Наконец наступил день, когда было дано распоряжение уже к вечеру собраться всему персоналу, предназначенному плыть на корабле, взяв с собой и личный багаж, и все то, что необходимо для сопровождения порученного каждому механизма. Прибыли представители разных фирм и организаций, принимавших участие в вооружении корабля…
Уже с вечера начали прогревать главные турбины, время от времени проворачивая каждую из них специальными двигателями; самостоятельно начали действовать свои электрические станции, гудели новые генераторы, рассылая свой ток всюду по просторам и теснинам огромного корабля…
Утренняя заря на востоке говорила о приближении долгожданного часа, когда можно будет начать сложное движение по извилистому фарватеру реки, потом лимана, чтобы наконец новый морской гигант добрался до морской стихии. Началось движение корабля по реке. То и дело приходилось оттаскивать его сильными буксирами, сопровождавшими и с носа и с кормы громаду корабля. И только когда прошли главные извилины, вышли к широкой части реки, оставив влево город и крупный завод «Наваль» со строящимися следующими двумя линкорами, фарватер стал глубже и движение стало более быстрым. Многочисленными были мои обязанности… К Очакову прибыли к вечеру. Но ни днем, ни вечером я, конечно, не знал покоя, а ночью, едва прикорнув где-нибудь в кресле, снова отправился к механизмам. На другой день с утра начали артиллерийские учения, а потом и сдача всей артиллерии…
А дальше был путь на Одессу, куда мы прибыли среди дня, сравнительно медленно двигаясь целым караваном: впереди шли два больших транспорта — если на пути встретятся вражеские мины, они первые взорвутся; справа и слева шли по 4 эсминца, 2 крейсера — «Кагул» и «Память Меркурия», а сзади снова несколько транспортов. В Одессе зашли за мол, вход был закрыт сетями на больших понтонах, чтобы не забрались туда недруги. Дня два стояли в Одессе…
Когда трюмы корабля наполнились нужными запасами, а угольные ямы тремя или четырьмя тысячами тонн угля, к вечеру корабль вышел в море, сопровождаемый теми же судами; эсминцы и корабли сопровождения к ночи удалились, и только один крейсер шел где-то впереди без огней. У нас также все огни были погашены. Шли в неизвестном направлении — только командир знал, в котором часу и где на просторах Черного моря должна находиться точка, в какой нас должна встретить эскадра Черноморского флота…
Только что начинало светать, когда по носу можно было различить какое-то темное облако прямо у поверхности моря — это был дым от приближающейся эскадры. Зрелище было исключительное, когда «Мария», большая, грузная, проходила перед строем старых кораблей. Затем — приветственный сигнал от флагманского корабля. Им командовал адмирал Эбергард. По сигналу мы теперь стали во главе эскадры, остальные, повернув за нами, стали увеличивать ход, чтобы не отстать…
Днем, часов после 4-х, мы уже входили на севастопольский рейд. Все берега и на Северной стороне, и со стороны Приморского бульвара были заполнены народом. Всюду оркестры играли торжественные марши, всюду чувствовалось приподнятое, праздничное настроение.
Потекли дни работы в новых условиях. Корабль через 2—3 дня ввели во вновь построенный огромный аварийный (сухой) док, куда еще не вводили ни одно судно. Осматривали и окрашивали подводную часть, проверяли гребные винты и т. д. для предстоящей сдачи главных механизмов. Я решил со своим персоналом выяснить причины неисправности одного из малых турбогенераторов, от которого не могли получить ток ни в Николаеве, ни при попытках дать на него нагрузку во время перехода. Тщательно исследовав его, я пришел к выводу, что в роторе имеется еще заводской дефект, и решил вскрыть обмотку (все турбогенераторы были берлинской постройки, и их устанавливал приехавший из Германии инженер — «шведский подданный»). И действительно, в одном месте был найден обрыв в толстой обмотке ротора на изгибе. Я сейчас же дал телеграмму в свое правление о высылке другого ротора с другого корабля, подготавливаемого тоже к выпуску с завода, сообщил о найденном дефекте и о причинах, затормозивших сдачу этого механизма. Прошло дня два.
Из управления ВКЭ пришла телеграмма об отправке ротора и выезде инженера Гробба, руководившего в Николаеве установкой турбогенераторов. Пришлось хлопотать о пропуске для него…
Новый ротор быстро был поставлен на место, и можно было наконец сдать судовой комиссии этот механизм, оказавшийся с дефектом. Вскоре все работы в доке были закончены, и в конце июля должна была быть назначена официальная сдача корабля с трехдневным испытанием на ходу.
С вечера пришлось прибыть со своим персоналом на корабль. Выход был назначен на раннее утро. Перед отплытием, пожалуй, последним прибыл на корабль адмирал Эбергард. Начали делать последние приготовления, убирать разные части. И вот во время уборки одной из шлюпбалок одна как-то вывернулась и с силой ударила стоявшего рядом молодого офицера. Он потерял сознание, его сейчас же взяли на носилки и отвезли в госпиталь. Не знаю, суеверие ли адмирала, или что другое повлияло, но Эбергард тотчас же отменил поход; вызвали его катер, и он отплыл со своим штабом и поваром на берег. Это произвело очень странное и неприятное впечатление на всех. Ведь это было в дни войны, когда, казалось, каждый военачальник должен проявлять и геройство и решительность, а не поддаваться каким-то минутным впечатлениям.
Только через неделю возобновился поход. Проходили полным ходом вдоль южного берега, где особенно глубокое море, проверяли все механизмы, создавали условия для выяснения живучести корабля. А когда смеркалось, уходили далеко от берегов, ночью шли с потушенными огнями…
Вся сдача прошла прекрасно. Все, что было на корабле под моим наблюдением, работало безукоризненно…»
Нужно ли говорить, что я чувствовал, получив и это письмо, и эти материалы!.. Потом было много писем. Мы стали с Верой Владимировной Афанасьевой друзьями.
Вот и не верь после всего этого в «судьбу». В предопределенность встреч людей, болеющих одной мечтой и желанием. Даже тогда, когда одного из «собеседников» уже не было в живых.
Так или иначе, уверен, пути воспоминаний Леонида Митрофановича с путями моего поиска не могли не перекреститься.
5. О ЧЕМ НЕ ГОВОРИЛОСЬ В ЗАКЛЮЧЕНИИ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ. «ПЛЕМЯННИЦА» ГРИГОРИЯ РАСПУТИНА
Солдаты умирали «за веру, царя и отечество».
В банковские сейфы хозяев «Руссуда» лил золотой дождь.
«Желанная и скорая» победа уходила мерцающим миражом.
Империя тяжко кряхтела.
Колокола отзванивали последние часы Романовых.
Буржуазия, контрреволюция готовили свои кадры в преддверии неминуемых грозных событий.
Адмирал Эбергард покинул свой пост…
Адмирал Эбергард, состоявший во главе Черноморского флота в течение 5 лет, ныне заменен вице-адмиралом Колчаком и назначен членом Государственного Совета…
Выполнив за время своего командования ряд сложных операций и, в частности, бомбардировки Босфора и многих пунктов на турецком и болгарском побережье, имев несколько открытых столкновений с сильными и чрезвычайно быстроходными судами противника, — адмирал Эбергард ныне передает своему преемнику Черноморский флот совершенно неприкосновенным и обогащенным большим боевым опытом…
Главный командир Севастопольского порта вице-адмирал Маньковский назначается членом Адмиралтейств совета. Начальник дивизии линейных кораблей Черноморского флота вице-адмирал Новицкий назначается главным командиром Севастопольского порта.
Состоялось освящение передачи на линейный корабль «Императрица Мария» иконы-стяга города Севастополя.
За три месяца до гибели «Императрицы Марии» командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард получил записку, весьма смахивающую на ультиматум:
«Мы тебя знаем и верим тебе, но если ты хочешь преуспеть, должен подчиниться нашей воле.
Адмирал не привык к ультиматумам: он отослал записку обратно. Адмирал еще не понимал в полной мере, чем рискует и какие последствия сей поступок может иметь.
Как раз в это время Крылову его знакомый, близкий к тогдашнему министру финансов и премьеру Коковцеву, передал рассказ Коковцева:
«Ко мне навязывался Гришка (Распутин. — А. Е.) и все хотел о чем-то переговорить, я отнекивался. Делаю доклад царю, он и говорит:
— Владимир Николаевич, с вами хотел бы переговорить Григорий Ефимович, назначьте ему время.
Высочайшее повеление! Назначил день и час приема и нарочно пригласил сенатора Мамонтова. Приехал Гришка, поздоровался, сел в кресло, начал бессодержательный разговор… Затем говорит:
— Я, Владимир Николаевич, хотел с тобою… по душам поговорить, а ты сенатора пригласил, ну, бог с тобой, прощевай.
На следующем докладе спрашивает меня царь:
— Что, у вас Григорий Ефимович был?
— Был.
— Какое произвел на вас впечатление?
— Варнак… (каторжник. — А. Е.).
— У вас свои знакомые, и у меня свои. Продолжайте доклад.
Этот доклад был последним…»
Через неделю Коковцев получил отставку. Эбергард переоценил свои силы. Распутин, казалось, вначале проглотил обиду. Но вскоре Эбергарду вручили новое послание:
«Посылаем тебе наше благословение — образок. Ты же, в знак подчинения нашей воле, должен жениться на нашей племяннице, ныне проживающей в Севастополе (прилагался адрес. —