В подвалах Карха год его держав.
Очистили божественный состав.
Теперь виноторговец в кувшине
Лишь тень его души найдет на дне.
Пьют посолонь — напитку самому
Дано разгорячить любовь к нему,—
Хотя за пир нередко могут сесть
Те, чьи с вином не равны род и честь.
Пей и красавице моей налей вина, и я
Допью, чего не допила красавица моя.
И передай ей кубок мой с недопитым глотком,
И моего отпить вина заставь ее силком.
Так я вкушу ее вина и моего — она,
Как меж влюбленными людьми ведется издавна.
Послом явился ты, а стал нам разливать вино,—
Посол и виночерпий! Вас приветствую равно.
Б. Я. Шидфар расценивает «винные» стихи Абу Нуваса как «вызов лицемерию, единственный в то время способ провозглашения свободы человеческой личности, противопоставление радости бытия религиозному аскетизму. Не случайно тема вина приобретает позже символическое значение в стихах арабских философов-пантеистов, у Хафиза и особенно у Омара Хайяма, в чьих творениях вино — символ освобождения человеческого духа» [8, с. 15]. Продолжая эту мысль, можно утверждать, что и любовь у Абу Нуваса — это, иносказательно, стремление к счастливой жизни, к радости и блаженству, не случайно и имя его возлюбленной Джинан значит «сады» или даже «райские сады». Символический скрытый подтекст стихов Абу Нуваса сделал их образцом для последующих поэтов, боровшихся за свободу человеческого духа, за счастье.
Стихов о раскрепощении духа вином много и в народной арабской поэзии. Из тунисских народных песен:
Из чаши (ка̄с, 3) — пил я старое вино (муда̄м, 3),
Сок розовый — и счастье (са’д, 1) было полным,
Беседуя с друзьями пил его,—
И зацвели вокруг цветы жонкиля,
Мирт, ива, шелковица.
В современных песнях египетских бродячих певиц «ал-‘ава̄лим» можно встретить замену слова х̮амр «вино» на модифицированное кӯнйа̄к «коньяк» [272, с. 50].
В суфийской поэзии вино — символ божественной любви, экстаз богопочитания, единения с богом, а радость любви — это счастье познания бога. Поэма «султана влюбленных» Омара ибн ал-Фарида так и называется «Х̮амриййа», т. е. «винная касыда»:
Прославляя любовь (х̣абӣб, 2), мы испили вина (муда̄ма, 3),
Нам его поднесла молодая Луна (бадр, 6).
Мы пьяны им давно. С незапамятных лет
Пьем из кубка (ка’с, 3)
Луны заструившийся свет.
И, дрожащий огонь разведя синевой.
Месяц (хила̄л, 6) ходит меж звезд (наджм, 6), как фиал круговой
О вино (муда̄ма, 3), что древнее, чем сам виноград (карм, 3).
Нас зовет его блеск, нас манит аромат!
Только брызги одни может видеть наш глаз,
А напиток сокрыт где-то в сердце у нас.
Уши могут вместить только имя одно,
Но само это имя пьянит, как вино.
Даже взгляд на кувшин (дина̄н, 3), на клеймо и печать
Может тайной живой, как вином, опьянять.
Мотивы опьянения в арабской поэзии, как правило, символизируют упоение от любви, стремление к высшим идеалам, счастье и радость свободной жизни. Эта символика не противоречит и суфийскому представлению о вине как о пути к экстазу в божественной любви. Предшествует экстазу музыка, она сопровождает его на пороге любви, радости, счастья. Известно, какое большое влияние оказали суфийские представители культуры на развитие музыкального искусства в различных мусульманских странах [237, с. 140]. Через состояние экстаза, по представлениям суфиев, душа человека может слиться с богом, с «мировой душой», с красотой мира. В сложной символической форме этих представлений скрыто стремление к гармонии, счастью, возвышенным идеалам.
Антагонист лирического героя, вредитель, недоброжелатель, соперник, изменник
Данная группа включает в себя следующие единицу:
‘аз̱ӯл — порицающий, порицающая, разлучник, соперник, хулитель, упрекающий, укоряющий;
‘а̄з̱ил — те же значения, мн. ‘ава̄зил, ‘уз̱з̱а̄л, ‘уз̱з̱ал;
‘аз̱ӯл ал-байн — разлучник;
г̣ура̄б ал-байн — ворон разлуки;
рак̣ӣб — соглядатай, соперник;
х̣а̄сид — завистник, мн. х̣усса̄д (х̣асад — зависть);
х̣асӯд — завистник;
д̣идд — противник,соперник;
ва̄шӣ — клеветник, соперник, доносчик, ябедник, сплетник, мн. вуша̄т, ва̄шӯна / ва̄шӣна;
х̮а̄’ин — изменник, предатель;
ма̄’ил — склоняющийся [к измене], уклоняющийся [от любви], уходящий, изменник;
ка̄ших̣ — враждебный, злобный, мн. кашихуна/кашихин;
‘адувв — враг, мн. а‘да̄’;
г̣ӯл — злой дух;
‘а̄тиб — упрекающий;
насӣх мурӣб — коварный советчик;
ла̄’им — порицающий, упрекающий, хулитель (ла̄ма — порицать).
Чувства антагониста:
буг̣д̣ — ненависть;
курх — отвращение.
В словарях арабского языка, а также в двуязычных словарях часто не приводятся значения ряда слов, характерных для поэтического языка арабской лирики. «Слово в стихе,— пишет Ю. М. Лотман,— это слово из естественного языка, единица лексики, которую можно найти в словаре. И тем не менее оно оказывается не равно самому себе. И именно сходство, совпадение его со «словарным словом» данного языка делает ощутимым различие между этими — то расходящимися, то сближающимися, но отделенными и сопоставленными — единицами: общеязыковым словом и словом в стихе… Слово в поэзии «крупнее» этого же слова в общеязыковом тексте… Поэтический мир имеет… не только свой список слов, но и свою систему синонимов и антонимов» [88, с. 85-87]. Например, словарные значения слова ма̄’ил (субстантивированное причастие от глагола ма̄ла) связаны с «склоняться, наклоняться; питать склонность, симпатия (с предлогом ила̄); покровительствовать, относиться сочувственно; заворачивать, заходить; отправляться, направляться; вести, отвести; прислоняться; чувствовать антипатию, враждебность (с предлогом ‘ан), отклоняться, отходить, отворачиваться». Здесь функцию русских приставок с и от выполняют соответственно предлоги ила̄ и ‘ан, однако в поэтических текстах эти предлоги часто оказываются опущенными, и тогда смысл слова выявляется только в контексте. Обычный сюжет арабских лирических песен и стихотворений — несчастная любовь, жестокость возлюбленной и измена, соответственно глагол ма̄ла даже без последующих предлогов приобретает специфическое для лирической поэзии значение «отходить, отворачиваться, чувствовать антипатию, изменять». Причастие действительного залога от глагола ма̄ла — ма̄’ил, мн. ма̄’илӯн, и прилагательное амйалу, мн. мӣл, в словарях обычно приводятся со значениями «склоняющийся, наклонный, покатый» [22, с. 777] или «более склонный к чему- либо», а также «трусливый, робкий; безобразный, гадкий; бесчестный; мерзкий» [169, т. 2, с. 638]. На основании этих словарных значений названные причастие и прилагательное в поэтических текстах получают значения «склонный к измене в любви», «изменник». Например:
Она угощала меня свежим хлебом и рыбой.
Бойся изменников (мӣл, 4), знаю характер изменчивый твой.
Меч обожания длинен, достигнет и рассечет.
Ни деньги тебя не спасут, не спасут и мольбы.
Только вчера, о люди, вы сказали: «любимые (ах̣ибба, 2) нам»
И мы с удовольствием вас в брачных бумагах своих записали
Теперь же, когда открылись ваши низкие мысли,
Сердце мое навек отвратилось от вас.
Из наших бумаг изменников (ма̄йлӣн, 4) вычеркнул я.
В. Спитта-бей переводит слово ма̄‘илӣн на немецкий язык, как Wankelmuthigen «нерешительные, колеблющиеся» [182, с. 489], однако контекст подсказывает, что здесь следует употребить более категоричные по смыслу слова «бесчестные, изменники». В некоторых случаях это значение слов ма̄ла, ма̄‘ил, амйал выступает совершенно отчетливо:
Забыть тебя? Пустые слова! Забыть тебя? О боже!
Невозможно! Никогда! И не подумаю даже.
Не мыслю, чтоб сердце мое изменило (ма̄ла, йамӣлу[11], 4),
Кого-то другого потом полюбило.
В современной суданской поэзии встречается такое же употребление этих слов, например, у поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:
О любимый (х̣ибб, 2), ты со мной связь (вас̣л, 1) прервал (с̣арама, 3)
Из-за злобных наветчика (ва̄шӣ, 4) слов.
Ты оставил (джафа̄, 3) страдальца (му‘анна̄, 3) влюбленным (с̣абб, 3),
Увлеченного (муг̣рам, 3) так, что сгорел бы он от любви,
Если б не слезы (дам‘, 3) его.
О красавец (джамӣл, 2), ты изменил (ма̄ла, 4) и ушел.
Я лишен твоей близости (к̣урб, 1) и любви (вас̣л, 1).
Что тебя увело? Шалость или кокетство?
Ты забавляешься тем, кому любовь (х̣убб, 1) твоя не отрада.
Ты в блаженстве (на‘ӣм, 1), в прохладных чертогах
И забыл обо мне.
Когда б ты был верен и добр,
Не стал бы слушать наветчика (ва̄шӣ, 4) лжи, что тебя от меня отдалила.
Словари не указывают специфических значений и других слов данной группы, выступающих в контексте поэтических произведений. Так, слово ‘аз̱ӯл согласно словарям означает «постоянно упрекающий, хулитель» [22, с. 506]. В поэзии оно, сохраняя свое основное значение, получает и новое — «соперник», отмечаемое только «Дополнением к арабским словарям» Дози [169, т. 2, с. 108]. Слово ракиб переводится как «стоящий на страже, наблюдатель, надзиратель; соглядатай» [22, с. 302]. В куртуазной европейской поэзии трубадуров этот персонаж трансформируется в «ревнивого мужа» [94, с. 90, 159], а в персидской получает значения «страж», «соперник» [104, с. 208]. Значение «соперник» у этого слова прослеживается и в арабских поэтическ