Помнится, среди образцов современной арабской прессы, читать которую учил меня на втором курсе Н.В. Юшманов, была газета «Хадрамаут», пришедшая в Ленинград через полсвета, не то из Батавии, нынешней Джакарты, не то из Сурабайи; издававшие ее местные арабы назвали свой орган именем далекой прародины. Прошло много лет, и, когда однажды, в день приезда президента Сукарно в Ленинград я развернул нашу «Вечерку», крупно напечатанные слова привета: «Сахабат абади — вечная дружба», где в индонезийских формах без труда угадывался арабский источник, вновь заставили меня подумать о том, как далеко занесли арабы свои трудный и притягательный, древний и вечно обновляющийся язык.
Кроме Индонезии и мелких островов в восточной части Индийского океана, крупным центром арабской оседлости был Цейлон. Местные жители, сингалезы, называли пришлое население — арабов marak-kala-minissu «жители моря, моряки»; это название красноречиво показывает пути арабской колонизации и ее первых деятелей. В свою очередь, разнообразие названий самого Цейлона повествует о том интересе, который возбуждал этот сказочно богатый остров у разных народов средневекового мира. Считают, что еще около 310 года до нашей эры через Цейлон шла торговля между Суматрой и Мадагаскаром. Арабские купцы и мореплаватели около начала новой эры основали колонию на западном берегу Суматры, и, по-видимому, с этого времени между Цейлоном и Аравией начинается торговля перцем, золотом, оловом и серебром. Оседлые поселения арабов на Цейлоне возникают в конце I века нашей эры. Располагались они на побережьях, и это естественно, если учесть, что по происхождению и по назначению они были связаны с морской торговлей. Для арабских купцов и мореходов, направлявшихся из Персидского залива в дальневосточные порты или шедших на кораблях в обратном направлении, Цейлон представлял удобную промежуточную станцию, где корабельщики и негоцианты отдыхали после долгого и опасного пути и собирали силы для дальнейшего плавания. Арабы ввозили сюда стальные изделия, одежды, вина, рис, малабарское корабельное дерево. Для вывоза Цейлон предоставлял им золото, жемчуг, рубины, топазы, сапфиры, алоэ, перец, кокосовые орехи, мускус, корицу, бразильское дерево, бамбук, лечебные травы, панцири священных черепах, слоновую и носорожью кость, шелк и чай. До погрузки на суда эти товары хранились на складах, принадлежавших не только арабским купцам, но и правителям острова. Последние извлекали из торговых операций с заморскими странами большие прибыли и всячески поощряли деятельность арабского купечества. Из цейлонских портов всего чаще посещались Коломбо, Тутаджам, Гали на западном берегу, Мукатам, Рамана-кута, Тиркуна-Малай — на восточном. Крайним пределом, до которого доходили арабские корабли на востоке, было побережье Китая до Желтого моря и берегов Кореи.
Еще в конце VII столетия Китай находит место в арабской схеме известного тогда мира, связываемой с именем сына завоевателя Египта Амра ибн ал-Аса — Абдаллаха и ставшей впоследствии традиционной. Понятие единой системы мира показано здесь отождествлением Земли с образом птицы и соответствующим этому делением ее на пять составных взаимосвязанных частей: Китаю отведено место головы, Индии — правого крыла, хазарам — левого; центральные мусульманские страны — Хиджаз, Ирак, Сирия, Египет, — рассматриваются как грудь, западные области халифата — хвост. В ранней мусульманской литературе Китай фигурирует как символ самой отдаленной страны, однако как раз в 651 году туда отправилось морем первое арабское посольство с подарками. Даты следующих путешествий — 711 и 712 годы. В 798 году арабы ездили в Китай три раза, а между 960 и 1280 годами отмечено двадцать посольств. Китайские исторические хроники приводят имя Сулимань, под которым без особого труда удается обнаружить Сулаймана, главу посольства 711 года. Большую сложность представляет отождествление форм Апу-Лоба, Апу-Гунфо, Мейди и Хэлунь, в которых ученым удалось прочитать имена первых аббасидских халифов Абу-л-Аббаса ас-Саффаха (750–754), Абу-Джафара ал-Мансура (754–775), ал-Махди (775–785), Харуна ар-Рашида (786–809).
Арабские источники IX века, среди которых главное место занимают «Сказания о Китае и об Индии» Абу Зайда Сирафского, основанные на рассказах купца Сулаймана и моряка Ибн Вахба, рисуют Китай как страну хорошо обработанных и плодородных земель. Самая распространенная из сельскохозяйственных культур — рис, за ним упоминаются персики, айва, лимоны, гранаты, бананы, миндаль, кокосовые орехи, сахарный тростник. Арабские суда привозили сюда слоновую кость, ладан, слитки меди, панцири черепах, глиняную посуду и мануфактурные изделия. Условия для развития торгового обмена были налицо, но основную роль в этом обмене играли древние статьи китайского вывоза — шелк и фарфор. Описывая Индию и Китай, арабские географы относятся к обоим народам доброжелательно. У индийцев они отмечают их душевную чистоту, героическое презрение к страданиям и смерти, возвышенный вкус меценатов, собирающих вокруг себя общество поэтов, астрономов и прорицателей. Китайцы характеризуются как честные, трудолюбивые и гостеприимные люди. Их арабское название Сын произошло от имени династии Цинь, правившей Китаем в III веке до новой эры, и, таким образом, сам язык свидетельствует о давности арабо-китайских связей. Для сравнения вспомним, что в нашем слове Китай отразилось название династии из тюркского племени киданей, правившей в Северном Китае всего тысячу лет назад.
Наряду с установлением постоянных арабо-китайских сношений продолжались традиционные торговые связи между Китаем и зороастрийцами-персами. В 758 году арабско-персидская флотилия захватила Гуанчжоу. Сообщая об этом, «История династии Тан» наряду с персами — Босы, — впервые называет Даши — арабов-мусульман. Императорские войска в это время были заняты на севере подавлением мятежа военачальника Ань Лушаня, тюрка по происхождению, поэтому арабско-персидский поход на Гуанчжоу прошел успешно. Город был частично разрушен, однако его важная экономическая роль способствовала залечиванию нанесенных ран. Имея с Китаем давние связи, арабы и персы могли по достоинству оценить значение Гуанчжоу для международной морской торговли: отсюда на запад выводились шелк, фарфор, мускус, а все привозимое поглощалось огромным рынком Внутреннего Китая. С 758 года арабы обосновались в Гуанчжоу, и впоследствии их статут в этом городе был регламентирован специальными договорами с китайским императором.
Гуанчжоу, где «торговые гости» с мусульманского Запада впервые вступали на китайскую землю, вырос благодаря своему выгодному географическому положению «ворот страны». Бухта, глубоко врезанная в сушу и поэтому удобная для стоянки множества кораблей, а также окрестный плодородный район издавна привлекали сюда арабских купцов, и на складах и рынках города можно было видеть товары со всего мира. «Родиться в Сучжоу, жить в Ханчжоу, кушать в Гуанчжоу и умереть в Лю-чжоу» — говорила китайская поговорка.
Зайтун, Зайтем, Зантан, Кайтон — так разно передавали уста многочисленных путешественников название другого крупного китайского рынка — порта Цюаньчжоу (Цейтонг) в провинции Фуцзянь, несколько северо-восточное Амоя (Сямынь). В гавань Цюаньчжоу стремилась корабли всех наций Индийского океана, он часто упоминается в восточных литературах Средневековья. Однако впоследствии эта гавань была занесена песками и ее торговое значение перешло к соседнему Амою.
Третьим крупным центром арабо-китайской торговли был Ханфу (современный Ганьпу). Марко Поло упоминает этот порт при описании Ханчжоу: «В двадцати пяти милях от этого города (Ханчжоу), на северо-восток и восток — море-океан. Есть тут город Ганьфу, главная там пристань; приходят сюда из Индии и других стран большие суда с разными дорогими товарами». Хайфу был морской гаванью для Ханчжоу, который в Средние века являлся одним из величайших городов Китая и всего мира. Таким образом, последовательно основав торговые колонии в трех ключевых пунктах юго-восточного побережья Китая — Гуанчжоу на Южно-Китайском море, Зайтуне напротив «острова Гур», то есть Тайваня, и Ханфу у выхода в Центральный Китай, арабы проникли на весь южнокитайский рынок.
Статут арабской колонии в Ханфу дает представление о других торговых колониях в Китае и их взаимоотношениях с правительством страны, где они находились. Колония в Ханфу была велика, и многие арабские купцы жили здесь постоянно; в некоторой части это были инакомыслящие, переселившиеся в Китай из-за политических и религиозных преследований. Как и другие, эта колония имела для решения внутренних споров судью, избиравшегося из среды ее обитателей. Институт мусульманских судей для арабского населения Китая был утвержден в соглашениях колоний с императором. Зато режим торговли принадлежал компетенции самих китайских властей. Арабским купцам разрешалось продавать свои товары лишь в конце лета, когда приближение обратного муссона и обилие прибывших конкурентов заставляли каждого негоцианта быть уступчивым в ценах. Иногда купцы из иноземной колонии в порту предпринимали торговые экспедиции в глубь страны; мореплаватель с Персидского залива Ибн Вахб проник в столицу Китая и был принят императором. Китайские законы о путешественниках обеспечивали одновременно и безопасность купца, и надзор за ним. Иноземный купец, отправляясь в путешествие по стране, должен был иметь два пропуска: один — от правителя области, в которой он постоянно проживал, с указанием имени, возраста и национальности его и сопровождающих лиц; второй — от императорского чиновника по торговым делам, который проставлял сведения об имущественном состоянии путешественника, количестве товаров и денег при нем. Эти пропуска проверялись и визировались на всех дорогах специальными уполномоченными. В случае убытка в пути стоимость имущества после установления обстоятельств возмещалась; в случае смерти купца все передавалось наследникам.
Окончив торговые операции, арабские купцы возвращались на родину. Отходили назад чужие прибрежные воды, ширилось море, отблески западного света скользили по лицам людей, начинавших далекий путь через океан. Это не о них ли сказал поэт-академик VIII века Ли Бо: