[8].
Эмиграция сирийцев и ливанцев в США и Бразилию, начавшаяся в 80-х годах прошлого века, к началу XX века стала массовой. Туда ехали предприниматели в поисках наживы, и бедняки, которые с трудом сколачивали нужную сумму на проезд, мечтая поправить свое положение и вернуться. К началу первой мировой войны в Америке находилось около четверти всего населения Сирии.
Среди эмигрантов было также немало людей образованных, еще на родине пробовавших свои силы в литературе и журналистике. Преимущественно это были христиане, выходцы из миссионерских школ, составлявшие в то время бо́льшую часть сирийской (особенно ливанской) интеллигенции. В Америке многие из них стали издавать журналы и газеты; к 1910 году в США выходило около пятидесяти различных периодических изданий на арабском языке.
Но самобытную литературную школу создало второе поколение эмигрантской интеллигенции, те, кто попал в Америку еще детьми и чье мировоззрение и литературные вкусы формировались под воздействием трех культур: американской, европейской и арабской, причем к родной культуре они порой приходили не сразу, а трудными, извилистыми путями. Слова Амина ар-Рейхани: «На Ливане — моя душа, в Париже — сердце, а в Нью-Йорке теперь тело», — могли бы повторить за ним многие сиро-американцы. Нью-Йорк оставался для них чужим: они не приемлют буржуазного мира, где господствуют «материальные устремления», боятся быть смятыми «в бешеной гонке за жизненными благами», как писал ар-Рейхани, вспоминая свою юность в Америке.
«Не думай, что ты находишься в этих странах под сенью свободы и независимости, что ты живешь под небом справедливости и равенства! Нет! Все это сегодня пустые слова!» — с гневом восклицает он, обличая капиталистический Запад. А Джебрану сердце человеческое, заточенное «во мрак законов общества», закованное «в цепи предрассудков», забытое «в углу заблуждений цивилизации», представляется птицей, умершей от голода и жажды в клетке, брошенной на цветущем лугу у берега ручья.
Не находят они покоя и у себя на родине, ибо остро чувствуют ее отсталость и косность, видят терзающие Ливан жестокие противоречия, которые кажутся им неразрешимыми.
Стремясь уйти от страшного антидуховного мира, сиро-американские романтики противопоставляют ему мир своей живой души, богатый мыслями и эмоциями. Лирический настрой их творчества вызвал к жизни новый для арабской литературы жанр — стихотворение в прозе. В сборнике перед нами предстанут две разновидности этого жанра. У Джебрана это лирические миниатюры, поэтичные по своим образам и языку, но без строгой ритмической организации и без рифмы; по форме они напоминают тургеневские стихотворения в прозе. У ар-Рейхани произведения этого жанра обладают четким акцентным ритмом, рифмуются, имеют рефрены; сегодня они были бы отнесены скорее к свободному стиху, чем к прозе[9], их стихотворная природа отражается даже в расположении строк. Однако в начале века, когда в арабской литературе поэтическое творчество не мыслилось еще вне традиционных размеров классической метрики и монорима, подобное новаторство ар-Рейхани могло быть воспринято только в рамках прозы» Тем более что, хотя ар-Рейхани считал себя в этой области продолжателем Уолта Уитмена, он, несомненно, опирался и на традиции арабской рифмованной прозы, распространенной еще в средневековой литературе. В частности, в его «Революции» отчетливо слышны реминисценции священной книги мусульман — Корана.
Стихотворение в прозе, как и эссе, становится одним из самых излюбленных жанров арабской романтической прозы.
Стремление противопоставить миру жестокому, материальному мир возвышенный, духовный влечет писателей сиро-американской школы к природе — убежищу от бед и разочарований. Бегство к природе как попытка реального воплощения идеального духовного мира — вообще очень важная черта романтического искусства, это один из богатейших источников его образной системы. Джебран и ар-Рейхани создают необычайные для арабской литературы яркие, одухотворенные картины природы, в которой царит то вечная гармония, то бури, страсти, контрасты, отражающие состояние души поэта. Преклонение перед природой перерастает в религиозное чувство: мы слышим то пылкую языческую молитву, обращенную к «богине долины» (ар-Рейхани), то интонации Песни песней («Жизнь любви» Джебрана). Этот пантеизм Джебрана, как и поздние попытки религиозного осмысления мира, — новый этап религиозных исканий писателя, все дальше отходящего от официальной, «упорядоченной» веры.
Несмотря на многие общие черты, жизненный и творческий путь лидеров сиро-американской школы — Джебрана и ар-Рейхани — различен, как различны характерные свойства их таланта.
Джебран — прежде всего художник. Он пробовал свои силы не только в литературе, но и в живописи, и в графике; ему близко и музыкальное искусство. Начал он свою литературную деятельность своеобразным трактатом о музыке, в котором, как истый романтик, провозглашал родство ее с поэзией и живописью, более того — всесильность и универсальность музыки, «языка душ», ибо она — «дочь духа и любви, сосуд горечи и сладости страсти, греза человеческого сердца, плод скорби и цветок радости, аромат букета цветов, собранного из человеческих чувств».
Ранние произведения Джебрана — рассказы, стихотворения в прозе, повесть «Сломанные крылья» — проникнуты сентиментальными мотивами, поисками мировой гармонии, источником которой должны служить красота и любовь, разлитые в природе; они полны печали об участи «униженных и оскорбленных». И в то же время уже в ранних рассказах и в «Сломанных крыльях» звучат ноты протеста против религиозного лицемерия и власти клерикалов и против приниженного положения восточной женщины, не имеющей права самостоятельно решать свою судьбу. Герои Джебрана не только страдают — они восстают против несправедливости и косных традиций и добиваются счастья или гибнут в борьбе. Постепенно бунт разрастается, исчезают сентиментальные ноты, «Слеза и улыбка» сменяются «Бурями». Протест расширяется: Джебран обличает уже не отдельные пороки общества, а рабство, царящее в мире повсюду и во все времена — от древнего Вавилона до современного Нью-Йорка. Он ненавидит обывательскую философию современного буржуа; весь окружающий мир представляется ему «лесом ужасов», населенным отвратительными зверями, которыми правят «химеры с клювами орлов, лапами гиен, жалами скорпионов и голосами лягушек». Он же, поэт, несущий людям золотые плоды своей души, оказывается непонятым, отринутым, одиноким.
Бунт приобретает ницшеанский оттенок: поэт — сверхчеловек, постигший тайны бытия и небытия, противостоит слепой и глухой толпе, «мертвой от рождения», презирает ее, смеется над ней, великий в своем одиночестве. «Сыны свободы» в представлении Джебрана — это Христос («тот, кто погиб на кресте») и Ницше («тот, кто умер, сойдя с ума»); третий же еще не родился. Себя он мыслит если не этим третьим сыном свободы, то по крайней мере его предтечей: один из его сборников так и назван — «Предтеча» («The Forerunner», 1920). Считая себя обязанным возвестить не только арабам — всему миру — явление грядущего «сына свободы», Джебран переходит на английский язык, издает на нем несколько сборников стихотворений в прозе и афоризмов, привлекая к себе внимание американского общества.
Противоречиво его отношение к далекой родине: он то твердит о своей ненависти к закоснелым в традициях, привыкшим к неволе соотечественникам, напоминающим ему «мерзкие болота, в глубинах которых ползают насекомые, а на берегах извиваются змеи» («О сыны моей матери!»), то глубоко скорбит об их печальной участи. Проникнутое искренним чувством стихотворение в прозе «Смерть моих близких» написано в тяжелые для Ливана годы первой мировой войны, когда арабские провинции Турции были разграблены и охвачены голодом. Здесь уже не презрение к своему народу, а мысль об ответственности перед ним, стыд и скорбь художника, который в трудную для родины минуту оказался вдали от нее и ничем не мог ей помочь.
Самое известное из написанных на английском языке произведений Джебрана — «Пророк» (1923), плод раздумий и исканий всей его жизни. Здесь Джебран — и поэт, и проповедник одновременно. Его герой — пророк аль-Мустафа (что по-арабски означает «избранный») — выходит к людям, чтобы приобщить их к новой, пантеистической религии, противоречащей привычным установлениям общества и приближающей людей к сокровенным тайнам бытия. Его проповедь охватывает все материальные и духовные стороны человеческой жизни, все моральные категории. И в этой проповеди окончательно вырисовывается идеал Джебрана: жизнь, полная труда и размышлений, абсолютно свободная от оков традиций и законов. Но это уже не свобода вседозволенности для «сверхчеловека», а раскрепощение духа и тела для активной деятельности в гармонии разума и страстей, для воплощения в жизнь добра, заложенного в человеке.
Пройдя через поиски мировой гармонии и бунт против общества, через сочувствие обездоленным и презрение к «толпе», Джебран поет гимн человеку-великану, в котором заключен вечнопылающий дух, и любви, которая дает людям познать тайны своих сердец и через это познание стать «частью сердца жизни». И теперь красота воплощена для Джебрана не только в природе — к ней приобщен и свободный человек, ибо «красота есть жизнь, снимающая покров со своего святого лика. Но жизнь — это вы, и покров — это вы».
Путь Амина ар-Рейхани в арабскую литературу был иным. До эмиграции он учился во французской миссионерской школе, арабский литературный язык знал плохо, и первые его произведения были написаны на английском языке. Полюбив историю и культуру арабов по книгам американских и английских романтиков, ар-Рейхани изучает язык своих предков, с упоением читает арабских классиков и непреодолимо стремится к возвращению на Восток. Начиная с 1904 года он несколько раз приезжает из Нового Света в Ливан, а после первой мировой войны переселяется туда окончательно и совершает не одно путешествие по арабским странам.