ыпит, очарует. Надо лишь целиком завладеть ее вниманием. Возможно, это и удалось бы, если бы не старуха.
Молодая женщина смотрела на танцующего Паука. Старуха же схватила камень и швырнула. Камень упал в полуметре от Паука. Многоногая тварь замерла и своим неподвижным взглядом впилась в старуху. Та завопила и, схватив толстую ветку, вскочила на ноги. Паук понял, что настала пора отступить. Но было ясно, что молодую женщину он не испугал — надо теперь набраться терпения и ждать встречи в ней наедине.
Паук, смешно изогнувшись, отскочил. Старуха кинула в него веткой, но не попала. Впрочем — было уже поздно: Паук, неуклюже петляя, скрылся в лесу. Ему вслед звенел громкий смех молодой женщины. Добежав до кустарника, Паук оглянулся: женщины, одевшись, направлялись к дому.
В один из дней, когда Паук лежал в бане на своем обычном месте, он расслышал приближающиеся шаги и голоса. Вошел мужчина и обе женщины. Паук посмотрел на шею молодой женщины, и ему опять показалось, что он видит, как пульсирует кровь под белой кожей. Оторвать взгляд черных глаз от женщины он уже не мог.
Люди осмотрели баню и решили, что она достаточно хороша. В предбанник, где находился очаг с большим котлом, они наносили воды и разожгли огонь.
Тяги почти не было. Баня наполнилась густым удушающим дымом, и Паук вылез на чердак. Но ветра не было, дым скапливался и там. Паук, оставив баню, бросился в лес. Он проверил сети и ловушки, полакомился попавшимися в них птицами, а потом залег в чащу отдыхать.
Вечером, когда солнце уже исчезло за деревьями и лишь на западе небо еще полыхало, Паук вернулся обратно. Уже издали он услышал человеческие голоса и в банном окне заметил слабый свет.
Дрожь нетерпения трясла Паука, когда он забирался в баню. Но, наверно, он все же опоздал. Стукнула дверь, через щель в потолке наверх дохнуло теплым воздухом, и кто-то вышел в предбанник. Паук залез в щель и заглянул в полуосвещенное помещение. Сквозь пар проглядывало белое женское тело. Женщина, склонившись над ушатом, полоскала волосы. Она чувствовала себя свободно — как может чувствовать себя человек, уверенный, что никто за ним не наблюдает.
Паук тихо пролез внутрь. В таком пекле он еще не бывал. Но здесь была женщина, а это определяло все. Страшась горячей печки, он, торопливо стуча когтями, дополз по потолку до женщины. Так близко от нее он никогда еще не был. В темном окошке горела свеча, и уродливая тень скользила по противоположной стене, повторяв движения Паука. Он спешил: женщина могла уйти в любой момент. Когда она подняла голову, Паук спустился с потолка и повис перед ней. Женщина вскрикнула. Дверь тут же отворилась, и вошла старуха. Она схватила кочергу, но Паук прыснул ей в лицо своим ядом, и старуха с воплем ретировалась. Он снова повернулся к молодой женщине, и четыре пары лап обняли ее голое тело. Женщина в ужасе отпрянула, но было уже поздно — множество лап обнимало ее, не выпуская. Женщина кричала, отбивалась, сопротивлялась, но вскоре силы ее иссякли. Она упала на мокрый пол… Лапы Паука мягко коснулись ее шеи, и она совсем стихла. Ничто больше Пауку не мешало, и он все тяжелее припадал к ее груди, прижимался к животу, и многочисленные лапы все сильнее сжимались.
Внезапно пол задрожал — в баню вбежал мужчина. Он схватил Паука за загривок, но оторвать его от женщины не смог.
Паук ощущал только теплоту женщины и ее дурманящий запах. Молодое тело больше не сопротивлялось, оно было податливым и таким гладким, что приходилось напрягать все силы, чтобы добыча не выскользнула.
Мужчина тряс Паука все сильнее. И тот понял, что его вот-вот разлучат с жертвой. Он спешил. Отыскав на шее женщины сонную артерию, Паук вонзил в нее челюсти.
Вкус крови его опьянил.
Мужчина в ужасе оцепенел, не зная, что делать. Тут он заметил валявшуюся на полу кочергу. Схватив, он воткнул ее в мягкое паучье брюхо. Раздался звук, похожий на глухой свист. Паук начал быстро таять, становясь все меньше и меньше.
Мужчина замахнулся, чтобы добить мерзкую тварь, но она все уменьшалась и уменьшалась. Мгновенье… и будто серая горошина скатилась по груди женщины на пол и скользнула в щель между рассохшимися досками.
Горуте Суку. Рис. из журнала «Китан Клуб» (1950-е).
Евгений ЦветковПАУК-ТЕЛЕПАТ
Солнышко. Куры за окном раскудахтались. По стене ползет паук-косиножка. Тонкими длинными ножками скребет невидимые трещинки и бугорки. Луч застыл в пыли. Пыль светится, пылинки плавают, мелькают…
Иван Федорович глядел прямо перед собой, медленно, с трудом просыпаясь. Обрывки сновидений еще неслись перед глазами и гасли. «Ба! — он резко поднялся. — Вот ерунда какая. Опять проспал».
Паучок стремительно метнулся наискось по стене и замер. Круглое, с фасеточками глаз тельце присело на гибких ножках. Бац! И темным комочком спутанной паутинки свалился ловкий, многоногий пришелец. Пылинки заметались в окоченевшем белом столбе. Вздохнул Иван Федорович, потянулся и зевнул. Куры дробно выстукивали кому-то телеграфную морзянку, заканчивая каждую фразу надсадным криком… «Когда же ты, Иван Федорович, наконец, отоспишься?» — сказал себе ласково Иван Федорович и спрыгнул с низкой кровати на дощатый пол. Вот уже неделю он здесь, у ласкового моря, в маленьком сарайчике, дышал и наливался здоровьем. И никак не удавалось Ивану Федоровичу подняться пораньше, до солнца и погулять по голому, пустынному пляжу и встретить это самое солнышко. Дело пустяковое, но ему оно казалось до чрезвычайности важным, И каждое утро, просыпаясь, он огорчался, видя солнечный луч в пыльном столбе. «Опять проспал! Вот незадача — говорил себе Иван Федорович. Теперь можно на пляж и не идти. Набьются так, что плюнуть негде не то, что сесть». Его нервы фронтовика не выдерживали атмосферы жарких, потных, разомлевших под солнцем тел. Потому на пляж он почти не ходил, а предпочитал прогуляться по окрестностям, где, конечно, не так было хорошо и море виднелось лишь вдалеке. Зато одиночество и покой окружали его, и это было главным. Старая контузия, да и нервотрепки мирных дней как-то незаметно подточили Ивана Федоровича. И вот пришлось все бросить и отправиться в этот тихий курортный городок. Он снял дощатый сарайчик за рубль в сутки и стал вести растительную жизнь…
«Нет, — твердо сказал себе Иван Федорович, — завтра я непременно встану и надышусь, налюбуюсь водичкой, пока эти все не слетелись на берег. Как мухи, чистые мухи, вялые, от жары… Его даже передернуло от такой мысли. Как же им самим не противно сидеть спиной к спине, прикасаться к чужим ногам… Человеку простор нужен». Иван Федорович вытащил папиросу, размял ее, закурил неторопливо и вышел во дворик…
— Как спалось, Иван Федорович? — пропела полногрудая хозяйка и сладко ему улыбнулась.
Иван Федорович смутился, откашлялся, промычал невнятно, что мол, хорошо выспался. Хозяйка была вдовая, и чем-то сильно ей Иван Федорович пришелся…
— А наши все давно на пляжу… — она выплеснула помои и прошла мимо него на летнюю кухоньку. Белые груди колыхнулись и проплыли мимо…
— Никак не могу пораньше встать, — Иван Федорович проводил глазами это великолепие, — может, разбудите меня завтра пораньше? Часиков в пять-шесть хорошо бы…
Она кокетливо улыбнулась, задышала: «Да лучше поспите, сил набирайтесь. А то мужик нынче совсем слабый пошел…»
— Ммда, — сказал Иван Федорович, — оно конечно. Как там насчет чайку?
— Кипит давно, вас ждет.
— «Хорошая баба, — подумал Иван Федорович, — хорошая». И от этой мысли в который раз за эту неделю закручинился.
— Да разбужу, разбужу, — она ловко вытерла блюдце, потом чашку, поставила на стол. — Садитесь, попейте. Бросьте вы эту соску с утра. Опять кашлять будете. Вчера всю ночь кашляли, — и, наливая чаю, добавила, вздохнув: — С радостью разбужу, во сколько хотите…
Хозяйка слово сдержала. Разбудила чуть свет. Иван Федорович ополоснул лицо и, быстро собравшись, вышел на пустые улочки. Пошел к морю. В светлеющем небе гасли звездочки. Луна бледнела. А на востоке горел розовым новый день. Пустынный пляж растянулся перед ним. С наслаждением вздохнул Иван Федорович душистый, не успевший остыть за ночь воздух. Ровным темным стеклом застыла гладь воды. Ни души. Неторопливо он пошел вдоль берега, обходя кабинки, валявшиеся обломки неизвестно чего…
Вот повернул Иван Федорович за большую скалу, что отгораживала одну часть бухты от другой и тут же увидел. Господи! Он остановился с замирающим сердцем. На песке, запрокинув голову, сладко изнемогая, раскинулась женщина. Прильнув к ее красивой чуть тяжеловатой груди, отчетливо белевшей на фоне загорелого тела, сидело членистоногое, в жестком темном панцире создание. Паук! Увеличенный до размеров большой собаки. Женщина жарко дышала, стонала в истоме.
В то же мгновение Иван Федорович почувствовал, что и чудище его заметило. Попятился Иван Федорович. И вдруг паук пропал, прямо на глазах превратился в мужчину. Стройное, красивое мужское тело ритмично двигалось… все быстрее… С перехваченным горлом, не в силах проглотить вязкую слюну, Иван Федорович тупо смотрел. Вот два тела слились.
«Фу ты, черт! — Иван Федорович быстро ретировался, нырнул проворно назад за скалу, из-за которой он так неуместно выскочил несколько секунд назад. — Фу ты, черт!» — снова сказал он, проворно ретируясь подальше.
Вроде бы его и не заметили. И в то же время смутное чувство возникло у него в душе. Ему казалось, будто теперь следит за ним кто-то. Вроде и не смотрит, а так подглядывает. В сердцах Иван Федорович сплюнул. Ну и гадость пригрезилась. Что-то совсем стареть стал, глаза не видят. Он огляделся вокруг. Пустынно. Утренний пляж ровно расстилался перед ним. Скала осталась далеко позади. Четыре утра. Все спит. Вода, песок охладелый, и кони Гелиоса, что вынесут через часок горячий шар.
Смутное ощущение подглядывающих глаз не покинуло его. «Фу ты, черт», — в третий раз произнес Иван Федорович, на этот раз в полнейшей задумчивости. Он постоял еще минуты три, потом довольно быстро пошел по длинной дуге, огибающей скалу…