О, всадник, спешащий на родину, мне дорогую,
Приветствуй часть жизни моей там от части другой.
Ты видишь, что тело мое изнывает в чужбине;
А мысли и чувства в стране обитают родной.
Была суждена нам разлука. Мы скорбно расстались,
Но думы о родине гонят целительный сон.
Аллах ниспослал вам тяжелый удел расставанья;
Быть может, нам явит и радость свидания Он.
Наибольшего значения Альмерия достигла в Х веке, при Аб-даррахмане III, когда она стала главной базой боевых кораблей флота арабской Испании. В городе было сильно развито ткацкое производство, по выработке шелковых тканей и парчи Альмерия обогнала Кордову.
В дальнейшем арабская Испания вступает в эпоху медленного, но неотвратимого упадка, вызванного новыми историческими условиями, когда она оказывается в тисках между берберскими завоевателями из Африки и начинающейся реконкистой – обратным завоеванием Пиренейского полуострова христианами. Арабы теряют город за городом и не находят сил, чтобы разомкнуть сжимающееся кольцо. Вызванная этим экономическая деградация тяжело отзывается на деятельности арабских портов пиренейского побережья, в ряду которых Кадис, Альхесирас, Малага, Альмерия, Картахена, Аликанте в связи с сокращением объема морской торговли постепенно теряют международное значение. Несомненно, это отразилось в деловой документации того времени, но мы не располагаем полным составом источников: многие из них погибли в огне опустошительных войн последующего времени, часть находится в недоступных нам хранилищах. Памятники изящной литературы известны гораздо больше, и когда мы к ним обращаемся, то видим, что от столетия к столетию в них нарастают мрачные тона, вызванные неровным пульсом политической жизни страны. Сумеречные строфы знаменитого поэта XI века Ибн Хазма, бежавшего на Балеарские острова от политических врагов, которые после этого в бессильной ярости сожгли в Севилье его библиотеку, еще обращены к себе:
Судьбу мы постигли уже и познали:
В ней горе, а радость уносится вдаль;
И счастье, расцвесть не успев, увядает
Мгновенно – и следом приходит печаль.
За гробом в День Судный, в день гнева и страха.
Хотели бы мы, чтобы не было нас;
И здесь наш удел – это скорбь и страданья;
Грехи и утрата отрады для глаз.
О прошлом вздыхай, о грядущем заботься;
Печалься разбитым надеждам всегда
Так радость душе представляется звуком
Пустым, где от сущности нет и следа.
По афористичной отточенности мысли это стихотворение перекликается с благоухающими чистотой чувств ранней юности строками сицилийско-испанского поэта этой поры Ибн Хамдиса:
О муках любви я ей поведал; но, обратясь
К подругам, спросила их: «А муки любви сильны?»
или с появившимся еще в IX веке этюдом испанского поэта и дипломата Яхьи ал-Газаля:
«Люблю тебя», – она сказала;
«Ты лгунья! – ей ответил я. —
Кого слепая страсть связала;
Того обманет ложь твоя.
Велит мне ум седой и строгий
Не верить слову твоему:
Отшельник дряхлый и убогий
Уже не нужен никому;
Мне показалось – ты сказала
Пустым признанием твоим:
«Свободный ветер я связала;
И он остался недвижим;
Огонь несет с собою холод;
Пылая, движется вода.
Для шуток я уже немолод;
Я отшутился навсегда».
Но стремительно идут декады лет, и личные мотивы у поэтов арабской Испании, захлестываемой волнами реконкисты, все чаще вытесняются гражданскими. Уже Ибн Хазм был свидетелем падения династии кордовских Омейядов, а Ибн Хамдису довелось блистать в Севилье, занявшей место Кордовы в качестве центра арабско-испанской культуры. Падение обеих столиц в 1236 и 1248 годах оставляет в руках арабов только Гренаду, они сознают, что дни их власти на Пиренейском полуострове сочтены, и пессимизм все более охватывает произведения их поэзии. Апофеоз этих настроений – известная элегия Абу-л-Бака Салиха из Ронды, созданная в том же XIII столетии:
…Спроси Валенсию, что Мурсия сегодня?
Где Шатива? Куда исчез Хаэн?.
Здесь, на крайнем западе мусульманского мира, начинался великий торговый путь на Восток. У его истоков, на острове Мальорка, обосновались еврейские купцы, которые продавали Европе золото, купленное у североафриканских арабов. Последние приобретали его у туземных племен нынешней Гвинеи, являясь, таким образом, посредниками между Западной Африкой и европейскими потребителями. Впоследствии, в XV веке, эта роль перешла к португальцам. Несомненно, что еврейские и арабские купцы Западного Средиземноморья участвовали и в торговле с Востоком, маршруты которой проходили через их постоянньге резиденции. Из торговых городов арабской Испании, Франции и Южной Италии путь шел по Средиземному морю и в его восточной части разделялся на две ветви. Одна шла на Антиохию, а оттуда, через Сирию и Евфрат, в Багдад. Другая устремлялась к Александрии, затем к Фараме; здесь купцы пересекали Суэцкий перешеек и продолжали морское путешествие от Кулзума через Джедду до Адена. В первые века ислама, особенно после победы Аббасидов и основания Багдада, предпочитался первый маршрут, и тогда связующим звеном между Западом и Востоком был Ирак, центральная область аббасидского халифата. В Х веке, когда распад централизованного арабского государства заходит уже далеко и политическая обстановка, прежде всего в Двуречье, становится неустойчивой, выдвигается вперед дорога на Аден, включающая в орбиту своего влияния фатимидский Египет с его относительной стабилизацией управления. Развитие египетской внешней торговли снова повышает роль Джедды, однако лишь технически: здесь восточные товары, предназначенные для Египта, перегружались с океанских судов на местные. Несколько большее значение мекканская гавань получила в XV веке, когда через нее проходили операции египетского купеческого дома Каримитов по торговле с Дальним Востоком.
Едва минуло первое столетие жизни Багдада, как свершилось то, что неотвратимо зрело в недрах могучей державы под хрупкой оболочкой покорности и покоя: восстали африканские рабы, которых арабские купцы, промышлявшие «живым товаром», в больших количествах привозили на невольничьи рынки Омана и Южного Ирака. В халифате, как упоминалось выше, помимо продажи на сторону, рабский труд широко применялся в домашнем хозяйстве, в торговле, в ремесленном производстве, на сельскохозяйственных работах. Саади говорит еще об одной сфере применения труда африканских рабов:
В Магриб я с ходжой из земли Дериоба
Вступил – и мы к морю направились оба.
На палубу принят я был за дирхем;
А нищий мой спутник остался ни с чем.
И негры помчали корабль наш; и страха
Не знал корабельщик, не чтил он Аллаха.
В последнем двустишии происхождение матросов арабского корабля выявлено ясно: это – «негры», невольники из Африки; к их среде, вероятно, относится и «корабельщик» – капитан судна, который «не чтит Аллаха», то есть немусульманин. Использование рабского труда для корабельной службы практиковалось и на Индийском океане, а не только на Средиземном море, где, в частности во флоте Фатимидов, место африканцев нередко занимали рослые и сильные славянские рабы, захваченные в плен или купленные в землях Восточной Адриатики.
Восстание рабов, слившееся с движением городской бедноты и возглавленное Али ибн Мухаммадом ал-Басри, охватило Абадан, Убуллу, Басру, Васит, Ахваз – всю южную часть столичной области халифата. Как говорит немецкий ученый Август Мюллер, восставшие «мстили своим прежним господам за дурное обращение и несправедливости», и к ним «отовсюду стекались рабы и бедняки». Правительственные войска, посылавшиеся для усмирения мятежных, не раз переходили на их сторону. Однако под натиском превосходящих сил армии халифа ал-Мута-мида восставшим после 14-летней борьбы (869–883) пришлось сложить оружие. Будни охваченных восстанием городов можно представить по стихам из поэмы согдийца ал-Хурайми, описывающего Багдад в пору междоусобной войны 813 года:
…Видел ли ты прекрасные сады, цветущий [вид]
которых восхищал зрителя?
…Видел ли ты села, насажденные царями, дворцы которых
прятались в зелени;
Окруженные виноградниками, пальмами, душистыми
растениями, окрестности которых [ныне] окровавлены?
Теперь они лишены населения; их окрестности орошены
кровью;
Пусты, безлюдны; в них воют собаки; проезжий не узнает следов
их жилищ.
…Где евнухи и чернь? Где его (Багдада) жители
и застрояющий его?
Где преторианцы-славяне? И бегущие (по улицам) вислогубые
абиссинцы?
Войско откололось от свиты. Исхудалые, бродят они по [Багдаду
небольшими] отрядами.
Берберские его отряды перемешались с синдскими, хиндскими,
славянскими и нубийскими…
Где девственные газели, беспечные, бродившие раскачиваясь
по царским садам?
Где их благоденствие и радость? И где наслаждающийся
их [обществом] и увеселяющий их?
…На каждой улице и в каждой стороне [видна] баллиста, которую приводит в движение управляющий ею.
А люди под ними гудят… а управляющие баллистами
перестреливаются из них.
Не то еще! Видел ли ты вытянутые из ножен мечи, которые
обнажает на рывках обнажающий их;
И конницу, несущуюся вскачь по его улицам; с [всадниками]