ый арабы называли ал-Хурайба («Маленькая руина»), военный лагерь-базу (дар ал-хиджра), который служил бы источником военной силы для осуществления дальнейших завоеваний. Первоначально дома в Басре строились из кирпича-сырца, а со второй половины VII в., при первом омейядском наместнике города Зийаде ибн Абу Суфиане, здесь стали возводиться постройки из обожженного кирпича — соборная мечеть и дворец наместника. Зийад ибн Абу Суфиан разработал административное деление Басры на пять районов (ахмас), каждый из которых был заселен бедуинами, выходцами из определенной группы племен.
Долгие годы Басра была центром интеллектуальной жизни Ирака. Здесь возникла грамматика арабского языка, появилось особое религиозно-философское учение мутазилизм, о котором кратко говорилось во второй главе книги. В Басре жили первые знатоки хадисов — преданий о высказываниях и поступках Мухаммада, а также собиратели сведений по истории арабо-мусульманского государства. В этом городе родились крупнейшие арабские поэты Башшар ибн Бурд и Абу Нувас, жили и работали знаменитые прозаики — Абдаллах ибн ал-Мукаффа, Сахл ибн Харун, Джахиз.
Как и многие другие города Халифата, Басра имела бурную историю, одной из наиболее ярких и трагичных страниц которой было восстание чернокожих рабов-зинджей. Десятки тысяч рабов в нечеловеческих условиях занимались осушением болот. Во главе восстания в Халифате, которое продолжалось с 869 по 883 г., встал приверженец одной из экстремистских мусульманских сект — азракитов, араб по происхождению Али ибн Мухамад ал-Баркуи, который провозгласил себя халифом. Центром восстания была вновь основанная столица государства зинджей Мухтара, находившаяся в низовьях Шатт эль-Араба. Повстанцы захватили Басру, а также важный торговый город ал-Ахваз в иранской провинции Хузистан. Али ибн Мухаммад и его ближайшие сподвижники вскоре почувствовали вкус власти и стали нещадно грабить население захваченных территорий. Масуди, приводящий интересные сведения о восстании в «Золотых копях», сообщает, что в Мухтаре захваченные в плен арабские женщины продавались с молотка. Одна знатная дама, происходившая из рода халифа Али, попросила у предводителя зинджей заступничества. Однако Али ибн Мухаммад сурово ответил: «Господин твой, которому ты принадлежишь, имеет больше прав распоряжаться тобою, чем я». Такая бездумная политика привела к тому, что от восстания чернокожих невольников отошли присоединившиеся к ним на первых порах крестьяне- феллахи и бедуины. В захваченной зинджами Басре хозяйничал один из видных сторонников Али ибн Мухаммада Мухаллаби, отпрыск знатного арабского рода. Он велел установить минбар (кафедру для проповедей) на одном из племенных кладбищ города и стал по пятницам — дням общей молитвы у мусульман — и по праздничным дням произноситьтам проповеди, в которых проклинал обе халифские династии — и Омейядов, и Аббасидов.
Обеспокоенный халифский двор решил, наконец, покончить с новоявленным самозваным халифом. В 883 г. против зинджей выступило пятидесятитысячное войско под командованием брата халифа Мутамида Муваффака. Вскоре правительственные войска взяли Басру и ал-Ахваз. В Басре сопротивление сторонников Мухаллаби воинам Муваффака было особенно яростным, однако в конце концов повстанцы были разбиты. Оставшиеся из них в живых попрятались по колодцам, из которых они выходили по ночам в поисках пропитания. Несчастные первоначально ели кошек, собак и мышей, а когда и этих животных не стало, принялись за человеческие трупы. Масуди приводит рассказ об одной женщине, стороннице Мухаллаби, которая плакала из-за того, что от растерзанного другими голодными тела ее умершей сестры ей досталась только одна голова.
Овладев Басрой и ал-Ахвазом, Муваффак нанес последний удар по столице зинджей Мухтаре. После длительной осады город пал, а предводитель зинджей Али ибн Мухаммад и большинство защитников Мухтары погибли. Захваченных в плен участников восстания пригнали в Багдад, где они подверглись мучительной публичной казни.
Несмотря на все эти потрясения, а также на то, что пальма первенства среди иракских городов безусловно перешла к Багдаду, Басра во времена Масуди оставалась важным торговым и культурным центром. Хотя город и не стоял непосредственно на море, в тамошний порт ал-Кала поднимались по Шатт эль-Арабу большие океанские суда. На специальной площади, где останавливались купеческие караваны, — Мирбаде — слышалась разноязыкая речь. В окрестностях Басры выращивались виноград и финики, которых было так много, что возникла пословица «Повез финики в Басру», соответствующая русской «Поехал в Тулу со своим самоваром».
Приехав в Басру в 917 г., Масуди успел застать в живых одного из самых колоритных филологов второй половины IX — начала X в. — Абу Халифу ал-Фадла ибн Хубаба ал-Джумахи, который умер в том же году. Джумахи славился красноречием и отличался тем, что всегда говорил в соответствии с правилами классического арабского языка, и это, по свидетельству Масуди, выходило у него совершенно естественно. Большую часть жизни Джумахи провел в Басре, где снискал уважение сограждан и даже занимал посты в местной администрации. Однажды филолог был отправлен вместе с другими басрийцами к халифу Мутадиду с петицией о снижении налогов. Только красноречие Джумахи убедило халифа в правоте жителей Басры, и он согласился удовлетворить их просьбу. Однажды, правда, любовь к арабскому языку сослужила этому учителю Масуди плохую службу. Как-то раз Джумахи пригласили на загородный пикник. Недалеко от того места, где расположились пирующие, находилась плантация финиковых пальм. Дело было как раз в то время, когда созрел урожай фиников, поденщики срывали спелые гроздья и складывали их в большие корзины. Один из приглашенных попросил Джумахи разъяснить некий коранический аят-стих, и знаменитый филолог, обрадованный возможностью блеснуть своими познаниями, тут же принялся за дело, обильно уснащая свою речь стихотворными и прозаическими цитатами, которые подтверждали определенный способ прочтения священного текста. Вдруг на устроителя приема, его гостей и слуг набросились поденщики и принялись их жестоко избивать. Уже потом выяснилось, что, услышав странные слова, произносимые Джумахи, эти неискушенные в тонкостях грамматики и богословия люди решили, что собравшиеся святотатствуют — издеваются над священной книгой мусульман.
Во время одного из последующих визитов в Басру Масуди познакомился с другим выдающимся жителем этого города, купцом, путешественником и писателем Абу Зайдом ас-Сирафи. Он оставил небольшое по объему, но весьма ценное сочинение «Цепочка историй» («Силсилат ат-таварих»), в которой содержатся важные сведения об Индии и Китае. Основой книги являются сообщения побывавшего в этих странах во второй половине IX в. некоего купца Сулаймана. Масуди внимательно прочитал книгу, из которой он многое заимствовал для написания особой главы о Китае в «Золотых копях», добавив некоторые сведения, полученные от бывалых путешественников. Еще во время первого своего путешествия — по Ирану — наш автор видел в Балхе одного почтенного старца, который неоднократно ходил в Китай с караванами. Возможно, что встреча с этим человеком и его рассказы способствовали тому, что у Масуди появилось желание написать о великой восточной империи.
Он считает китайцев потомками Абура, одного из внуков библейско-коранического Йафиса (Иафета). Исходя из внешнего облика жителей Китая, он полагает, что они родственны тюркам и тибетцам. Прежде же, пишет он, Китай был единым государством, которое жило по законам, установленным древними праведными царями. Цари разделили общество на классы, установили культ предков и небесных светил. Эти сведения отражают некоторые положения одной из господствовавших в Китае идеологических систем — конфуцианства, с его почитанием Неба, прародителей, разработанным до мелочей ритуалом взаимоотношений между выше- и нижестоящими, реально существовавшей в этой стране иерархией чиновничьих званий. Несмотря на то что китайские цари были язычниками, они, по мнению Масуди, правили справедливо. Некоторые из китайских императоров даже тайно почитали Аллаха, посланных им на землю пророков и основателя ислама Мухаммада. В подтверждение этому Масуди приводит фантастическую новеллу, почерпнутую из «Цепочки историй» Абу Зайда ас-Сирафи, в которой рассказывается о том, как некий знатный мусульманин по имени Ибн Хаббар ал-Асвад бежал во время восстания зинджей из Басры в иранский порт Сираф, а оттуда — в Китай. Оказавшись без средств к существованию, он пришел во дворец к китайскому царю и стал просить помощи. Царь справился о родословной мусульманина в большом приморском городе Ханьфу, где имелась колония арабов и персов, и, удостоверившись в том, что проситель происходит из племени курайш, к которому принадлежал основатель ислама Мухаммад, велел пустить его к себе и щедро наградил. Потом царь показал Ибн Хаббару ал-Асваду шкатулку, в которой имелись статуэтки, изображавшие почитаемых исламом пророков, начиная от Адама и кончая Мухаммадом. Подобную историю рассказывает о византийском императоре арабо-мусульманский историк второй половины IX в. Динавари. При помощи таких новелл, якобы подтверждающих приверженность исламу монархов двух крупнейших современных Халифату государств — Китая и Византии, арабы-мусульмане стремились объяснить то, почему эти с их точки зрения языческие страны обладали высоко развитой культурой и государственностью.
Китайский царь для Масуди — образец справедливого обращения с собственными подданными и приезжими мусульманскими купцами. В другой новелле о приключениях мусульман в этой стране наш автор рассказывает о том, как один купец из Самарканда, заключенный в тюрьму и лишенный своих товаров несправедливым чиновником, был спасен от этих несчастий китайским царем.
На Ближнем и Среднем Востоке китайцы славились как хорошие ремесленники. Масуди называет китайцев одними из самых искусных людей на земле и сообщает, что китайский царь награждает ремесленника, если изготовленное им изделие выставлялось в течение года и признавалось всеми безупречным. Некий человек, продолжает Масуди, изобразил птицу, сидящую на колосе; горбун, внимательно рассмотревший картину, указал царю на то, что птица должна была непременно согнуть колос — художник же этого не учел. В результате живописец не получил ничего. Такие конкурсы, говор