Три века назад сарматы разграбили святыню, перебили её защитников, разломали котёл. С тех пор не приносилось здесь торжественных жертв, ибо не было великих царей, достойных их принести. Сарматские цари не владели Колаксаевыми дарами, у венедов же царей вовсе не было. Лишь уцелевшие жрецы племени авхатов тайно совершали тут свои обряды. Властимир, великий старейшина полян, хотел возродить царство сколотов, но пал вместе с сыновьями под мечами росов. Его внук Ардагаст овладел лишь одним из даров.
Царица повернула коней, чтобы подъехать к юго-восточному входу в святилище. И тут навстречу ей выехали две всадницы на чёрных конях в серебряной сбруе. В одной Добряна сразу узнала Саузард. Вторая, с таким же ястребиным носом и чёрными волосами, но роскошнее одетая, в чёрном кафтане с золотыми бляшками и золотом венце, была Саузарин.
— Куда, глупая венедка? — голосом, полным презрения, проговорила старшая всадница. — Мы с дочерью стережём Святые Пути от таких, как ты. Вы, лесовики, недостойны приносить тут жертвы.
— Да-да, я теперь тоже хранительница Экзампея. Так велела Морана-Артимпаса! — с торжеством взглянула на Добряну Саузард.
— Я иду не для жертвоприношений, а говорить со жрецами-авхатами. Они ведь сюда ходят без вашего позволения? И не вы одни стережёте святилище, — с достоинством ответила северянка.
— Ты о своём тесте с его братцем и об их отце, старом дураке Властимире? — ухмыльнулась Саузарин. — Их тут нет. Видно, Гойтосир и Ортагн снова нашли с кем воевать.
— Собралась к жрецам? Неужели сделалась мудрой волхвиней? — издевалась, поигрывая плетью, Саузард. — Небось все семь степеней посвящения прошла? Так нечего лезть в солнечный проход, хоть ты и жена Солнца-Царя! Иди-ка в проход Ваю, через семь врат!
— Глумишься, нежить? Прочь с дороги! — схватился за меч один из дружинников.
В руках чёрных всадниц вспыхнули мертвенным белым светом два клинка. Добряна знаком остановила своих возмущённых воинов и тихо произнесла:
— Я пойду путём Вия.
Она встала с саней и пошла пешком вдоль вала, а вслед ей нёсся зловещий голос Саузард:
— Иди, иди! Семь раз сгореть можешь, а не сгоришь — увидишь Самого...
Царица медленно подошла к северо-западному проходу. Внезапно перед самым её лицом между концами двух первых валов возникла стена из серебристого, струящегося с зеркальным блеском металла. Ртуть, металл Меркурия-Велеса, вспомнила она. А всего семь металлов, семь светил, семь небесных врат, через которые проходит праведная душа на пути в небесное Царство Солнца. Об этом Добряне рассказывал добродушный мудрец Стратоник в Пантикапее. Ведь она не знает ни одного заклятия, открывающего врата! Расступится ли перед ней хотя бы эта стена из ядовитой ртути? А если злой колдун вызубрит все нужные заклятия, он что, пройдёт до самого Царства Солнца?
Добряна вынула из-под шубки золотой оберег со змееногой богиней и зашептала:
— Лада-матушка, всему миру владычица, заступница, богов родительница! Не за себя молю — за мужа и детей, за всё царство росов: открой мне путь через семь врат. Не дай свершиться злому делу, не дай Чернобожьим слугам погасить земное Солнце!
И она увидела, как сквозь серебристую преграду (металл это или особый свет?) проступил лик женщины средних лет в высоком кокошнике, с большими, ласковыми и слегка грустными глазами. Взгляд их манил, ободрял, избавлял от страха. Царица шагнула вперёд — и стена ртути расступилась, а потом пропала. Но между следующей парой валов уже выросла другая — из жарко пылающей красной меди. Это было ещё страшнее. Не морок ведь — вон снег тает. Превратиться в обугленный труп? Но добрый лик выглядывал из красного пекла ещё явственнее. Ведь это врата её, Лады-Венеры! Ну, смелее, царица! Ларишка бы наверняка не отступила. Шаг вперёд, прямо в невыносимый жар — и вот уже нет медной стены.
А впереди серая, холодная, непроницаемая стена железа, по краям раскалённого добела, как в кузнице. Потом были стены из тусклого олова, спокойно сияющего серебра, нестерпимо горящего расплавленного золота, угрюмого мертвенного свинца. Марс-Ярила, Юпитер-Перун (или Род, волхвы спорят), Месяц-Велес, Солнце-Даждьбог, Сатурн-Чернобог. И всякий раз сквозь металл проглядывал знакомый лик той, что всем была матерью или женой. Легко ли это — быть Матерью Богов, всех, злых и добрых? Не давать им и их избранникам в беспощадной борьбе погубить мир? Царствовать над людьми легче.
Но вот пала последняя стена. Проход в главном валу, а за ним — курган. И тут перед северянкой восстало из-под земли самое страшное: уродливый чёрный карлик, приземистый, но могучий. Громадные мохнатые веки были опущены, но даже сквозь них леденил кровь смертоносный взгляд. Глухой, безжалостный голос пророкотал:
— Всё прошла? Хорошо. Мимо меня не пройдёшь.
Мощный холодный ветер ударил в лицо, повалил в снег. Чёрные остроголовые бесы с глумливым хохотом бросились поднимать вилами веки карлика. А от кургана две черноволосые всадницы кричали уже без всякой издёвки:
— Беги, дура, спасайся!
Бежать? А они всё что, следом? Куда — в землю росов? Ларишку бы на вас всех с махайрой! Или Ардагаста с Огненной Чашей... А сзади голоса дружинников: «Держись, царица!» Преодолевая холод, ветер, страх, Добряна встала. Прикрыла лицо от ветра вздувшимся, как парус, платком. И направила скифский оберег прямо в лицо карлику. В уже открывшиеся, вспыхнувшие мертвящим белёсым светом глаза ударил золотой луч. Карлик взревел, скорчился, пряча глаза от света, и провалился сквозь землю вместе с чертями. Скрылись и призрачные всадницы.
Пошатываясь, Добряна подошла к кургану. Вдруг насыпь расселась, и из неё вышел высокий старик в скифской одежде из белой шерсти. Из-под башлыка выглядывала белая жреческая повязка. Старик опирался на посох с золотым навершием — трезубцем с тремя птицами. Худощавое лицо было сурово и непреклонно. Призрак? Или волхв, владеющий разрыв-травой? Подземный выходец сказал гордо и величаво:
— Я Златослав, великий жрец авхатов. Знаю, кто ты, женщина, и не стал бы с тобой говорить, если бы Лада не провела тебя сюда путём Ваю. Чего ищешь ты в самом святом месте Скифии?
Добряна поклонилась в пояс жрецу:
— Ищу я помощи у вас, экзампейских жрецов. Фарзой нашёл себе лихого советника — чернокнижника Валента. Они сковали Ардагаста и Вышату, забрали Колаксаеву Чашу и теперь идут к Перун-острову, чтобы захватить Плуги Секиру. Вы когда-то хранили солнечные дары. Не дайте же ими завладеть Чернобожьим слугам! Спасите наше царство и мужа моего Ардагаста!
— Мы уже всё знаем. И обратим всю мощь наших чар на защиту Колаксаевых даров. Валент с Фарзоем сами не знают, куда сунулись. Но ради Ардагаста с Вышатой и вашего царства мы и пальцем не пошевелим. На них — проклятие богов и наше!
Обрадовавшаяся было Добряна побледнела и вскрикнула:
— Как же так? Разве мы, росы, не потомки сколотов-пахарей?
— «Мы, росы»! — надменно скривился старик. — Росы — сарматская орда, осквернители Экзампея. А вы, венеды, — их рабы. С чьей кровью смешала благородную кровь сколотое? Ардагаст — потомок святотатца царя Слава и Яромира, ублюдка и прислужника сарматского царя Сайтафарна. Это Слав с Яромиром украли у нас небесное золото! Сам Ардагаст рождён от сарматки-распутницы. А Вышата — отступник от нашей светлой веры, ученик чёрных колдунов. Да сгинет это царство предателей и сарматских ублюдков!
Добряна смело взглянула в пылавшие праведным гневом глаза Златослава:
— Мои дети — не ублюдки. А мой муж — избранник богов.
— Он не достоин избранничества! Чем кончились его разбойничьи подвиги? Рабскими оковами! Пророчество гласит: тот, кто восстановит великое царство сколотое, придёт с юга. Только там, в Таврике, ещё сохранилось сколотское царство.
— А что делать нам, венедам, пока не придёт ваш восстановитель? Ютиться в дебрях, с медведями, лешими и чертями болотными?
— Да. А земля пахарей пусть лучше лежит пустой, чем населяется полусарматами и рабами сарматов. Вам же в лесах легче будет сохранить себя от сарматской скверны.
«Он говорит почти как лесной колдун», — подумала Добряна. А вслух сказала:
— За то, что помогаете хранить Колаксаевы дары, — спасибо. А за бессердечие ваше и упрямство пусть вас судят Даждьбог и мать его Лада! Глядите, будет ещё в земле нашей царство великое и светлое, только вас, чистых и гордых, туда не позовут!
Обратно царица ехала смертельно усталая, править санями велела дружиннику. Никому-то она не помогла, ничего не изменила... кроме себя самой. Не пугали её больше ни волчий вой, ни совиный крик. Теперь она была готова, случись наихудшее, принять на себя всю тяжесть царства.
Две дружины, росская и аланская, ехали на юг высоким правым берегом Днепра. А по другую сторону скованной льдом великой реки двигалась ещё одна отборная дружина — под красным знаменем с похожей на росскую золотой роксоланской тамгой. Роксаг, Сияющий Олень, Любимец Артимпасы, всё знал, за всем следил, как волк за добычей, но ни во что не вмешивался — пока ещё. И ещё одна, совсем маленькая дружина следовала по пятам за аланами: Авхадайн, жрец герров, с десятком воинов. На Лысой горе они подобрали брошенные там Валентом скифские навершия и священную секиру. Вскоре их нагнали орлица и соколы с русальными жезлами.
Аланы и росы миновали четыре порога: Не Спи, Сурский, Островной, Звонецкий. Пороги — каменные змеи — дремали подо льдом, напоминая о себе лишь глухим рёвом. Придёт весна — и драконы пробудятся, взломают лёд, жадно набросятся на всех отваживающихся плыть по реке или через неё. Пятый порог, Неясыть — Ненастный, не могла сковать даже зима. Лишь гранитные стены скал сдерживали громадную массу воды, устремлявшуюся через узкий проход под высокой скалой на правом берегу прямо в водоворот, прозванный Пеклом.
Выехав на вершину скалы, Валент с восхищением взирал на бушующую, клокочущую, будто в котле, воду.