Она не ответила, но низко опустила голову, и мне издали показалось, что я вижу на ее щеке слезу.
— Благодарю вас, — необычайно ласково произнес Холмс. — Не будем говорить об этом…
На параллельной аллее, ближе к стенам замка, раздались странные звуки — не то речь, не то пение. Человек был скрыт за деревьями. Но по мере того, как он приближался к нам, слова звучали все яснее. Неизвестный был, очевидно, пьян. Ему казалось, что он летает. Это меня немного удивляло, так как обычно пьяные ведут себя иначе. Но, в конце концов, никто не знает, что может привидеться пьяному.
Холмс при первом же звуке этого голоса весь превратился в слух.
— Кто это, мисс Харленд? Кто-нибудь из замка? — шепотом спросил он.
— Не знаю, — шепотом же ответила она.
Пьяный помолчал немного, потом снова начал громко бредить. Ему казалось, что он находится то в чашечке огромного цветка, то в пасти чудовищного дракона, то в сказочном гроте, полном призраков.
Джулия узнала голос и пришла в ужас: вслед за Филиппом и Энтони сошел с ума их садовник, а вскоре, вероятно, наступит и ее очередь!
— Подождите меня здесь, я сейчас вернусь, — шепнул Холмс и исчез между деревьями. Мне хотелось последовать за ним, но я не решился, боясь выдать свое присутствие. Впрочем, вскоре он вернулся.
— Мисс Харленд, — без всяких предисловий сказал он, — сегодня, в 11 вечера, я приду сюда с моим другом Ватсоном. Ждите нас здесь, какая бы ни была погода… И каковы бы ни были обстоятельства, — добавил он требовательно.
И прежде чем ошеломленная девушка успела сказать хоть слово, он поклонился ей и исчез в боковой аллее. Проходя мимо меня, он дал мне знак последовать за ним.
…Вечером налетела буря, и небо затянулось тучами. Деревья гнулись и трещали, море грохотало, а в старом парке было так темно, что мы с трудом различали аллеи.
— Едва ли она придет, — сказал я, когда мы очутились в условленном месте. — Погода не для прогулок.
Но она пришла. Она была закутана в темную непромокаемую пелерину и слегка задыхалась от быстрой ходьбы. Холмс представил меня; мы обменялись приветствиями. Потом мой друг сказал:
— Ведите нас, сударыня.
— В замок? — удивилась Джулия.
— Да, в замок. Вы оставили ворота открытыми?
— Нет, мы войдем в боковую калитку, ключ от которой есть только у меня.
— Хорошо, — одобрил Холмс.
Одна из боковых аллеек привела нас прямо к стене. Было совершенно темно, но мисс Харленд, судя по всему, знала здесь каждый камень, каждое дерево. Калитка, о которой она говорила, заросла плющом и была почти незаметна. Она открыла ее, и хотя петли скрипнули, этот звук едва ли был слышен в грохоте бури.
— Теперь осторожнее, — прошептал Холмс, — мисс Харленд, ведите нас прежде всего к оранжерее. Это, вероятно, недалеко отсюда?
Двери оранжереи не были заперты. Мы осторожно вошли, и тотчас же мне вспомнились индийские джунгли: мрак, влажная духота.
Холмс зажег фонарь и направил вдоль кустов луч света. Я не заметил ничего необычного. Здесь были обыкновенные растения — особенно много кактусов.
— Идемте дальше, — сказал через минуту Холмс.
— Куда? — спросила мисс Харленд.
— В боковое крыло, которое выходит к морю, к сэру Филиппу. Он на каком этаже?
— На втором.
— А Энтони живет в другом крыле? — продолжал Холмс.
Джулия кивнула.
— А врач, который их лечит?
— Профессор Хенсон живет этажом ниже Филиппа.
— Хорошо, — коротко произнес Холмс. — Ведите нас туда.
Мисс Харленд послушно двинулась вперед. Мы следовали за нею и вскоре очутились перед массивной дверью.
Холмс жестом приказал девушке отпереть, но она, так же молча, показала, что дверь не заперта. Тогда он прошептал:
— Останьтесь тут, мы пойдем одни.
Коридор был короткий, и почти за самой дверью начиналась каменная винтовая лестница. Мы надели поверх обуви захваченные Холмсом войлочные туфли и шаг за шагом, нащупывая в темноте каждую ступеньку, начали подниматься. Поднявшись на площадку, мы увидели прямо перед собой высокие двери. В замочную скважину проникал слабый свет. Очевидно, в этой комнате еще не спали.
Шерлок Холмс с минуту постоял неподвижно, потом сунул правую руку в карман пиджака, а левой энергично постучал в дверь. Я тоже нащупал в своем кармане револьвер со спущенным предохранителем.
В комнате кто-то шевельнулся и раздраженный голос произнес:
— Кого там черт принес? Войдите!
Холмс толкнул дверь, и мы очутились в большой комнате. В нише у окна сидел в кресле пожилой человек. Сердце у меня заколотилось: это был Браунгельд! Тот самый Браунгельд, которого безуспешно искала полиция вот уже несколько лет. Я еще ни разу не видел этого человека, но мгновенно узнал его по лысому черепу с двумя выпуклыми шишками и по пронзительному, пристальному взгляду. Это был он!
Увидев нас, Браунгельд сначала хотел вскочить, но тут же овладел собою, снова опустился в кресло и произнес язвительно:
— Что за встреча, джентльмены! Чему я обязан такой высокой честью? Но, мистер Холмс, не слишком ли это поздний час для визитов?
— Лучше поздно, чем никогда, — спокойно сказал Холмс. — Простите, как я должен называть вас: Хенсон или Браунгельд?
— О, это не имеет никакого значения для таких старых знакомых, как мы с вами. Но как вы ко мне попали?
— Из оранжереи.
— Там интересно, не правда ли? — засмеялся Браунгельд. — Вы видели нашу коллекцию кактусов?
— Я видел все, что нужно, — коротко ответил Холмс.
Браунгельд снова ядовито усмехнулся.
— Вы знаете, — сказал он, — химические исследования всегда были моей страстью. Алкалоиды же увлекали меня особенно.
— Садовник слишком неосторожен, — ответил Холмс. — Он не заслуживает того доверия, какое вы ему оказываете.
— То есть?
— Пусть бы себе ухаживал за кактусами, — но зачем он угощается пейотлем? Сегодня утром я видел его гастроли в парке. Доктор Ватсон тоже был свидетелем.
— Черт побери! — вспыхнул Браунгельд. — Скотина, ведь столько раз предостерегал его!..
— Алкалоиды затягивают человека. Разве с Энтони было лучше?
Улыбка Браунгельда сразу исчезла, и лицо его стало мрачным и напряженным.
— Карты на стол, мистер Холмс! — сказал он. — Чего вы от меня хотите?
— Я? Ничего ровным счетом. Но полагаю, прокурору будет небезынтересно узнать, что вы занимались отравлением и готовили убийство.
Браунгельд весь подобрался, словно перед прыжком.
— Вы не врач, мистер Браунгельд, — спокойно продолжал мой друг, — а занялись лечением Филиппа Ричмонда. Этот молодой человек, по совету своего брата, обратился к вам по поводу какой-то пустяковой нервной болезни. Вы им занялись, и ваши лекарства начали действовать. Крупная доза алкалоида — и человек смеется или плачет, кричит, впадает в бешенство, словом, легко может сойти за помешанного.
— Дальше? — прохрипел Браунгельд.
— После соответствующего «лечения» у больного появляется наклонность к самоубийству. Энтони дважды спасал своего брата, но если бы в третий раз это ему не удалось, разве на него могло бы пасть какое-нибудь подозрение? И кто бы увидел дурное в том, — продолжал Холмс, — что через некоторое время после трагической смерти Филиппа его брат женился бы на мисс Джулии Харленд?
— Ясно, — произнес Браунгельд, — мне остается только отдаться вам в руки…
Он медленно поднялся с кресла, держась рукой за стенку, сделал шаг по направлению к нам — и в то же мгновение часть стены, до которой он дотрагивался, сдвинулась с места. Браунгельд ринулся в образовавшийся проем, стена вернулась на место, и мы услышали лязг задвигаемых засовов.
Я бросился к лестнице.
— Не огорчайтесь, Ватсон, — остановил меня Холмс, — он далеко не уйдет, его ждут. Сейчас важнее всего то, что вы ошиблись: роман, вероятнее всего, окончится благополучно. Не исключено, что мы с вами вскоре получим приглашение на свадьбу мисс Харленд с Филиппом Ричмондом. Вы помните тот вечер, когда мы говорили о его помешательстве? Вы утверждали, что оно неизлечимо, а я сказал, что это лишь с вашей точки зрения…
— И вы тогда знали все?
— Не все. Но у меня были кое-какие улики еще до отъезда в Лондон.
— Паук и дохлая собака?
Холмс кивнул.
— Паук, разумеется, не был пьян, но его угостили каким- то наркотиком — в этих случаях паутина становится неправильной. С этим пауком кто-то проделывал опыты. Паук не мог появиться издалека — значит, в замке, в крыле, обращенном к морю, жил некто, занимавшийся опытами с алкалоидами.
Я молчал. Как всегда, когда я слушал объяснения моего друга, все казалось само собой разумеющимся.
— Старинные замки, в которых кто-то работает с алкалоидами, — продолжал Холмс, — встречаются не на каждом шагу. Я стал присматриваться вокруг и обратил внимание на пену в море. Ваше замечание насчет крема подтвердило мои подозрения.
— Мое сравнение пены с кремом? — удивился я.
— Да. Потому что и пена, и крем — это эмульсии. А все эмульсии чувствительны к примесям. Если на поверхности моря образовалась обильная, густая пена, — значит, вода чем-то загрязнена. Мы с вами вытащили это «что-то», и собака оказалась отравленной. Я предположил, что причина ее смерти — алкалоид. В Лондоне я убедился в своей правоте. Тот, кто занимался опытами, скрывал это — в противном случае он не стал бы избавляться от отравленной собаки таким необычным способом. Тогда я поинтересовался родом Ричмондов. И тоже, разумеется, наткнулся на легенду о тяготеющем над ними проклятии. Но книги сказали мне гораздо больше, чем вам почтенный лавочник.
— Что же?
— Последний сумасшедший Ричмонд жил полтораста лет назад. Кто-то воспользовался легендой, чтобы основать на ней свой преступный план. Но кому нужно было отравлять Филиппа наркотиками? Сначала я думал, что дело в наследстве, но когда на сцене появилась Джулия Харленд, я понял, что ошибся.
— Но как можно было заподозрить Энтони, ведь он и сам помешался?