«Три дома повелителей правоверных правят миром арабов, — говорил византийский император Константин Багрянородный в исходе первого тысячелетия нашей эры, глядя на южных своих соседей, — три дома, три царских древа: Аббасиды в Багдаде, Фатимиды в Африке и Омейяды в Испании». С Аббаси-дами Византию разъединяла глубоко укоренившаяся вражда, пережившая к тому времени уже три столетия. Омейяды были далеко, и Константин заключил с Фатимидами договор, согласно которому военные корабли Убайдаллаха в 920 году подавили антивизантийское восстание в Южной Италии. Успеху этого предприятия содействовал захват арабами в 918 году Региума (Реджо-ди-Калабриа). В 922 году двадцать фатимидских кораблей совершили новый поход в Калабрию, увенчавшийся взятием Сент-Агаты. К 925 году относится завоевание города Орля в Апулии. В 928 году африкано-сицилийский флот арабов выступил против Салерно и Неаполя. Жизнеспособность этого флота проявилась в его наступательных действиях не только на юге Италии, но даже в Лигурийском море против Генуи и Корсики, в Тирренском море против Сардинии (934–935 годы). Экспедиции арабского флота против Италии продолжались до 1071 года, когда норманны отобрали у арабов Сицилию. Потеря Мальты в 1098 году, Триполи в 1146-м, Кайрувана и морской столицы Фатимидов Махдии в 1148-м окончательно лишила арабов тех плацдармов, откуда они совершали морские походы против итальянских государств.
В Восточном Средиземноморье арабские корабли на Крите в конце десятого столетия контролировали весь район Эгейского моря. При боевых операциях против Византии критский флот нередко объединялся с сирийским. Третьим арабским флотом в Средиземном море был египетский, четвертым — африкано-сицилийский, пятым — испанский. Первые два действовали в сфере непосредственного соприкосновения арабских и византийских сил, и здесь, естественно, борьба была наиболее ожесточенной и подчас выдвигала яркие фигуры.
На заре Х века восходит недолгая звезда корсара Льва. Византиец по происхождению, он принял ислам и перешел на службу к арабам. В 904 году Льву были доверены корабли сирийского флота и под его руководством арабы овладели малоазийским городом Атталией и второй столицей Византийской империи богатым торговым городом Фессалоникой. При последней операции в руки победителей попали 22 тысячи пленных и богатая добыча.
В 906 году византийский флот, руководимый морским военачальником Имерием, нанес арабам поражение в Эгейском море. Реванш последовал пятилетием позже, в 911 году, когда 300 кораблей сирийского флота под командованием того же Льва Триполитаника разгромили эскадру Имерия у острова Самос. После этого, обосновавшись в сирийском Триполи, Лев во главе 50 кораблей постоянно совершал успешные нападения на византийские города. Так продолжалось до 922 года, когда во время очередного похода его корабли были уничтожены у острова Лемнос.
Хосе де Эспронседа, «испанский Лермонтов», так рисует образ средиземноморского корсара более позднего времени, но с определенными чертами раннего прототипа:
Неся громоносные жерла,
По двадцать на каждом борту,
Широкие ветры морские
Ловя в паруса на лету,
Как чайка, летит бригантина,
Чье имя «Отвага» гремит
От вечно живого Марселя
До мертвой страны пирамид.
Как в зеркало, смотрится в море,
О чем-то мечтая, луна.
Дитя серебра и лазури,
Плывет под луною волна.
На Азию смотрит Европа,
Стамбул восстает сквозь туман.
На палубу с песней выходит
Бесстрашный корсар-капитан:
«Мой парус! Без рабского страха
Морскую прорезывай гладь!
Ни бурям, ни вражеским козням
Тебя не дано испугать!
Ведь Бог мой великий — свобода,
Сокровище — парусник мой;
Отечество милое — море,
Законы — стихия и бой!
Пускай там дерутся слепые
Цари за кусочки земли,
Мы наших владений границей
Безбрежность морей обвели!
И если паду я — так что же?
Потерянной жизнь я назвал
С тех пор, как позорное иго
Постыдного рабства порвал!»
Когда в 961 году византийские воины, руководимые будущим императором Никифором Фокой, отвоевали у арабов Крит, а в 965-м — Кипр, позиции арабских навигаторов в Средиземном море значительно ослабели, а сфера их деятельности сократилась. Конец Х века знаменует завершение самого яркого периода в истории арабского судовождения на Средиземном море. В последующие века оно в значительной степени питалось накопленной инерцией, однако обслуживание экономических потребностей мелких государств Средиземноморья и постоянные перевозки паломников позволили ему уже в несколько иных формах дожить до прихода турок, которые в сравнительно короткий срок перехватили инициативу в свои руки.
«Мы привыкли причислять магометанскую империю к Востоку, — замечает английский исследователь Т. Эрнолд. — Но если мы вспомним, что она простиралась до Атлантического океана, побережий Марокко и Португалии, вдоль всей Северной Африки и Египта, включала Палестину, Сирию и даже, если следовать дальше на восток, Месопотамию, — мы получим территорию, которая уже однажды составляла часть Римской провинции[51], и нам станет ясно, что эта новая империя была средиземноморской силой»[52].
Между Африкой и Китаем
Однажды, в пору моего студенчества, когда я задумал статью об арабской картографии, Игнатий Юлианович Крачковский сказал мне: «Вы видели каирское издание Юсуфа Кемаля? Посмотрите, оно будет полезно для вашей работы». Назавтра я был в Публичной библиотеке. К этому старому зданию на Невском всегда подходишь с волнением и грустью: сколько знаменитостей и безвестных книголюбов переступали этот заветный порог и скольких уже нет! Это и сверстники, и учителя; но чаще других в этом месте, среди теней прошлого, видится любимый мною Иван Андреевич Крылов, долголетний библиотекарь, одна из ярчайших звезд в небе русской поэзии XIX века.
В картографическом отделе сотрудница указала мне на полку с томами, имевшими почти метр длины и более полуметра ширины; каждый из этих великанов в раскрытом виде с трудом умещался на библиотечном столике. Громадные тома, озаглавленные по-латыни, назывались «Картографические памятники Африки и Египта», издателем значился Юсуф Кемаль. Член египетской королевской семьи, он, обладая большими средствами, смог в 20-х годах XX столетия объединить вокруг своего предприятия значительное число европейских ученых и поставить дело на широкую ногу. В каждый тщательно подготовленный и роскошно изданный том было вложено много труда. С этого дня я не раз склонялся над фолиантами из дальней арабской страны. Примечательно еще и то, что они издавались тиражом всего в сто экземпляров, и наша Публичная библиотека, в числе крупнейших книгохранилищ мира, получала их бесплатно. Собравшее в себе все известные науке карты Африки вообще и Египта в особенности за определенный период вместе с соответствующими отрывками из древних географических сочинений в подлиннике и французском переводе, это издание во многом помогло мне и другим. Менее роскошным, но столь же нужным пособием являются «Арабские карты» немецкого географа Конрада Миллера, появившиеся в одно время с первым томом Юсуфа Кемаля. Здесь воспроизведен так называемый «Атлас ислама» и другие образцы арабской картографической деятельности в IX–XIII веках, рисующие уже не одну Африку, а весь известный тогда мир так, как представляли его себе арабы и их соседи. Карты, вычерченные при помощи циркуля и линейки, выглядят как набор геометрических фигур и дают лишь приблизительное представление о предмете изображения. Но если ими нельзя пользоваться практически, то сегодня они имеют большую ценность для науки, ибо наглядно показывают, что и как знали их творцы об окружавшем мире.
Прошли годы, и у географа, писавшего тысячу лет назад, скитальца, которого жизнь вдосталь подержала «и в холе и в мяле», нашлось упоминание о том, что он в своих странствиях видел у капитанов аравийского побережья морские карты. Спустя четыре столетия ему вторит знаменитый, североафриканский философ Ибн Халдун, говорящий о чертежах, где нанесены очертания средиземноморских островов. Кончается XV век, и на его исходе Ахмад ибн Маджид показывает Васко да Гаме «карту всего индийского побережья, построенную, как вообще у мавров, с меридианами и параллелями, весьма подробную», — пишет лиссабонский хронист Жоао да Барруш. Это совершенно свежий пласт арабской картографии, сулящий полную переоценку ценностей в этой области! Но где его образцы, хотя бы один? Этот холодный и горький вопрос пока остается без ответа: быть может, ему суждено всегда пребывать в арабистике своего рода вечной задачей Ферма. А может, нет? Надо надеяться на лучшее, и, возможно, не так уж далек тот день, когда в науке будет написана глава арабской морской картографии, написана не по отрывочным упоминаниям и не на основании поздних португальских подражаний, а в результате изучения подлинных образцов. Некоторую надежду в этом отношении внушают поиски рукописей, проводимые сейчас Лигой арабских стран по всему Востоку. Если удастся найти морские карты арабов, тогда все станет на свои места. Картам Юсуфа Кемаля и Конрада Миллера придется потесниться и сохраняя значение важных источников для суждения о средневековой арабской географии, тем не менее утратить тот ореол исключительности, который они имеют сейчас из-за несовершенства наших знаний. Учитываемые сами по себе, вне арабского морского атласа, эти роскошные карты создают, строго говоря, превратное представление о сумме и качестве географических знаний на Востоке, которые были гораздо более совершенными, нежели это показывают уже изученные материалы. Будем же думать, что, подобно арабским лоциям, параллельные морские карты будут неожиданно обнаруживаться и постепенно вводиться в научный обиход. Таким образом обрисуется картина «Индийского моря» в том виде, каким его знали арабские лоцманы на пространствах от Восточной Африки до Южного Китая, и наше представление о том, что происходило на этих водах в Средние века, сможет стать более полным.