ер, специальные работы по укреплению Убуллы при последних Сасанидах. Однако мирные торговые суда, приходившие из Индии, встречали доброжелательный прием и поднимались по Тигру до персидской столицы Мадаин.
Длительные ожесточенные войны на земле Йемена и Хадрамаута создали состояние постоянной опасности для иноземных судов, заходивших в южноарабские порты, и для караванов, переправлявших ценные товары из Адена в страны Средиземноморья. Жизнь купцов и сохранность товаров на территории беспокойной страны оказались под угрозой безнаказанного насилия. Портовое хозяйство страдало от перехода власти из рук в руки, нормальная деятельность всемирно известных портов была парализована. Коренной принцип здоровых экономических связей между народами, провозглашенный еще в древней Вавилонии, — безопасность торговых путей, — оказался нарушенным. Если ко всему этому добавить уничтожение в ходе войн многочисленных садов, плантаций и рощ благовонных растений, подорвавшее материальную основу арабского вывоза, станет ясно, почему начало VII века явилось свидетелем упадка торговли в Южной Аравии. Торговый оборот снижался, оживленные гавани и дороги Сабейско-Химьярского царства постепенно глохли, пути морской и сухопутной торговли перемещались к Персидскому заливу. Эра Красного моря в истории мореплавания подошла к своему концу.
Арабские корабли штурмуют Европу
«Движенья нет», — сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог я возразить…
Эти злые пушкинские строки вспоминаются мне всякий раз, когда кое-кто из окружающих, услышав то, о чем до сих пор говорилось, вдруг спрашивает: «Неужели Вы верите, что все это было?» — «Позвольте, — отвечаю я, — не верю, а знаю». Некто с сомнением крутит головой: «По-моему, Вы ошибаетесь. Арабы — ну какие они мореплаватели?» — «Вы уже прочитали главу, где об этом пишется. Какие они были мореплаватели, там сказано». Лицо моего собеседника становится каменным: «Вы увлеклись и преувеличили их роль. Арабы на девяносто, нет, на девяносто пять процентов были кочевниками! Смешно приписывать им то, чего они никогда не делали! Вавилоняне — те плавали, финикийцы тоже, ну еще персы, а при чем арабы? Зачем уж так перегибать палку! Зачем тащить арабов на пьедестал морской нации!» — «Но ведь это одни слова, — говорю я, — а где ваши доказательства?»
Оратор снисходительно смотрит на меня: «То, что я сказал, давно известно. Я не открываю никаких Америк, а говорю лишь то, что знают все. Почитайте, что написал имярек, и Вы там найдете!»
Что ему ответить? Он действительно говорит то, что в нашем кругу известно давно и всем: «Арабы — ну, какие они мореплаватели?» Ученый имярек, на которого он ссылается, подпирает этот иронический вопрос всей солидностью своего авторитета. Поколения арабистов прошли свой путь в науке с привычным убеждением, что культура изучаемого ими народа развивалась на сухопутных пространствах, и, когда выходила очередная работа Феррана об Ахмаде ибн Маджиде или Крачковский в своих лекциях вспоминал о трех поэмах арабского морехода, сохраненных ленинградским уником, предмет сообщения всегда вызывал образ странного экзотического цветка, неожиданно выросшего на чужой и непригодной почве.
Все это так, но куда деть «Книгу польз»? Разбор приведенных в ней данных убеждает, что они добыты и проверены длительным опытом плавания в открытом море. Другие произведения Ахмада ибн Маджида показывают, что это море — Индийский океан — было известно автору в деталях. А как быть с Сулайманом ал-Махри? Вот еще одна фигура арабского мореплавания, и его трактаты уже при первом знакомстве с ними говорят, что это был тоже не праздный ум, выбравший для своих писаний тему пооригинальнее. Важнее же всего то, что эти шедевры морской литературы разносторонностью и глубиной своего содержания внушают бесспорное убеждение в существовании более ранних аналогичных руководств, которые, конечно, могли быть рождены лишь многовековой практикой навигации.
Великое зреет в недрах предшествующих свершений. И вот — века багдадского мореплавания, эпопея Синдбада; если идти дальше — вот сообщения античных писателей об «арабских капитанах, ведущих торговлю». А когда хотим заглянуть еще глубже в толщу веков, то раскрываем книги наших учителей и современников — ассириологов, шумерологов, египтологов, историков античного мира, историков морского дела, историков торговли, географов общих и географов региональных. И видим, чувствуем, осязаем рядом с собой древние арабские руководства для мореплавателей. Их уже нет. Время их уничтожило или заточило в пока неизвестные нам тайники, но они существуют для мысли ученого, он устанавливает их существование на основании сведений о морских путешествиях в ту далекую пору, он видит их черты в более поздних памятниках навигационной литературы. Как же можно сомневаться в том, что «все это было», что арабы хорошо знали море и должны были его знать? Факты экономической и политической истории Востока в эпоху древности и раннего Средневековья со своей стороны рисуют яркую картину развитой морской деятельности в доисламской Аравии.
Выдающаяся роль древних арабов в истории навигации должна была основываться и на высоком уровне связанной с парусным мореплаванием астрономической науки. Действительно, практическая астрономия была хорошо известна бедуинам с древних пор благодаря личным наблюдениям и освоению совместно с финикийцами культурных достижений угасших цивилизаций Востока. Эти знания, в усовершенствованном виде позволившие арабским кораблям бороздить воды южных морей от Африки до Китая и от Сирии до Испании, не исчезли бесследно для человечества.
Если вглядеться в словарь языка, которым мы ежедневно пользуемся, то кроме привычных, понятных слов, встретятся нам и малознакомые, о смысле которых можно лишь догадываться, и уж совсем непонятные, со странным, причудливым начертанием. Как-то мне понадобилось найти точное значение слова «прохиндей». Я просмотрел шесть разных словарей русского языка, среди которых были и многотомные, но искомое не отыскалось, и тогда пришлось пойти в специальный институт нашей Академии наук. Здесь, в этом царстве русских слов, чего только не было! Мое внимание привлек шкаф, почти целиком занятый буквой «Ч». Один из выдвижных ящиков с карточками имел надпись: от слова «черемоль» до слова «четца». Мне оставалось удивленно пожать плечами, и я подумал: «А сколько же шкафов должна занимать буква «К», которой начинается большая часть русских слов и фамилий, и сколько карточек с неизвестными нам словами нашего языка там хранится!» В этом море пожелтевших от времени и совсем свежих карточек, конечно, нашелся и «прохиндей»[42]. Однако «четца», «прохиндей» и подобные им раритеты употребляются в пределах каких-либо одной или двух областей России, и требовать их практического знания нельзя даже от филолога. Но вот другой слой в русском языке, тоже непонятный многим, но практически знакомый специалистам, — научная терминология.
Обратимся к нашей астрономии. Что такое «Альдебаран»? Большинству известно, что это звезда, но далеко не каждый знает, что так называется именно звезда альфа в созвездии Тельца. Столь же приблизительное представление существует о понятиях, скрывающихся за звучными названиями: «Бетельгейзе», «Вега», «Ригель». Но что значат «Алараф», «Мегрец», «Шеат»? Слова написаны русскими буквами, но какой у них странный, необычный рисунок и как их много! Если заглянуть в звездный каталог, там можно обнаружить целую россыпь таких слов. «Алараф», «Ал-голь», «Алиот», «Альбирео», «Альгена», «Альгениб», «Альгеиба». «Альдебаран», «Альдерамин», «Алькор», «Альмак», «Альрами», «Альтаир», «Альфакка», «Альфард», «Альферац», «Ахернар». Семнадцать звучных, но непонятных русских слов только на букву «А»! Все они, кроме последнего, одинаково начинаются на ал, аль, и это стереотипное начало указывает на арабский артикль, который ставится перед именами существительными. Да, эти слова — арабского происхождения, включая последнее, где артикля аль уже нет, а в русской форме воедино слиты слова: ахир ан-нахр «устье реки»: так называли арабские астрологи звезду альфа в созвездии Эридана, а ведь Эриданом и римляне называли мифическую реку, омывающую крайний запад обитаемого мира. Три остальных звездных имени на первую букву алфавита — Альциона, Антарес, Арктур — пришли с Запада, и я вспоминаю, как мой первый учитель Николай Владимирович Юшманов однажды обратил мое внимание на то, что все русские существительные на «А» — иноязычного происхождения.
Посмотрим, какие еще названия содержит наш звездный каталог. «Беллатрикс», «Гемма», «Канопус», «Капелла», «Кастор», «Мира», «Поллукс», «Процион», «Регул», «Сириус» и «Спика» пришли к нам из античной астрономии, но вот опять арабские слова в русской одежке: «Бенетнаш», «Бетельгейзе», «Вега», «Денеб», «Денеб Кайтос», «Денебола», «Дифда», «Дубхе», «Каф», «Кохаб», «Мегрец», «Менкар», «Мерак», «Меркаб», «Мирах», «Мирзам», «Мирфак», «Мицар», «Нат», «Рас Альгете», «Рас Альхаге», «Ригель», «Садальмелек», «Тубан», «Факт», «Фекда», «Фомальхаут», «Хамал», «Шеат», «Шедар». Итак, из шестидесяти одного имени для звезд, принятых в русской астрономии, помимо их технических обозначений, таких, как «альфа Цебея», «бета Девы», «гамма Пегаса», «дельта Большой Медведицы», «эпсилон Большой Медведицы», «омикрон Кита» и другие, сорок семь переданы нам арабами!
Происхождение этих имен бесспорно устанавливается на основании того, что выяснить их смысл можно только при знакомстве с арабским языком. Столь многочисленные слова из языка древних звездочетов пустыни, проникшие на дальний север и продолжающие здесь свою жизнь, красноречиво свидетельствуют о высоком развитии, которого достигла наука чтения неба в доисламской Аравии. Именно в доисламскую эпоху ежесуточное перемещение Луны на небосводе относительно некоторых звезд дало мысль разметить положение Луны на каждый день лунного месяца, откуда возникло учение о двадцати восьми «лунных стоянках» с чисто арабскими названиями. Звезды, у которых проходит Луна, сами тоже меняют свое положение, но в более редкие промежутки: термин