Неужели друг уедет, здесь подругу оставляя;
Воскрешая скорбь разлуки, умерщвляя радость встреч?
Лону радости, Багдаду, буду слать привет всегда я
Из чужбины, где спокойным не смогу я взор сберечь.
Из-за ненависти даже не расстался б я с Багдадом;
Но судьба меня сразила, ныне жизнь мне сделав адом.
Не найти мне здесь покоя, нет утехи, нет услады;
Нет соседа, в ком бы видеть мог я друга своего
Но душа живет надеждой, что настанет час отрады:
Друг вернется и подруга встретит радостно его.
Условия экономических связей, в частности безопасность торговли, продолжали сохранять свое значение. В сборнике «Чудеса Индии» судовладелец Бузург ибн Шахрияр приводит со слов «наших братьев-моряков» рассказ о купце-еврее Исхаке, вызвавший появление специальной статьи И.Ю. Крачковского. Исхак, отплыв из Омана с капиталом, равным 200 динарам, оставался тридцать лет в Индии и в 913 году вернулся на родину с миллионным состоянием. Некто, завидуя его успеху и не получив от него ожидаемой взятки, внушил халифу ал-Муктадиру (908–932) подозрение в предосудительном происхождении богатств Исхака. Халиф послал в Оман евнуха с предписанием арестовать еврейского купца и препроводить его в Багдад. В ответ на это в 916 году оманские купцы забастовали. «…. Рынки были закрыты и написаны заявления, засвидетельствованные иностранцами и туземцами, о том, что, если этот еврей будет отправлен, суда перестанут заходить в Оман, купцы разбегутся, а люди начнут предостерегать друг друга, чтобы никто не направлялся к какому-нибудь берегу Ирака: человек состоятельный не имеет там гарантий для своего имущества. Между тем это страна, где живут крупные купцы и люди с достатком из разных краев. Они спокойно поселились здесь благодаря справедливости эмира правоверных и справедливости его эмира[70]. Он действовал хорошо, охранял купцов, сдерживал посягающих на них и злодеев». Так как заморские купцы стали грузить свои товары на корабли, чтобы увезти обратно, а местные торговцы задумали переселиться в другую область, правитель Омана Ахмад ибн Хилал был вынужден оставить приказ халифа невыполненным, а правительственный офицер-евнух с отрядом, посланным для задержания и конвоирования купца, ввиду бури возмущения в торговых кругах был вынужден уехать из Омана ни с чем, ограничившись получением крупной взятки.
«Этот инцидент, – заключает И.Ю. Крачковский, – показывает, насколько сильна в эту эпоху была торговая колония в Омане: даже правительственные агенты, посланные со специальным поручением, вынуждены были, правда, за взятку, отказаться от его выполнения и позаботиться о своем собственном спасении. Показывает он и двойную роль, которую играли представители местной власти: им было очень невыгодно лишиться функции посредников в добывании доходов и они, естественно, всячески стремились, хотя бы и прикровенными действиями, парализовать непосредственное вмешательство центра в какие бы то ни было дела провинции. Еще раз на этом примере мы можем убедиться, какую выдающуюся роль в данную эпоху играл Оман в международной торговле восточного мира».
Связи Багдада с Европой, естественно, отводили большую роль гаваням и путям Средиземного моря. Старые рукописи таят в себе живые впечатления мусульманских землепроходцев, позволяющие воссоздать картину тогдашней жизни арабского Запада и смыкавшихся с ним областей. Среднеазиатский путешественник XI века Насир-и Хусрау отмечает, что в палестинском порту Хайфа «много пальмовых рощ и деревьев. Там были корабельные мастера, строившие большие корабли…» Судоходство обслуживало не только внешнеторговые операции, но и связывало материк с островами в самой дельте Нила. В городе Тиннисе, расположенном на одном из таких островов, «около 50 тысяч жителей, и более тысячи кораблей постоянно привязано у берегов. Большая часть их принадлежит купцам, но много также и султанских, потому что все, что может понадобиться в деле, туда надо привозить, а в самом городе ничего нет. Так как это остров, то сношения с ним возможны только при помощи кораблей». Вражда арабских государств и Византии вызывала необходимость развития и военного флота, гавани постоянно укреплялись, и Насир-и Хуср-ау оставил ряд путевых зарисовок на эту тему:
«Город Триполис[71] выстроен так, что три стороны его омываются морем. Обитатели города боятся румийцев[72], которые нападают на город с кораблями. В этом городе имеется таможня, так как корабли, прибывающие из Рума, Ференгистана, Андалусии и Магриба[73], платят там десятину султану. На эти деньги содержатся войска. У [египетского] султана там есть суда, которые ходят в Рум, к Сицилии, в Магриб и ведут торговлю.
Город [Акка] окружен прочной каменной стеной, с южной и западной стороны омывается морем. На южной стороне лежит и гавань. Большая часть прибрежных городов имеет гавань, которая устраивается для охраны судов. Это нечто вроде конюшни, задняя стена которой прилегает к кремлю, а две другие вдаются в море. Вход в нее шириной около 50 гезов (=37,5 метра), и стены там нет, протянуты только цепи от одной стены к другой. Когда хотят впустить в гавань корабль, цепи ослабляют так, что они опускаются под воду и корабль проходит по воде над ними. Затем цепи опять поднимают, чтобы никто чужой не мог напасть на корабли… В Александрии я видел маяк в полной исправности. На нем было установлено зажигательное зеркало, и если судно румийцев, шедшее из Стамбула, попадало в круг действия этого зеркала, на него тотчас же падал огонь и судно сгорало.» (Перевод Е.Э. Бертельса).
Крупнейший торгово-промышленный и научный центр античного мира и раннего Средневековья Александрия после захвата ее арабами в 642 году потеряла свое исключительное значение, так как оказалась в составе государства, торговая деятельность которого протекала в основном на Индийском океане. Однако ее роль транзитного пункта на Средиземное море и главной гавани Египта все еще была велика, и окончательный упадок произошел лишь после португальских открытий и завоеваний, когда торговый путь из Европы на Восток переместился к мысу Доброй Надежды.
Испанский паломник Ибн Джубайр, отправившийся в 1183 году из Гренады в Мекку, оставил описание александрийской таможни, где ему пришлось побывать, плывя по Средиземному морю:
«…Чиновники султана взошли на судно, чтобы взять на учет все, что на нем прибыло. Они выделили мусульман, записали их имена, их приметы и названия их стран, спросили у каждого, какие товары и наличные деньги он имеет, дабы взыскать налог со всего этого, не справляясь, прошел ли год со времени последней уплаты. Большинству пришлось внести платеж, [хотя] при них не было ничего, кроме дорожной провизии. Ахмада, сына Хассана, высадили отдельно, чтобы опросить о новостях на Западе и о грузах судна. Под конвоем его повели сначала к султану, затем к судье, затем к таможенным чиновникам, потом к группе приближенных султана, и везде его опрашивали и записывали его ответы, после чего отпустили.
Мусульмане [,находившиеся на судне,] получили распоряжение выгрузить имущество и остатки своих съестных припасов. На берегу находились агенты, которым было поручено [наблюдать] за ними и перенести в таможню все, что было выгружено. [Мусульман] вызывали одного за другим, и каждый должен был показать принадлежащий ему багаж. В таможенном помещении можно было задохнуться от давки. Весь багаж, малый и большой, был проверен, и все было беспорядочно смешано. Руки [таможенных чиновников] рылись в вещах, проверяя все, что могло там находиться. После этого [путешественников] допрашивали под присягой, есть ли у них что-либо, кроме обнаруженного, или нет. И в это время, из-за того, что все [рывшиеся] руки перемешались, а давка увеличивалась, много вещей исчезло. После этих сцен унижения и великого стыда [путешественники] были отпущены».
Другим значительным арабским портом в Северной Африке была Махдия, «город Африка» средневековых европейских географов. По мысли основателя Фатимидской династии Убайдаллаха, Махдия должна была явиться очагом будущих завоевательных походов против Сицилии и Египта, и это определяло выбор места для ее основания на восточном побережье Туниса. Заложенная в 912 году, она в 921 г. стала резиденцией фатимидских правителей и оставалась ею до 973 года, когда столица была перенесена в Каир. Махдия имела док на 300 кораблей, контролировавших Среднее, а после завоевания Египта и Сирии и Восточное Средиземноморье. Вход в гавань был защищен цепями, опускавшимися для впуска своих кораблей и преграждавшими путь чужим.
Сеута был крупнейшим и, по существу, последним арабским портом на западе. Географ Якут характеризует ее как «город с превосходнейшей гаванью». Укрепленная подобно Махдии, она в руках сменявшихся североафриканских династий служила одной из опорных баз военного и торгового флота. Вместе с Альмерией на испанском берегу Сеута образовывала своеобразные «ворота на Восток», с которым и «Магриб» и «Андалус», средиземноморские побережья Африки и Испании, были связаны если не политическими, то экономическими и культурными узами.
Альмерия, порт на юго-восточном побережье Испании, приобрела большое значение с приходом к власти кордовских Омей-ядов (756-1031). Уже при основателе этой династии Абдаррах-мане I здесь появились арсенал и укрепленная гавань. В жилах
Абдаррахмана недаром текла кровь его предка, честолюбивого и деятельного Муавии. Едва ли не единственный уцелевший член свергнутого дома Омейядов в Дамаске, он смог выскользнуть в Египет и через Северную Африку пробрался на Пиренейский полуостров, где в 756 году добился провозглашения себя халифом. Резкие перемены в судьбе окружили его имя романтическим ореолом; передают, что, уже будучи правителем в Кордове, он не переставал тосковать по родной Сирии, куда не смел вернуться, страшась казни. Отзвуком этих настроений являются приписываемые ему строфы: