жением вниз, пока оно полностью не исчезло, и затем продолжил свои размышления.
– Любой, даже и без магнетического воздействия, мог иметь подобные видения! Взять курильщика опиума, например, чья жизнь – это одна длинная неясная дорога видений; предположим, он решил бы поверить всем диким фантазиями одурманенного мозга и настаивал бы на следовании им до стадии некого определённого завершения; единственным подходящим местом для такого человека стал бы сумасшедший дом. Даже самые обыкновенные люди, чей разум никогда не подвергался ненормальному возбуждению, видят очень занятные и необъяснимые сны, но, при всём этом, они не настолько глупы, чтобы в них верить. Правда, есть ещё моя поэма – не знаю, как я её создал, но она есть от начала до конца фактический материальный результат моего видения, и по-своему весьма странный, по меньшей мере. Но, что ещё удивительнее, – это моя любовь к сияющему призраку. Да, я действительно влюбился в неё так, как ни в одну простую женщину, будь она хоть троянской Еленой, я не влюбился бы сильнее! Конечно, несмотря на противоречивые заверения этого выдающегося халдейского монаха Гелиобаза, я чувствую себя жертвой обмана разума, по этой причине я и должен увидеть поле Ардаф, дабы увериться в том, что ничего из этого не выйдет, и в этом случае я бы излечился от своего безумия.
Он шёл ещё недолго и затем остановился на секунду, чтобы свериться с картой при свете луны. При этом он ощутил необычайное, почти ужасающее спокойствие, окутавшее его. Хотя в обители отшельника и было тихо, как в закрытой могиле, но та тишина не имела ничего общего со здешней. Он чувствовал, как она смыкалась вокруг него толстыми стенами, он слышал ровное биение собственного сердца, даже течение собственной крови, но никаких иных звуков. Земля и воздух, казалось, не дышали, словно находясь в каком-то сдерживаемом таинственном восторге; звёзды были похожи на множество огромных живых глаз, нетерпеливо смотревших вниз, на одинокого человека, который бродил в ночи по землям пророков древности; сама луна показалась, чтобы взглянуть на него с открытым изумлением. Он с неприязнью ощутил это молчаливое созерцание природы, напряг слух, вслушиваясь в углублявшуюся тишину всего сущего, и, чтобы преодолеть странные эмоции, что одолевали его, он ускорил шаг, однако через две-три минуты снова резко остановился. Ибо там, перед ним, аккурат поперёк его пути лежала рухнувшая колонна, которая, согласно Гелиобазу, отмечала границу искомого поля! Ещё один взгляд на карту помог определить положение – наконец-то он достиг конца своего путешествия! Сколько же времени? Он взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого.
Непонятное, неестественное спокойствие вдруг завладело им, он осмотрел почти хладнокровно раскинувшуюся перспективу перед собой: широкий квадрат земли, покрытый пучками жёсткой травы и зарослями дикого тамариска, – и больше ничего. Это и было поле Ардаф – это голое, неприглядное дикое пространство без единого даже деревца, отмечавшего его край! С того места, где он стоял, просматривалось всё поле, и, оглядев эту пустыню, он улыбнулся слабой, горьковатой улыбкой. Он подумал о словах из древней книги Ездры: «И приказал мне Ангел идти в пустынное поле, и поле было бесплодно и сухо, полно сухих трав, и называлось поле Ардаф. И там я бродил часами долгой ночью, и серебряные глаза поля раскрылись предо мною, и видел я знамения и чудеса».
– Да, это поле поистине «бесплодно и сухо»! – пробормотал он рассеянно. – Но что касается «серебряных глаз» и «знамений и чудес», то они, должно быть, существовали только в набожном воображении пророка, точно как и увенчанная цветами ангелоподобная девушка – в моём. Что ж! Теперь, Теос Олвин, – продолжал он, обращаясь к самому себе вслух, – ты доволен? Вполне ли ты убедился в собственной глупости? И признаёшь ли ты, что прекрасный сон был столь же обманчивым, сколь и все прочие прекрасные на вид вещи, что не дают покоя и мучают несчастную природу человека? Возвращайся к своему прежнему состоянию рассудка и логическому скептицизму – ай, да даже и к атеизму, если угодно, поскольку материализм был прав! Нельзя доказать бытие Бога или возможность существование каких-то безгрешных форм духовной жизни. Так зачем же гнаться за призраком красоты? Слава, слава! Заслужи славу! Этого с тебя довольно в этом мире, а что касается мира иного, то кто сейчас верит в него? А даже веря, кого он волнует?
Разговаривая таким образом с самим собою, он направился на поле Ардаф, решив перейти его из конца в конец. Трава стояла длинная и сухая, однако не производила никакого хруста под его шагами – казалось, он был обут в волшебные ботинки тишины. Он шёл вперёд, пока не добрался до середины поля, где, заметив широкий плоский камень рядом, опустился на него отдохнуть. Поднимался лёгкий туман – прозрачный, окрашенный лунным светом пар, который медленно полз вверх от земли и повисал широкой, нежданно сплетённой кружевной паутиной, примерно в двух-трёх дюймах над землёй, придавая таким образом эффект влажной, светящейся прохлады разгорячённой и обезвоженной почве.
– Согласно апокрифу, Ездра «сел среди цветов», – размышлял он лениво. – Ладно! Вероятно, в те дни здесь и были цветы, однако очевидно, что сейчас их здесь нет. Более мрачного и пустынного места, чем это знаменитое поле Ардаф, я вообще никогда не видал!
В этот самый миг тонкий аромат заполнил неподвижный воздух – аромат, невероятно сладкий, словно фиалки смешались с миртом. Он вдохнул нежный запах, удивленный и смущённый.
– Неужели это цветы! – воскликнул он. – Или какие-то пахучие травы. – И он нагнулся, чтобы исследовать почву под ногами. К своему удивлению, он увидел толстый ковёр соцветий в форме звёзд с глянцевыми листьями и с ярко-золотистыми серединками, на которых крупные капли росы сверкали, словно бриллианты, и от которых исходил аромат, будто фимиам от невидимых алтарей! Он с недоверием смотрел на них почти в ужасе. Неужели они реальны? Неужели это были те самые «серебряные глаза», в которых Ездра узрел «знамения и чудеса»? Или он опять безнадёжно свихнулся от обманов и снов?
Олвин несмело коснулся цветов: они были действительно живыми, с кремовыми лепестками, мягкими как бархат; он уже собирался сорвать один, когда вдруг его вниманием завладело нечто, подобное слабой тени, скользившей через равнину. Глухой вскрик сорвался с его губ, он вскочил и устремил жадный взор вперёд, отчасти надеясь, отчасти боясь. Что за лёгкая фигура это была, ступавшая медленно, торжественно и в одиночестве в свете луны? Не мешкая больше ни секунды, он нетерпеливо рванулся к ней навстречу, не заботясь о том, что на своём пути он топтал тысячи этих странных звёздных цветов, которые теперь, внезапно разросшись, покрыли и выбелили каждый дюйм земли, исполнив таким удивительным образом слова, высказанные в древности: «Узри это поле, которое считал ты бесплодным, какую великую славу разоблачает луна!».
Глава 10. Божья девица Идрис
Он стремительно промчался вперёд ещё несколько шагов, затем, приблизившись к мистической фигуре, он резко встрепенулся и остановился с упавшим сердцем, исполненным горечи и безудержного чувства разочарования. Здесь точно не было никакого ангела из невидимых сфер! Лишь девушка в парящих серых одеждах, нежно облегавших её стройную фигуру и развивавшихся позади неё при каждом степенном движении через белоснежные цветы, которые склонялись под её бесшумной поступью. Он напрочь позабыл о чудесной цветочной метаморфозе ранее бесплодной земли – всё его внимание занимала теперь стройная, изящная фигура таинственной девушки. Она тем временем продолжала идти, пока не достигла западной границы поля, там она повернулась, задержалась на мгновение и затем направилась обратно, прямо к нему. Он наблюдал за её приближением так, словно она являла собой воплощение невидимой судьбы, и от страха у него тряслись руки, когда она подходила всё ближе и ближе! Теперь он уже отчётливо её видел – всё, кроме лица, которое скрывалось в тени, ибо голова её была наклонена и глаза опущены. Её длинные красивые волосы струились вьющимися локонами по плечам; она носила венок из цветов поля Ардаф и несла букет из них в своих маленьких, изящной формы ручках. Ещё несколько шагов – и она уже рядом, остановилась, словно в ожидании какого-то слова или знака, но он стоял молча и неподвижно, не смея ни заговорить, ни пошевелиться. Тогда, не поднимая взгляда, она прошла мимо – прошла, как лёгкая дымка, а он всё продолжал стоять, словно приросший к земле, в каком-то смутном, немом удивлении! Замешательство его, однако, было кратким: приняв мгновенное решение, он поспешил вслед за ней.
– Постой! Постой! – закричал он громко.
Подчиняясь его зову, она замерла, но не повернулась. Он поравнялся с нею, схватил её одежды, мягкие как шёлк на ощупь, и, сражённый внезапным чувством трепета и благоговения, он пал на колени.
– Кто и что ты такое? – залепетал он трясущимся голосом. – Скажи мне! Если ты смертная девушка, то я не причиню тебе вреда, клянусь! Знаешь, я всего лишь бедный, свихнувшийся глупец, влюблённый в мечту, который сделал ставку на собственную жизнь волею небес, сжалься надо мною! Но только не бойся меня, только говори!
Ответа не было. Он поднял взгляд и теперь увидел в свете луны её лик. Каким похожим и одновременно иным он был в сравнении с лицом ангела из его видения! Потому что то эфирное создание казалось ослепительно, сверхъестественно прекрасным по сравнению со всеми смертными описаниями, в то время как эта девушка была просто симпатичной, маленькой и изящной, с немного задумчивыми и печальными линиями нежных губ и тенью как бы печальных воспоминаний, дремавшей в глубине её безмятежного голубиного взгляда. Её хрупкая фигура устало поникла, будто она была утомлена каким-то долгим мучением, и всё же, глядя на него сверху вниз, она улыбнулась, и в этой улыбке сверкнуло слабое подобие его духовного идеала, как луч солнца, хоть оно и исчезло снова так же быстро, как появилось. Он страстно жаждал услышать её голос, ждал с каким-то бездыханным беспокойством, но, поскольку она продолжала молчать, он подпрыгнул с колен и схватил её руки. Какими мягкими и тёплыми они были! Он сжал их своими ладонями и притянул её ближе; букет цветов выпал из её рук и лежал увядшим ароматным ворохом между ними. Мозг его закружился: прошлое и будущее, реальность и выдумка, конечное и бесконечное – казалось, всё смешалось вместе, стерев все границы и пределы!