ибаясь, чертит в воздухе сковывающие руны. Как устали руки! А браслеты раскалились, будто клещи палача.
Но вот уже спешит на помощь Либон, и проклятая ведьма летит прочь, гася загоревшееся помело. Гусляр и амазонка еще бьются на крыше с чертями, а Лайма уже шлет в змеицу стрелу за стрелой. Наконец, крылья твари, истерзанные огнем, не выдержали, и она, ломая себе кости, рухнула наземь. Но, живучая, как и всякая гадина, тут же бросилась к Дереву Света. Ослабевшая Венея потеряла сознание, и огненные змеи погасли. У самого костра наперерез змеице метнулась Виряна и обеими руками всадила ей секиру в шею. Подоспевшие Всеслав с Хоршедом рубили тварь мечами, пока она не перестала дергаться.
Мертвая Лаума выглядела еще более мерзко и страшно: змеиная голова, грива путанных волос, женское тело, покрытое где обгоревшей кожей, где потрескавшейся чешуей, скрюченные когтистые пальцы...
- Ни за что не буду колдовству учиться... Чтобы такой стать..., - с отвращением произнесла Виряна.
- Почему? Вот Лютица: хоть орлицей, хоть львицей - залюбуешься, - возразил Всеслав.
- Кто оборачивается, тот наружу выпускает все, что в нем от зверя: плохое или хорошее, - сказал Дорспрунг.
Венея, уже пришедшая в себя, с нежностью глядела на Лайму, перевязывавшую ей обожженные запястья.
- Все ты, доченька, умеешь, когда очень надо.
- Ага. Или когда заставят. Помнишь, как ты меня эти самые стрелы посадила по одной заговаривать? После того, как я на Рождество к жертвоприношению опоздала.
В это самое время Витол, наконец, сумел открыть проход сквозь горящий лес. Помог амулет: ящерица, заточенная в янтаре. Не из саламандр ли она, о которых говорил Палемон? Пекельный огонь расступался неохотно, и всадникам приходилось ехать шагом, изнемогая от жары.
С вершины лесистой горы к востоку от Неймы за боем в городке наблюдали два всадника на черных конях: длиннобородый старик и могучая косматая старуха.
- Не справляются что-то смертные... А утро уж близко. Помочь надо! Что, старая, потешимся? - он подбросил и поймал три связанные вместе кочерги.
- Погуляем! - кивнула старуха, прикинув на руке каменный пест. - Да так, чтобы все смертные здесь накрепко запомнили, чья это ночь!
И тут перед ними, словно из-под земли, появилась молодая черноволосая всадница.
- Назад, дядя! И ты, тетушка, в битву не лезь! Вы меня знаете! - в руке ее блеснул меч. Клинок его излучал холодное белое сияние.
- Уж и потешиться старикам нельзя..., - проворчал длиннобородый, но кочерги опустил.
- Со Змеем Глубин тешьтесь, если не боитесь! А эту битву смертные начали, пусть они и закончат. Видите: никого из нас, Сварожичей, здесь нет.
-- Зато Ветродуй со своими валькириями тут как тут.
- Вот я и разберусь с его девками! - вскричала воительница и повернула коня, но вдруг обернулась к старику и сказала примирительно: - Дядя, ну возвращайся в пекло! И я там буду еще до восхода. Не поверишь - я уже соскучилась по нашей преисподней. Индриков снова увижу, носорогов...
Она улыбнулась старику, взмахнула плетью, и ее черный конь легко прыгнул и понесся по воздуху к городку.
- Притворяется, вертихвостка. Братец Даждьбог ее сюда подослал, а то любилась бы с ним напоследок до утра, - зло проговорила старуха.
- Не умеет она притворяться. Не то что мы с тобой. За то ее и люблю, - вздохнул старик.
Сигвульф, как и большинство германцев, считал колдовство бабьим делом. Но кое-какой волшебный дар имел. Когда после очередной атаки дракон отполз передохнуть, гот поднял глаза и вдруг ясно увидел в ночном небе высокого сурового старика с копьем в руке. Старика окружали прекрасные белокурые девы в шлемах и кольчугах, с обнаженными мечами, едва удерживавшие своих рвавшихся в битву крылатых коней. На плечах его сидели два ворона, у ног - два волка.
- Сигвульф, гот из племени Катуальды, с кем ты? - зазвучал в ушах воина негромкий, но требовательный голос. - Ты долго уклонялся от боя и мести, но теперь мой избранник ведет рать готов на этот городок, и в ней - лучшие воины твоего племени. С кем ты?
Словно змея ужалила Сигвульфа. Да, ему уже за тридцать, а он до сих пор не отомстил за родных. Бродил по всему свету, искал и находил славу то у римлян, то у росов - лишь бы не встретиться в бою с избранником Отца Битв. Лишь бы не ответить самому себе: достойно ли гота воевать против Гаута Одина, против своего славного племени?
Звездный шатер осенял грозного старика и его свиту, огонь пекла озарял их снизу.. Но еще ярче и ближе сияли серебряная листва Дерева Света и золотое пламя Колаксаевой Чаши. Серебром светилась на священном копье Инисмеева тамга - знак Солнца и Грома.
- Ты хочешь умереть за бабий храм и жрицу-шлюху? Что ж, бейся храбро, и увидишь Валгаллу, где вечно сражаются две рати бессмертных героев. Только попадешь в дружину Фрейи, а не в мою, - голос старика был величаво-снисходителен.
Смело взглянув в единственный глаз бога, Сигвульф сказал:
- Отец Битв, если ты с Беригом, со всей этой сворой, я - против тебя! Мне не нужна твоя Валгалла. Я хочу заслужить место на Белом острове, в дружине Даждьбога-Бальдра. А племени моего, племени Катуальды, давно нет. Я - рос.
Старик взмахнул копьем, и всадницы на крылатых конях понеслись прямо на Сигвульфа. Но навстречу им уже летела черноволосая всадница с белым сияющим мечом. Они встретились, вокруг богини смерти завертелся стальной вихрь, и видение пропало.
- Ты хорошо ответил богу. Какой бы волхв из тебя вышел! - тихо сказала Милана мужу. Из стоявших на валу только она видела и слышала то же, что он. - Куда лезешь, гадина болотная! - это уже относилось к дракону, вернее, к его ящериной голове, что показалась в бреши, когда внезапно осыпался вал. Сигвульф поднял священное копье...
Все в городке были так заняты схватками с драконом, змеицей, ведьмами, чертями, что мало кто поспешил ко входу, когда раздалось: "Готы у ворот!" Понадеялись на крепость дубовых бревен и защитных чар.
Бериг махнул рукой, и дружинники вывели вперед пленника - молодого самба. Двумя ударами меча конунг разрубил ему спину крест-накрест, так, что показались легкие. Это называлось "врезать орла". Затем, прикрываясь щитом от стрел, высек на обеих створках ворот руну разрушения Хагалаз вместе со злой и могучей руной Турс, "великан". Он вырвал кусок легкого у еще живого пленника и кровью его окрасил руны. После этого конунг отошел, уступая место Эриле Полутроллю.
Берсерк отбросил щит, меч, поднял руки, громогласно взревел. Миг спустя перед воротами стоял медведь - громадный, чуть не вдвое больше обычного. Немало сил потратила Эрменгильда, пока научила сына оборачиваться Великим Медведем - могучим зверем изначальных времен, ушедшим в нижний мир вместе с Индриком, Носорогом и Великим Львом. Но даже у Великого Медведя не было таких огромных, не умещавшихся в пасти клыков. Это уж досталось Эриле от его отца-тролля.
Легко вырвав два копья у защитников ворот, Полутролль ухватился лапами за обе створки и рванул их на себя. Дубовый засов переломился, и ворота распахнулись. Эрила первый ворвался в городок, а за ним, неистово ревя, ринулись остальные одиннадцать берсерков - кто с мечом, кто с дубиной, кто с голыми руками. Заждавшиеся боя, они на глазах теряли человеческое обличье. Лица обращались в медвежьи морды, руки - в мохнатые лапы. В душах же их не осталось ничего человеческого, кроме воинских навыков. Никакое бешенство не могло лишить воинов-медведей умения сражаться, и это делало их опаснее любого зверя.
Ни о славе, ни о добыче не думали сейчас берсерки - только об убийстве. С размозженными головами, переломанными костями падали вставшие на их пути росы, жемайты, самбы. Не могли устоять ни пешие, ни конные. Дико ржали изувеченные лошади. Даже пекельные черти спешили убраться с дороги. Устилая трупами городок, воины-звери рвались к священному костру. А следом за ними ломилась вся дружина готов во главе с огнебородым конунгом.
Бой кипел уже у самого костра, вокруг которого кучка волхвов и жриц продолжала творить чары.
-- Не размыкайте круг! - сказал Вышата.
Каллиник с трудом сдерживался, чтобы не ринуться в бой. Его Виряна рядом сражалась с разъяренными полузверями, а он, мужчина и воин, под защитой ее и ее подруг-амазонок твердил заклятия. И нужно было не просто повторять слова, а вкладывать в них весь свой магический дар. Ведь если погаснет огненное дерево или хоть ослабнет его свет - в городок может ворваться дракон. И так под его натиском колеблется, трясется сребролистый шатер. Где-то на валу Ардагаст огнем своей чаши укреплял шатер, отгонял чудовище от брешей. Коротка Купальская ночь, близок рассвет. Но до него воины Тьмы еще могут успеть оставить на месте городка пепел и трупы. Поэтому нельзя ему, Каллинику, ни отвлечься, ни оглянуться. Даже если рядом будет слышен предсмертный крик Виряны. В этом бою у каждого свое место.
Ближе всех к священному костру оказался Эрила Полутролль. Он не имел даже дубины: чтобы убивать, ему хватало медвежьих лап и троллиных клыков. Даже заговоренные стрелы Лаймы не могли его остановить. Несколько волколаков отлетело от него с переломанными костями. Бериг с азартом следил за своим лучшим берсерком, Эрменгильда, заточенная в драконе - за сыном. Сейчас он расшвыряет этих жалких колдунишек, разметает костер, и погаснет проклятое огненное дерево. И тогда все сокровища Янтарного Дома станут наградой героям...
Два аркана - Сагсара и Неждана, разом просвистев, захлестнули шею и правую лапу Эрилы. Полутролль ткнулся мордой в землю, но на задних лапах устоял и даже сумел перехватить и порвать душивший его аркан Сагсара. Сармат обнажил меч, но мохнатая лапа тут же выбила его из руки. Следующий удар размозжил бы Сагсару голову, не удержи его сын громадного зверя на аркане. Тогда отец выхватил из-за пояса русальный жезл, ударил по страшной лапе, и та... вновь стала человеческой рукой. Неждан тут же огрел своим жезлом Полутролля по другой лапе.