Та, видимо, жадно ловила каждое ее слово.
— И я тоже люблю, Настя, — сказала она по окончании рассказа.
— Вы, барышня!
— Да, и знаешь кого?
— Недомекнусь… кого же здесь вам… любить… Верно, из приезжих.
— Нет, он живет здесь…
— Здесь? — с недоумением повторила Настя.
— Да, здесь… Я люблю Семена Павловича.
Настя даже вскочила с места.
— Лекаря… буку?..
— Он несчастлив… оттого и мрачен…
— Зверь… — решительным тоном сказала Настя.
— Зверя-то и приручить… — проговорила молодая девушка опять фразою из романа. — Ты мне поможешь? — заискивающим тоном продолжала она.
— Я?!
— Да, ты…
— Что же я могу?..
— А я вот сейчас… как все заснут, заболею и пошлю тебя за ним… Он придет, а ты уйдешь…
— Что вы, барышня?.. Ночью… с ним вы с глазу на глаз останетесь… И не страшно?
Настя наклонилась к Татьяне Борисовне и что-то озабоченно зашептала.
«Пустяки…» — решила молодая девушка.
— А как граф узнает, что я в этом деле вам потворщица… не миновать мне конюшни… — испуганно заметила Настя.
— А как он это узнает?.. Заболеть что ли я не могу… а ты перепугаться и побежать за доктором…
— Отчего, скажет, меня не разбудили… ведь вы знаете, что он с вами, как с сырым яйцом носится…
— Мне ли не знать, надоел до одури…
— Вот то-то и оно-то…
— Скажешь, беспокоить не осмелилась… Сделай, голубушка, как я говорю… если меня любишь… Иначе, сейчас же убегу… до утра…
— С нами крестная сила… Ведь октябрь к концу идет, на дворе холодина такая… сырость…
— Все равно… Умирать, так умирать… а так жить я не могу… слышишь, не могу…
Татьяна Борисовна схватилась за голову.
— Слышу-с, барышня, слышу-с… Будь по-вашему… сделаю… себя не пожалею, а сделаю… Только не дело вы затеваете… Скажет он все графу… помяните мое слово… Тем все и кончится…
— Небось… не скажет… тоже не из железа, чай, истукан он…
— Истукан, верное слово сказали, истукан…
— Посмотрим…
Часа два еще говорила с Настей Татьяна Борисовна и, наконец, послала ее убедиться, все ли заснули в графском доме. Настя вернулась через несколько минут.
— Все, барышня, кажись, спят, тихо!
— Так ступай!
— Ох, барышня, не отложить ли?! — покачала головой Настя.
— Ступай! — уже нетерпеливо, с сердцем крикнула Татьяна Борисовна.
Настя вышла не спеша, продолжая качать головой.
Татьяна Борисовна осталась одна и стала вслушиваться в окружающую тишину.
«Будь что будет… — мелькнуло в ее голове. — Не истукан же он, на самом деле…»
Она откинула одеяло и оглядела себя с самодовольным видом. Высокая девственная грудь от переживаемого волнения страсти, распаленной рассказами горничной, колыхалась под тонким полотном сорочки, обнаженное плечо и полная рука, казалось, были изваяны из розового мрамора и покрыты тем мелким пухом, который делает сходство плеча молодой девушки с нежным персиком.
Надо было быть на самом деле истуканом, чтобы устоять против этого чарующего соблазна.
Татьяна Борисовна натянула одеяло на себя и продолжала прислушиваться… Щеки ее пылали горячечным румянцем, глаза сверкали лихорадочным блеском — она была несомненно больна, больна избытком здоровья.
В голове ее носилась во всех подробностях та сцена французского романа, которую она решила повторить с Семеном Павловичем. Там тоже был доктор и молодая жена старого барона, которую он держал взаперти.
Татьяна Борисовна не знала, что ее тетка Настасья Минкина собственным умом дошла до почти подобной же сцены, которую она, как припомнит читатель, проделала с Егором Егоровичем Воскресенским.
Наконец послышались шаги. Татьяна Борисовна узнала тяжелую походку доктора и торопливую — Насти.
Молодая девушка замерла и даже как-то съежилась в ожидании. Ей вдруг сделалось страшно.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Семен Павлович со своим обыкновенным серьезно-угрюмым видом.
Настя, отворив ему дверь, тотчас плотно затворила ее и осталась в соседней комнате.
Татьяна Борисовна лежала не шевелясь, с устремленными в одну точку глазами.
— Заболели… чем?.. — отрывисто спросил Орлицкий.
Больная не отвечала.
Семен Павлович положил ей руку на голову.
— Жар! Жажда есть?.. Дайте руку…
Татьяна Борисовна высвободила правую руку из-под одеяла и молча подала ее доктору.
Тот стал слушать пульс, глядя на вынутые часы.
Он не заметил искрящихся зеленым огнем глаз молодой девушки, неподвижно устремленных на него.
— Жар, сильный жар… — повторил как бы про себя Орлицкий. — Еще где чувствуете боль?
— Здесь! — указала, освободив левую руку, на грудь Татьяна Борисовна.
Семен Павлович бесстрастно откинув одеяло, наклонился к груди молодой девушки, чтобы выслушать ее.
Вдруг больная обхватила его за шею горячими руками стала покрывать его лицо, глаза, губы страстными поцелуями.
Ошеломленный неожиданностью, Орлицкий с силой отшатнулся от постели, но руки Татьяны Борисовны точно окостенели и она всем туловищем повисла на шее Орлицкого, продолжая целовать его с бешеной страстью.
Слабый полусвет лампады освещал ее огнем пылавшее лицо с блестящими, уже совершенно зелеными глазами, ее колыхавшуюся страстью роскошную грудь.
В глазах Семена Павловича вдруг сверкнул огонь ответной страсти… Руки против его воли обхватили талию молодой девушки.
Их губы слились во взаимном поцелуе…
Настя сладко вздремнула в соседней комнате. Ее разбудил Орлицкий.
— Иди спать! Татьяне Борисовне лучше, — сказал он.
Голос его дрожал.
«И впрямь, он не истукан!» — ухмыляясь, думала она, провожая из-дому Семена Павловича.
XXIIIОТРЕЗВЛЕНИЕ
Вернувшись к себе после совершенно неожиданного по своим последствиям визита к внезапно заболевшей Татьяне Борисовне, Семен Павлович Орлицкий без мысли, как подкошенный, упал, не раздеваясь, на диван в своем кабинете и заснул, как убитый.
Только на утро все происшедшее ночью живо восстало в его памяти, и холодный пот выступил на его лбу.
Сначала ему показалось, что это был страшный сон, но увы, он вскоре должен был отбросить это утешительное предположение — то, что совершилось, была ужасная действительность.
Он сделался любовником воспитанницы графа Аракчеева, восемнадцатилетней молодой девушки!
Семен Павлович стал припоминать подробности ночного приключения, и ужас его поступка еще более усилился в его глазах.
«Она было просто в горячечном бреду, а я негодяй воспользовался этим ее болезненным состоянием!» — думал он, и волосы его при этой мысли поднимались дыбом.
Он и не подозревал, что это свидание было заранее обдумано и устроено по плану одного из романов из графской библиотеки.
«Что делать теперь? Как вести себя?» — возникали в его голове вопросы, возникали и оставались без ответа.
Какая-то двойственность появилась в его мыслях. С одной стороны, голос рассудка говорил, что ему следует бежать из этого дома и более никогда не встречаться с жертвой его гнусного преступления, какою считал он Татьяну Борисовну, а с другой, голос страсти, более сильный, чем первый, нашептывал в его уши всю соблазнительную прелесть обладания молодой девушкой, рисовал картины ее девственной красоты, силу и очарование ее молодой страсти, и снова, как во вчерашнюю роковую ночь, кровь бросалась ему в голову, стучала в висках, и он снова почти терял сознание.
Никакие рассуждения не помогали — Семен Павлович понял, что, несмотря на его лета, его без вспышек настоящей страсти прошедшая молодость давала себя знать сохранившимися жизненными силами, которые, вопреки рассудку, деспотически подчиняли его себе. Он понял, что он весь во власти вспыхнувшей в нем поздней страсти к Татьяне Борисовне и от воли последней будет зависеть его дальнейшее поведение, даже его жизнь, пока пробужденная ею страсть не угомонится сама собою всеисцеляющим временем.
Тогда только наступит отрезвление, которое безуспешно призывать голосом рассудка.
«Будь что будет!» — решил он и отправился с обычным утренним визитом к графу.
Первая, кто встретила его, была Татьяна Борисовна. Она, видимо, поджидала его и поздоровалась без малейшего смущения. Он казался смущеннее, чем она, и с усилием заставил себя взглянуть ей в глаза. Эти глаза смеялись, и вся она дышала какой-то особой свежестью и еще большей привлекательной красотой. Так, по крайней мере, показалось ему.
— Сегодня после обеда в зеркальной беседке, — успела шепнуть она ему.
Он кивнул головой, и в этой голове мелькнула последняя мысль о его бессилии перед этой девушкой, являющейся олицетворением прелести греха, — он почувствовал себя подхваченным быстрым течением и отдался ему, так как бороться у него не было сил.
Зеркальная беседка находилась в глубине грузинского сада и в прежнее время была свидетельницей многих мимолетных романов графа с приглянувшимися ему дворовыми девушками. Искусно сделанным механизмом украшавшие стены зеркала поворачивались на шарнирах и открывали ряд картин соблазнительного содержания. В описываемое нами время ее уже не посещал Алексей Андреевич и, только исполняя каприз Тани, отдал ей от нее ключ. Она любила уединяться в этой беседке, не подозревая секрета зеркал, который, конечно, не открыл ей старый граф.
Беседка была приспособлена для свиданий — ее-то и избрала Татьяна Борисовна.
Прошло несколько месяцев. Угар страсти в Семене Павловиче прошел, наступило отрезвление.
Семен Павлович с ужасом думал о роковой связи, которая с минуты на минуту могла быть открыта графом Алексеем Андреевичем, хотя и не прежним властным распорядителем служащих, но все же могущим путем личного письма к государю погубить такую мелкую сошку, как полковой лекарь, да еще и за несомненную вину, за безнравственность.
Эта мысль стала отравлять ему часы свиданий в зеркальной беседке, свиданий, к слову сказать, порядком надоевших Орлицкому, и потерявших обаятельную прелесть новизны. Сорокалетний возраст давал себя знать…