камни…" Громкий крик заставил Асселина очнуться. Кричали с гласиса — ровной, насквозь простреливаемой площадки по ту сторону рва.
— Э-эй! Давай коменданта!
Голос был как будто знакомый. Неприятный, с хитрецой голос.
Ординарец проснулся и встал рядом, сонно протирая глаза. Свет почти не различал его, догадывался по шороху.
— Ну, я комендант! — звучный зык перекрыл разделяющее расстояние.
— А чем докажешь? — в тумане презрительно хмыкнули. И тут мальчишка — то ли со сна, то ли от детской гордости и глупости приоткрыл заслонку у фонаря.
Всхлип выстрела. И чье-то тело упало, заливая горячим, в руки Асселина. Не ординарца — вон он шипит и нехорошо, тоскливо ругается, припав за парапетом. На выстрел сбегаются, кто-то стреляет в ответ. Асселин стоит на коленях. Откуда эта девочка, что подвернулась под пулю? Он ее где-то видел. Перевязывала раненых? Носила воду? Здесь, в крепости теснится весь Гиссар. Немудрено проглядеть. Только вот, он, Асселин, готов поклясться Мечом желаний, что за миг до выстрела ее здесь не было. Ординарцу валяться на камнях в луже собственной крови. Или… ведь целили в него.
Дина распорядилась положить ее в главном нефе вместе с другими ранеными, и теперь, лежа на краю, на застеленной рядном соломе, эта девочка была, как все.
Сестра Дина обвела глазами низкие своды, темный камень стен, расцвеченный витражами. Здесь не было тяжелого духа, вроде бы, обязательного там, где много раненых беспомощных людей, и сдержанные стоны оставались всего лишь фоном — как прибой. Тихо шаркали туфли послушниц. Дина наклонилась над девушкой, разглядывая ее одежду. Это был очень старый убор — не ветхий, а старинный. Два века, очевидно. Может, такие и могли еще сохраниться — если надевать по большим праздникам, а потом прятать в ларь, перекладывая базиликом и полынью. Дина, как и любая, призванная к служению, хорошо в таком разбиралась. На раненой была шелковая зеленая юбка, обшитый горностаем голубой жакет, узкий лиф, так забрызганный кровью, что цвет его потерялся, и разрезанный при перевязке. Во всех складках одежды пряталась вышивка — легкий зеленый и синий травяной узор без единой золотой или серебряной нити, что тоже указывало на старину. Сама девушка Дину не интересовала.
К Дине приблизилась по ее жесту сестра Дигита.
— Дашь ей настой боярышника для укрепления сердца. Тысячелистник. И как можно чаще пои разбавленным вином, — Дина указывала ровным спокойным голосом, скрывая внутреннее смятение.
— А маковый отвар?
— Нет! Он нужен тяжелораненым.
Сестра Дигита посмотрела на нее с удивлением, но промолчала.
— Ты не имеешь права на существование. Вместо того, чтобы исполнять свои обязанности, он думает о тебе. Но я покончу с этим. Утром предстоит сражение. Может быть, самое страшное сражение в истории Гиссара. И он должен идти на него со свободной душой.
В узкое окно вливался голубоватый свет. Еще не утро, а предчувствие утра, прогоняющее ночные страхи и тени. Но эту тень никто не мог прогнать. Дина говорила тихо — никто из раненых не проснулся. Кроме той, кому предназначались слова. Досада и брезгливая жалость — вот все, чем могла одарить ее Дина в последний путь. Ну, и верным ударом ножа — сестра не выносила ненужной жестокости.
— Мертвая легенда… — начала она ритуал Отпускающих Слов, — время твое прошло, и оставайся мертвой, не смущая души и не тревожа…
Утробно квакнули мортиры и влажно шлепнула попавшая в цель картечь.
… и они умирали на этих камнях, скользких от крови.
Так хлещет через пробитую дамбу вода, так сель взрывает почву и камни, изменяя лице земли. Расползались на ручейки ветра. И лишь щелканье, хруст, и хлябь под скользящими ногами. Солнце Гиссара закатывалось в этот день.
А потом защитники опустили оружие. Потому что никто не видел, но после рассказывали, что видели, как нисходят любовь и гнев этой земли. С неба полился травяной сок. И как молния вспарывает подбрюшье тучи, вспорот был приступ, и оружные, удоспешенные ломались, как трава. В проломе куртины меч вращался, находя себе жертвы, потому что ежли двое хотят чего-то слишком сильно… а тут не двое… и настало время сбываться желанию.
И пришел вечер.
И шиповник вырос из земли, поглощая их мертвых, и зацвел цветами цвета крови, а своих было время хоронить самим.
Гизора вытерла тыльной стороной ладони льющуюся из носа кровь, кровь оставила зеленую полосу на руке, сжимающей меч. Свет шевельнул непослушными губами, но так ничего и не спросил. Потому что знал.
А девушка стала падать и исчезла прежде, чем он успел ее подхватить.
11.
Низкие тучи обложили небо, где-то за ними ворковал гром, изредка начинал сеяться дождик. Злая, как оса, Щучка, затолкала протестующий народ в служебную "уэлу." На площади перед королевским дворцом их ждала знакомая дама-путеводитель.
Праздник выходил какой-то неправильный. Ладно, погода… но и улицы Гиссара были пустынные, точно вымершие. Если не считать приземистых бронэров, маячивших на углу. Девочки мерзли в своих оборчатых платьицах и явно предпочли бы теплые постели.
Дама-путеводитель объяснила, что все празднование, танцы и иллюминация происходят сейчас для граждан и гостей города на площади Народа, а Старый город закрыт. "Для сбережения национальных святынь," — как сообщила она с придыханием. Но им конкретно оказана высокая честь…
— Лучше бы не оказана, — фыркнула шепотом, оглянувшись на Щучку, Сэлли.
Путеводитель скоренько оттарабанила положенный текст. Про размеры и местоположение древнего Гиссара, пиратские набеги из Таммерии, обычай добровольной жертвы во обеспечение неуязвимости городских стен. Указала куда-то в пространство холеной рукой — да, именно там находится историческая Шиповничья крепость. Ее не видно из-за плохой погоды, нет, они туда не пойдут. Склоны — ноги поломать. Да, именно туда после ночного танца подымалась босая ревнительница Гизора, дабы на рассвете… они дружно повздыхали о жестокости древних нравов.
"Да. Живую. Действительно "Какой ужас!" Как хорошо, что мы живем в просвещенный век." Тут же на головы замерзающих слушателей просыпалась очередная легенда. Максим стал выяснять, обо что же поранилась Гиссорская героиня. Дама затруднялась с ответом. Возможно, это был острый камешек, а возможно, ветка шиповника. Его уже тогда тут росло… Главное не это. Главное — превращение крови, освятившей камни. И теперь раз в сто лет… да, как раз сейчас тоже, с неба падают зеленые молнии, в которые обратилась эта кровь. И если не убояться ран, которые они могут причинить, и поймать молнию — исключительно голой рукой — то она исполнит твое единственное желание. А потом погаснет.
— Ах, как интересно, — прошипела Сэлли, встряхивая мокрой рыжей гривой.
Нет, конечно, нашелся умный человек, сделавший молнию многоразовой. А как вы думаете, на что похожа линейная молния?
Путеводитель взглянула на часики. Да, ровно через пять минут вы сумеете все сами увидеть. Пройдите за оцепление. Извините, я вынуждена уйти. И госпожа Герд тоже.
… Первые редкие и тяжелые капли упали с сумрачного неба. Одна задела плечо Людовики. Та вскрикнула — капля была обжигающей. Коснувшись брусчатки, капли рассыпались зелеными искрами. Высоко зарокотал гром. И вдруг небо расплавилось зеленью, распустилось, как цветок. Слепило глаза. Обрывалось ветвистыми и шаровыми молниями, лопающимися, словно шарики, при соприкосновении с деревьями, крышами и фонарями. Лишь изредка падая в темноту, город стал похож на пузырящийся зеленый аквариум, вдруг утонув в котором, делался призрачным. И только зеленый цветок в небесах, огненный зонтик оставался настоящим.
— Бежим! — закричал Максим. Они побежали вдоль улиц, перегороженных броневиками оцепления, под еще редким, но болезненным огненным дождем, пока укрылись под какой-то навес, и уже оттуда смотрели на буйство праздничного огня. Огня, который не поджигал. Отсюда, с безопасного места, это было даже красиво.
— Ну что, кто-то будет загадывать желание? — Сэлли закружилась, насколько хватало места под навесом. Пряди встали вокруг головы нимбом подмокшего огня.
— Щас. И вообще, — Людовика облизнулась, — это же только легенда.
— Нет в вас нездорового романтизма.
— Ты мужчина — ты и выскакивай.
— А что скажет Черепуха?
Тошка молчала. Молнии взрывались, на какой-то миг застывая в глазах. Где-то она читала, что можно увидеть черную молнию. Но эти — эти были травяными и совсем не страшными. Интересно, а Асселин… Юрка, он сейчас смотрит?
Непонятно, откуда появился на улице мальчишка. Он бежал, как будто от этого зависела жизнь, и молнии каштановыми шариками клевали его в спину и руку, прикрывающую затылок. Детям показалось, они даже дыхание мальчишки слышат — задавленное, усталое. Хотя шипение молний заглушало все. И тут за мальчишкой выехал в узкую улицу бронэр. Зловеще медленно, спотыкаясь гусеницами о булыжник старинной мостовой. Накатывался. Тошка схватилась за горло, где еще ощущался шрам арбалетной стрелы. Горло перехватило так, что даже задушенно крикнуть не получилось. А мальчишка упал, и машина наехала на него, на вздутую пузырем прожженную рубашку и раскинутые ноги. Проехала и остановилась. Мужчины в дымчатых шлемах и черной обтягивающей форме выскочили, деловито подхватили тело, затолкали внутрь. Люк закрылся. И все это в полной тишине. И тут Тошка закричала. Выскочила под плети молний, под зеленый горячий ливень, запрокидывая к нему лицо. Не чувствуя искр, впивающихся в кожу. И прямо к тучам и молниям прокричала:
— Нет! Я не хочу, не смей умирать!
И ладошками схватила живой огонь, обрушившийся с неба.
МЕЖДУГЛАВИЕ
Мальчишка зарылся в водительское кресло, в кожаную куртку с белой меховой подстежкой, пахнущую смазкой и бензином, укрылся ею с подтянутыми коленями, так что торчала одна голова. Командир броневика, отодвинув свой арбалет, перегнулся через сиденья, извлек металлическую фляжку, разлил по емкостям коньяк. Мальчишке тоже протянул крышечку.