренное это деянье.
Но позорно стократ, если здесь, в наше время,
Отбирают хапуги твое достоянье
И живут, процветая. Презренное племя!
Избегай сребролюбца, — снаружи он кроткий.
Что гнуснее повадки его и походки?
Избавляйся от скряги! Он хуже, чем язва,
Он опасней чумы и противней чесотки.
«От жизни до смерти — один только шаг…»
От жизни до смерти — один только шаг.
Любой из живых превращается в прах.
Извечное Время — учитель жестокий.
Но пользу немногим приносят уроки.
Извечное Время — пророк, и мудрец,
И лучший наставник заблудших сердец.
По ты его слову не внемлешь, бедняга,
И долгую жизнь почитаешь за благо.
Стремясь пересилить карающий рок,
Познанья из опыта ты не извлек,
И Времени голос — разумное слово —
Не тронул тебя, безнадежно глухого.
О, если б ты выслушал Времени зов!
Он горечи полон, правдив и суров.
А ты отдаешься бездумным усладам.
Ты смерти не ждешь, а она уже рядом.
Ты истины мира сего не постиг,
Ты жаждал всего, ничего не достиг.
Живешь во дворце, ненадежном и бренном!
Готовься к нежданным дурным переменам.
Безносая скоро придет за тобой.
Найдешь ли за гробом желанный покой?
Не скрыться от гибели, смертный лукавый,—
Повсюду дозоры ее и заставы.
Зачем ты поддался обману, мой брат?
Ведь был ты умом от природы богат.
Ты знал, что подлунная жизнь мимолетна,
Но мысли об этом отверг беззаботно.
А смерть перед нами с косою своей.
Мы все — достоянье могильных червей.
Готовься к минуте последней и грозной,
Одумайся, брат мой, покуда не поздно!
Спеши, не пускай суету на порог!
Покайся — вокруг торжествует порок.
Я тоже виновен, я — грешник беспечный.
Я завтра низринусь во мрак бесконечный.
Как медленно близится гибельный миг,
Предел и вершина страданий моих!
Храни же меня перед бездной незримой,
Мой разум бесстрашный и неколебимый.
Я вспомнил далекие юные дни —
Весеннему саду подобны они.
Я все расточил. Ничего не осталось
На долю твою, горемычная старость.
«Вернись обратно, молодость!..»
Вернись обратно, молодость! Зову, горюю, плачу,
Свои седые волосы подкрашиваю, прячу,
Как дерево осеннее, стою, дрожу под ветром,
Оплакиваю прошлое, впустую годы трачу.
Приди хоть в гости, молодость! Меня и не узнаешь,
Седого, упустившего последнюю удачу.
«Я искал наслаждений, но что я нашел…»
Я искал наслаждений, но что я нашел,
Кроме бед и забот, кроме горя и зол?
Горький труженик, я ничего не добился.
Разве я хоть подобье покоя нашел?
Обратился я к вере, отшельником стал.
Мимолетные блага ценить перестал.
Суеты и страстей сторонюсь, как заразы.
Прозевал свое счастье, удачу проспал.
Я мираж догонял, выбивался из сил.
Я за каждую радость печалью платил.
От услады любой я испытывал горечь —
Видно, в детстве еще я отраву вкусил.
Что мне дружба — усталое сердце болит,
Даже друг одиночества не отдалит.
Полюбившие жизнь! Кроме гибели скорой,
Вам безжалостный рок ничего не сулит.
Я гляжу в глубину моей горькой души,
Постигаю себя в одинокой тиши.
Что дороже смирения и бескорыстья?
Эти блага бесценны, всегда хороши.
Удовольствуюсь малым — таков мой удел.
Удаляюсь от всех человеческих дел.
Воздержание — вот добродетель и разум.
Очищение душ — обуздание тел.
Жизнь изведав, соблазны давно одолев,
Укротив даже зверя по имени Гнев,
Предпочел я пустыню шумливому рынку,
Все живое отринув, забыв и презрев.
«Долго я веселился в неведенье сладком…»
Долго я веселился в неведенье сладком
И гордился удачей своей и достатком.
Долго я веселился. Мне все были рады,
И желанья мои не встречали преграды.
Долго я веселился. Мне жизнь улыбалась.
Все прошло без следа. Ничего не осталось.
Ты, что строишь дворцы и высокие башни,
Хочешь небо ладонью потрогать, бесстрашный,
Ты игрушка в руках бессердечного рока.
Он велит — и приходит погибель до срока,
И дворцы твоей славы руинами станут,
И дела твоей жизни в забвение канут.
Неужели ты думаешь: все обойдется,
Смерть пропустит тебя, пощадит, отвернется?
Оглянись же вокруг! Этот мир наслаждений —
Только жалкий мираж, вереница видений,
Только зыбкое марево, сгусток тумана…
Неужели, слепец, ты не видишь обмана?
Разгорается смерти несытое пламя —
Этот огненный зев насыщается нами.
Это наше грядущее… Нет исключений.
Впереди — ничего, кроме смертных мучений.
Обещаньям блаженства — бесчестным рассказам
Не внимай никогда, если жив еще разум.
Ты упорствуешь, ты прегрешения множишь,
От безумств молодых отказаться не можешь,
Воздвигаешь дворцы ради суетной славы,
Тратишь силу свою на пустые забавы.
Воздавая ничтожеству славу и почесть,
Ты достойного мужа теснишь и порочишь.
Но в покои твои, пламенея от гнева,
Смерть внезапно сойдет, словно молния с неба.
Перед нею в последней тоске, в исступленье
Ты раскаешься, ты упадешь на колени,
И поймешь, полумертвый, от страха дрожащий:
Все ничтожно, все временно, все преходяще.
Что сулят человеку грядущие годы?
Ничего. Только муки, обиды, невзгоды.
Не теряя надежды, живешь понемногу,
Но приходит пора собираться в дорогу.
Кто из смертных сумел избежать этой доли?
Смерть не шутит сама и шутить не позволит.
Назови государство — их было немало,—
Что не гибло, не рушилось, прахом не стало.
Кто из мертвых воскрес, кто сподобился чуда?
Где загробная жизнь? Кто вернулся оттуда?
Никого. Только голос из бездны зовет:
«Для последней кочевки седлайте верблюда!»
«Спешу, отбрасывая страх и не боясь беды…»
Спешу, отбрасывая страх и не боясь беды,
Через пустыню, где песок сметает все следы.
Меня верблюдица несет, проворна и крепка,
Не зная отдыха и сна, не требуя воды.
Она стремительней, быстрей рассветного луча,
Она спешит, не нужно ей ни плети, ни узды.
Неси, послушная, меня, к халифу торопись,
К его богатому дворцу, в тенистые сады.
Халифа щедро одарил достоинством Аллах
И доброй славой увенчал высокие труды.
Двойной короной наградил избранника господь,
Величье и Смиренье в ней — две яркие звезды.
Когда ярится ураган, халифа голос тверд:
«Со мною, ветер, не борись, не заводи вражды!»
Ему подобных не найду. Родители его
И благородством выше всех, и отпрыском горды.
«Прожита жизнь. Я не видел счастливого дня…»
Прожита жизнь. Я не видел счастливого дня.
Нет ничего, кроме бед, — у тебя, у меня.
Что будет завтра, не знаю. Сегодняшний день
Празднуй, довольствуясь малым, смиренье храня.
Смерть приготовила стрелы в колчане своем,
Цели для них выбирает в молчанье глухом.
Мы — обреченные. Нет избавленья от стрел.
Зря суетимся, напрасно по свету снуем.
Завтра, быть может, в Ничто откочую, мой друг.
Так для чего ж на верблюда наваливать вьюк?
Стоит ли деньги копить, выбиваясь из сил,
Стоит ли гнуться под грузом позора и мук?
Те, для кого надрывался без устали я,
Кто они? Дети и внуки, родные, семья.
В землю отца положили — и дело с концом.
Что им, беспечным, печаль и забота мож
Все, что для них накопил ты за множество лет,
То ли на пользу пойдет, то ли будет во вред —
Ты не узнаешь. Так празднуй сегодняшний день.
Время уйдет, и назад не вернешь его, нет.
Правит всевышний мирами по воле своей.
Смертный, смиряйся. Избегнешь ли доли своей?
Бог наделяет удачей одних дураков,
А мудрецы изнывают в юдоли скорбей.
«Терпи беду любую…»
Терпи беду любую, крепись — недолог век.
Никто из нас не вечен. Ничтожен человек.
Несчастья в этом мире бесчисленней песка.
Везде людская доля бесславна и горька.
Да можно ли на свете счастливого найти?
Таких, как мы, без счета на горестном пути.
Тоска и униженье — удел земных дорог.
Найду ли утешенье в тебе, единый бог?
«О Рашид! Справедливы твои повеленья…»
О Рашид! Справедливы твои повеленья.
Благородный, спаси меня, жду избавленья.
Да не знаешь ты козней завистников злобных!
Ты великий, тебе я не видел подобных.
Помоги! Я в темнице, в объятиях страха.
Помоги! Я молю тебя, словно Аллаха.
Каждый день в заточенье меня убивает,
А свобода — то рядом, то прочь убегает.
День за днем безнадежно уносятся годы.
Я, наверно, умру, не дождавшись свободы.
«Я ночи провожу без сна…»
Я ночи провожу без сна, меня подушка обжигает.
Душа изнывшая моя лишь от рыданий оживает.
Сюда бессонница пришла — незваный, нежеланный гость,
Сидит у ложа и меня ежевечерне ожидает.
Невольник, расплатился я за горькую любовь к тебе.
Найду ль кого-нибудь еще, кто этой доли пожелает?
«Ей, не верящей мне, скажи…»
Ей, не верящей мне, скажи:
Мое сердце в огне, скажи.
То не бог испытал меня,
Злобный рок истерзал меня.
Разум мой охватила тьма.
Исцели, не своди с ума!
Исстрадаюсь, отчаюсь я,
За себя не ручаюсь я!
«Живи, пока живется…»
Живи, пока живется, вкушай покой блаженный.
Твоим дворцам высоким нет равных во вселенной.
Едва проснешься утром — отказа не встречаешь
Желанию любому иль прихоти мгновенной.
Но в час, когда охватит тебя предсмертный холод
И затрепещет сердце под оболочкой бренной,
Внезапно ты прозреешь, и вся земная радость
Покажется ничтожной, бесплодной и презренной.
«Бывало, вспомню о тебе…»
Бывало, вспомню о тебе — и на душе светло.
Теперь в печали и тоске рыдаю, вспоминая.
Бывало, радостно спешил к тебе я во дворец.
Теперь к могиле прихожу, где прах и пыль земная.
Я жаждал только одного — чтоб ты подольше жил,
Меня доверьем одарял, наветы отвергая.
Я приходил к тебе в нужде, спасенье обретал,
Я был ростком, а ты росой меня живил, сверкая.
Ты был отрадой для друзей, неудержимо щедр,
Как дождь, который туча шлет, густая, грозовая.
Ты укрывал от зноя нас, светил во тьме ночной,
И в час беды мы шли к тебе, о помощи взывая.
Ты помогал. Ты был высок — и саном и душой.
Теперь тебя покоит бог в высоком круге рая.
Ты — смертный, и тебя настиг неотвратимый рок,
От тела душу отделил, шутя извлек, играя.
Не помогли тебе ни двор, ни войско, ни друзья,
Ни стража, ни валы, ни рвы, ни мощь твоя иная,
И вот перенесли тебя из пышного дворца
В жилище новое, где тлен, и прах, и пыль земная,
И дверь, забитая землей, — ни сдвинуть, ни раскрыть,—
Застыла, Страшного суда недвижно ожидая,
И опустели навсегда дворцы, что ты возвел,
И в яме поселился ты, где затхлость нежилая.
Ты ложе мягкое свое на саван променял,
Забыв о мускусе, застыл, могильный смрад вбирая.
Ты навсегда ушел в страну, откуда нет вестей.
Ты здесь чужак, хоть и лежишь в земле родного края
Прощай, наш доблестный эмир, защитник рубежей.
Ты мчался в битву, ураган беспечно обгоняя.
Прощай! Найдется ли когда подобная твоей
Отвага, дерзкая в бою, и ярость огневая.
Прощай! Не в силах мы тебя достойно восхвалить —
Нет лучшей славы на земле, чем жизнь твоя благая.
Ты нас за гробом ожидай. Ведь следом за тобой
Мы скоро двинемся, хвалу предвечному слагая.
«О господь, где твоя справедливость хранится?..»
О господь, где твоя справедливость хранится?
Неужели удел Ибрахима — темница?
Ведь отравлена жизнь и утрачено счастье
Для меня, если он в подземелье томится.
Он в оковах, в тюрьме, разлученный с друзьями,
Их сердца безутешны, нахмурены лица.
Нашу радость низвергли во мрак заточенья.
Чем забыться, утешиться, развеселиться?
«Хвала скупцу за добрые дела…»
Хвала скупцу за добрые дела —
Не грабит он, не причиняет зла.
Он всех засыпал щедрыми дарами —
За широту души ему хвала..
Мне, недостойному, такие блага
Его рука радушная дала!
Какая честь мне выпала на долю —
Мне подали еду с его стола!
А он об этом не подозревает,
Великодушный, скромный, как пчела.
«Любимая в цвете своей красоты!..»
Любимая в цвете своей красоты!
Языческих статуй прекраснее ты.
С тобой позабуду сокровища рая,
Эдемского сада плоды и цветы.
«Сколько дней я повсюду собрата искал…»
Сколько дней я повсюду собрата искал,
Человека с утра до заката искал!
Вместо дружбы нашел я одно вероломство,
Вместо доброй улыбки — звериный оскал.
О моих недостатках крича и трубя,
Себялюбцы безгрешными числят себя.
Лицемеры в глаза улыбаются сладко,
Отвернешься, — как змеи, ужалят, шипя.
Полон мир нечестивых, спесивых людей.
Не ищи, не найдешь справедливых людей.
Только истину должно искать в этом мире,
Только правде будь верен, склонись перед ней