в Багдад ввели к халифу. Мамун решил подвергнуть еретиков чрезвычайно простому испытанию: он велел поставить перед ними изображение их вероучителя Мани и приказал им по очереди плевать на него. Халиф обещал простить тем, кто выполнит этот приказ, а того, кто откажется, немедленно обезглавить. Манихеев стали одного за другим подводить к изображению Мани, но все они отказывались его осквернить. Наконец, когда все десятеро были обезглавлены прямо в зале, выяснилось, что привезли еще какого-то одного человека. Удивленный халиф спросил несчастного, кто он такой и почему не следует истинной вере. До смерти напуганный туфайл объяснил, кто он такой, почему он оказался среди еретиков, и заверил халифа в том, что является ревностным мусульманином. В доказательство он плюнул несколько раз на изображение Мани. Мамун в конце концов простил непрошеного гостя и, богато наградив, отпустил его восвояси. Как видит читатель, профессия туфайла не всегда была безопасной.
Бывали случаи, когда даже знатные люди поневоле играли роль туфайлов. Масуди сообщает, что однажды дядя халифа Мамуна Ибрахим ибн ал-Махди отправился кататься по Багдаду и заехал в незнакомый переулок. Вдруг из окна какого-то дома высунулась очаровательная женская ручка. Выяснив у соседей, что в том доме живет некий богатый купец, который в этот день принимал гостей, Ибрахим ибн ал-Махди решил незваным проникнуть в дом и выяснить, хороша ли собой ее обладательница.
Заметив, что к воротам дома приближается несколько нарядно одетых всадников, Ибрахим ибн ал-Махди подъехал к ним и спросил, не едут ли они в гости к этому самому купцу; получив утвердительный ответ, он присоединился к гостям и вместе с ними проник в дом. Хозяин решил, что незнакомец пришел вместе с его друзьями, а те подумали, что Ибрахим ибн ал-Махди — знакомый хозяина, которого они не знали. Сначала гостей накормили роскошными яствами, а затем проводили в другую комнату, куда пришла певица, которая начала петь, аккомпанируя себе на лютне. Пение девушки было так хорошо, что Ибрахим ибн ал-Махди, который сам слыл отличным певцом и музыкантом, позавидовал ей и, когда она закончила петь и играть, сказал: «Девушка, тебе все-таки чуть-чуть не хватает мастерства». Разумеется, певица очень обиделась и даже швырнула на пол лютню. Тогда Ибрахим ибн ал- Махди попросил слуг подать ему инструмент, настроил его, ударил по струнам и запел. Хозяин и гости были восхищены пением, а певица попросила прощения за свой гнев. Когда гости разошлись, хозяин, понявший, что незнакомец пришел в его дом незваным, вежливо спросил, что ему угодно. Ибрахим ибн ал-Махди объяснил, что осмелился на такой поступок только потому, что увидел в окне прелестную ручку. Тогда хозяин велел всем обитательницам своего гарема выйти к гостю и показать ему свои руки. В конце концов выяснилось, что обладательницей прелестной ручки является сестра хозяина дома, которую он тут же выдал замуж за дядю халифа. Так что особе, принадлежащей к дому Повелителя верующих, можно было иногда и позволить себе нарушить традиционный этикет.
Новелла о похождениях Ибрахима ибн ал-Махди показывает, насколько большую роль в жизни арабо-мусульманского общества играла музыка. Поэтому вполне естественно, что Масуди в «Золотых копях» подробно рассказывает о музыке и музыкальных инструментах, распространенных в его время, а также излагает взгляды своих современников на их происхождение, пусть и кажущиеся ныне наивными. Так, с точки зрения знаменитого врача Хунайна ибн Исхака, первыми музыкальными инструментами человека были зубы, на которых древние люди выстукивали мелодии. Согласно воззрениям другого крупного ученого, Убайдаллаха ибн Хурдазабаха, изобретателем лютни был один из прародителей арабов Ламак ибн Матушалах, сделавший этот музыкальный инструмент из ноги своего друга, с которым не хотел расставаться и после того, как тот умер. Сын Ламака Тубал придумал барабаны и бубны. Арабы издавна любили пение, однако, как считает Ибн Хурдазабах, а вслед за ним и Масуди, еще до изобретения пения у них появились специальные ритмические крики, которыми они погоняли идущих караваном верблюдов. Масуди приводит легенду, гласящую, что однажды один из предков арабов Мудар ибн Низар упал с верблюда, сломал руку и стал жалобно причитать. Все верблюды, бывшие в караване Мудара, повиновались его голосу и стали двигаться упорядоченно и ритмично. Потом, из криков погонщиков выделились причитания бедуинок по усопшим, а затем и пение в полном смысле этого слова. Первыми певицами у арабов, согласно мнению Ибн Хурдазабаха, повторенному Масуди, были две невольницы одного из древних арабских царей по имени Муавия ибн Бакр ал-Имлаки. Музыка и пение оказывают, как считал Масуди, благоприятное влияние на человека — радуют душу, веселят сердце. Пение и музыка помогают человеку переносить беды и болезни. Древние цари спали под звуки пения, чтобы сон оказывал на них наиболее благоприятное воздействие. Очевидно, что на воззрения Масуди и его предшественников относительно происхождения музыки и пения оказали влияние мифологические представления, восходящие к глубокой древности, о том, что все блага цивилизации изобретались мифическими первопредками — так называемыми культурными героями.
Вот в каком удивительном мире родился и вырос будущий путешественник, географ и историк. Однако Багдад, его родной город, больше всего славился не торговлей, не роскошными зданиями и не любовью к музыке. Для обитателей самых отдаленных уголков мусульманской империи он был прежде всего центром арабо-мусульманской образованности и культуры. Обширными познаниями во многих областях современных ему наук Масуди был обязан своим учителям, многие из которых оставили глубокий след в интеллектуальной жизни той эпохи. Так что от описания красот Багдада и обычаев его обитателей перейдем теперь к рассказу о том, как и чему учились современники Масуди, что представляла собой к началу X в. арабо-мусульманская географическая наука и каковы были географические воззрения нашего автора.
Глава IIК вершинам знания
Главенствующей формой общественного сознания в арабо-мусульманском обществе, как и во всяком средневековом обществе, была религия. Именно поэтому в наибольшей степени в характере человека в то время ценили благочестие. Одним из проявлений благочестия было накопление знаний религиозного характера. Уже в первые десятилетия после смерти основателя ислама Мухаммада начали складываться традиционные мусульманские религиозные науки: комментирование священного писания мусульман — Корана, наука о преданиях о жизни и изречениях Мухаммада, богословие, мусульманское право. Одной из религиозных наук считалась и история, так как предметом ее изучения были события, происходившие, как считали мусульмане, по промыслу Аллаха в мусульманской общине, то есть в Халифате.
В результате контактов с другими народами — греко-византийцами, сирийцами, иранцами и индийцами — в сферу интересов арабо-мусульман попали и другие науки, так называемые науки древних, непосредственно не связанные с исламской религией. Это такие дисциплины, как философия, математика, логика, алхимия и, конечно, география, на поприще которой в наибольшей степени прославилось имя Масуди, хотя, как уже говорилось, он известен также как историк и литератор.
Для овладения всей суммой знаний надо было прежде всего хорошо изучить арабский язык — язык священного для мусульман Корана. Многие жители Халифата, в особенности те, чьими предками были выходцы с Аравийского полуострова, пользовались в быту арабским языком, однако не в «высокой», литературной его форме, а в форме разговорной, истоки которой следует искать в аравийских племенных диалектах. Поэтому даже те, для кого арабский язык был родным, должны были затратить немало усилий, для того чтобы суметь пользоваться им как инструментом арабо-мусульманской культуры. Такая ситуация осталась в арабских странах вплоть до настоящего времени. Что же говорить о тех жителях Халифата, которые сохранили свою этническую самобытность и продолжали разговаривать на своих исконных языках, например, об испанцах? Ведь они тем более должны были стремиться к овладению арабским языком, который, безусловно, являлся господствующим языком Халифата.
Тот, кто хотел овладеть знаниями, накопленными арабо-мусульманской цивилизацией, должен был долго и упорно учиться. Каким же образом происходил процесс обучения в городах Халифата? Нам весьма интересно получить ответ на этот вопрос, потому что обширные познания Масуди были приобретены, разумеется, в результате длительного обучения.
Мальчик из мусульманской семьи обычно начинал ходить в школу — куттаб — лет с шести-семи. Кутгаб не был похож на те школы, к которым привыкли мы. Просто в каждом квартале имелся человек, слывший знатоком Корана и умевший обучать ребятишек грамоте. Учитель обычно собирал мальчиков в квартальной мечети, заставлял их зазубривать арабский алфавит. После этого дети начинали читать первую главу (суру) Корана — Фатиху («Открывающую»), Мальчики хором много раз повторяли священные для мусульман слова и запоминали Фатиху наизусть. После этого учитель таким же образом прорабатывал с ними все остальные суры Корана начиная с конца, так как они расположены в порядке убывания объемов — самой маленькой является последняя сура, а самой большой — вторая.
Труд школьного учителя, дословно «учителя мальчишек» (муаллим ас-сибйан), считался презренным, а сами учителя — людьми глупыми и плохо образованными. Недаром в «1001 ночи» говорится, что «каждый, кто обучает мальчишек, не обладает здравым умом, хоть и может знать все науки». Ведь даже свирепого и умного наместника омейядских калифов в Ираке Хаджжаджа ибн Йусуфа (первая половина VIII в.) часто попрекали тем, что в молодости он был школьным учителем.
Посещение куттаба вряд ли было в детстве уделом Масуди — он, вероятнее всего, происходил из знатной и богатой семьи, а таким скверным начальным образованием вынуждены были довольствоваться ребятишки простых ремесленников и торговцев. Скорее всего, когда будущий географ и путешественник был мал, он научился читать и писать у отца или какого-нибудь другого родственника-мужчины, жившего у них в доме. Затем к Масуди, видимо, за достаточно высокую плату пригласили домашнего учителя. С такими учителями отпрыски состоятельных семейств более углубленно изуча