На правом фланге американской 28-й дивизии 7-я немецкая армия выдвинула другую дивизию, 5-ю парашютную, чтобы защитить фланг Мантойфеля, когда его 5-я танковая армия пошла на запад, к Маасу. Но 5-ю дивизию добавили к немецким войскам в самую последнюю минуту, уже перед отправкой, и сражалась она плохо. Дивизия имела в своем составе 16 тысяч бойцов, но ни солдаты, ни офицеры почти не владели навыками пехотинцев. В одном батальоне под командованием летного инструктора майора Франка из 13-го парашютного полка у двенадцати офицеров не было полевого опыта. Уже после того, как Франк попал в плен, он в одной беседе, тайно записанной на пленку, сказал другому офицеру, что его сержанты «старательные, только неумелые» {363}, а из 700 солдат почти всем было лет по шестнадцать-семнадцать, но «ребята были замечательные».
«В самый первый день наступления мы штурмовали Фюрен [удерживаемый ротой “E” 109-го пехотного полка]. Это была укрепленная деревня. Мы подобрались к бункеру на 25 метров, там нас остановили, и моих лучших ротных убили. Я застрял там на два с половиной часа, застрелили пятерых моих связных. Оттуда нельзя было ничем руководить! Всех связных, что возвращались, расстреливали. Два с половиной часа, прижимаясь к земле, я полз назад, сантиметр за сантиметром. Какое зрелище для молодых парней, что пробираются по равнине без поддержки тяжелой артиллерии! Я решил дождаться офицера-наблюдателя. А командир полка такой: “Действуй. Бери деревню – там всего несколько солдат”. – “Это безумие”, – сказал я полковнику. “Нет, нет, – говорит, – это приказ. А теперь пошел, мы должны взять эту деревню до наступления темноты”. Я говорю: “Да возьмем мы ее до ночи. Час подождем наблюдателя, я потом три отыграю… Дайте мне хотя бы штурмовые орудия, обойду с севера и уничтожу их бункер”. – “ Нет, нет и нет”. Мы захватили деревню без всякой поддержки, и едва туда вошли, как по ней начинают бить наши тяжелые орудия. В плен я взял всего 181 человека. Только собрал шестьдесят последних, как наша бригада мочит залпом из минометов прямо в самую их гущу – и пленных, и охранников. Двадцать два часа наша собственная артиллерия обстреливала деревню. Это не связь, это полный провал».
Командующий дивизией генерал-майор Людвиг Хайльман явно не испытывал теплых чувств к своим войскам. Гейдте описал его как «весьма амбициозного безрассудного солдата без моральных сомнений» {364}, по его словам, тот не должен командовать дивизией. Солдаты звали его der Schlächter von Cassinо – «мясник из Кассино» {365} – из-за ужасных потерь, понесенных его людьми во время той давней битвы. И в первый день наступления в Арденнах подразделения Хайльмана пострадали от американского минометного огня, пока барахтались в воде, пробираясь по илистому дну стремительного Ура {366}.
На юге американская 9-я бронетанковая дивизия удерживала узкий трехкилометровый сектор, но была отброшена 212-й народно-гренадерской дивизией. Справа, на аванпостах 4-й пехотной дивизии к западу и югу от Эхтернаха, никто не увидел, как немецкие войска перешли Зауэр до рассвета. Форпосты, стоявшие на крутых обрывах или грядах, высоко над речной долиной, давали хороший обзор в ясную погоду, но ночью и в туманные дни видимости практически не было. В результате почти все солдаты на этих передовых позициях очень быстро попали в окружение и оказались в плену: немецкие передовые дозоры проскользнули позади них. Командир роты, наконец добравшись до полевого телефона и сообщая детали атаки комбату, был поражен, когда услышал на линии незнакомого человека, который с сильным немецким акцентом объявил: «Мы здесь!» {367} Один отряд в Лаутерборне был застигнут врасплох и попал в плен. Слишком самоуверенные немцы погнали пленных по дороге мимо мельницы, где засели американцы из другой роты, и те открыли огонь. Пленные бросились в канаву, прятались там несколько часов, а потом вернулись в свое подразделение.
Артогонь вновь отрезал от наблюдательных пунктов полевые телефонные линии. Рации часто бездействовали: виной тому были холмистый ландшафт и сырость. Поток сигналов был в любом случае хаотичным, и всех перекрывали операторы – либо по небрежности, либо охваченные паникой. Генерал-майор Рэймонд О. Бартон, командир 4-й пехотной дивизии, только в 11.00 услышал, что его 12-й пехотный полк, стоящий по обе стороны от Эхтернаха, подвергся мощной атаке. Он не стал терять время, необходимое для ввода резервного батальона, и отправил роту из 70-го танкового батальона. Вечером, когда стемнело, 12-й пехотный полк все еще удерживал пять ключевых городов и деревень вдоль Скайлайн-драйв. Это были важнейшие развязки, и они блокировали продвижение немцев. «Именно города и транспортные узлы сыграли решающую роль в битве» {368}, – заключил один аналитик.
4-я пехотная дивизия тоже валила на дороги высокие сосны и минировала засеки. Ее достижения тем более примечательны, если учесть нехватку живой силы и боевой техники после недавних боев в Хюртгенском лесу. После сражений в Нормандии 4-я пехотная захватила много «панцерфаустов», чтобы обратить их против немцев. Хотя их эффективная дальность действия составляла не больше сорока метров, пехотинцы обнаружили, что «панцерфаусты» гораздо сильнее пробивают броню «Пантер», чем их собственные базуки. Сорок три из пятидесяти четырех танков до сих пор ремонтировались в мастерских в тылу. Это оказалось не так катастрофично, как могло бы. Мантойфель хотел придать 7-й армии Бранденбергера танковую дивизию, чтобы прорвать южный фланг, но не мог пожертвовать ни одним танком. В тот день генерал Брэдли ехал по обледеневшим дорогам из Люксембурга в Версаль гораздо дольше, чем ожидалось. Когда он прибыл, Эйзенхауэр был в прекрасном настроении, ибо только услышал, что ему предстоит получить пятую звезду на погоны. Брэдли поздравил его. «Боже, – ответил Эйзенхауэр, – я просто жажду увидеть, как впервые подпишусь: генерал армии» {369}.
Арденны. Южный склон.
Майор Хансен, сопровождавший Брэдли, вернулся в «Ритц», где с толпой визитеров предавался возлияниям Эрнест Хемингуэй. «Комната с двумя латунными кроватями, – писал Хансен, – была завалена книгами; валялись они и на кроватях, и на полу; бутылки с ликером и стены были почти полностью покрыты рисунками с видами Парижа, их небрежно прикрепили к стене гвоздями или канцелярскими кнопками» {370}. Хансен поболтал с ними, а потом «улизнул и устало поплелся в кабаре Лидо», где допоздна смотрели, как танцуют полуобнаженные девушки.
Ближе к вечеру, когда Эйзенхауэр и Брэдли обсуждали проблему замены с другими старшими офицерами из Главного командования, их прервал штабист. Он передал послание генерал-майору Стронгу, который, прочитав его, велел нести карту сектора 8-го корпуса. Немцы прорвали фронт в пяти точках, и опаснее всего был их проход через Лосхайм. Несмотря на то что подробностей сообщали не много, Эйзенхауэр сразу почувствовал, что все серьезно, хотя в Арденнах и не было очевидных целей. Брэдли, напротив, считал, что это лишь упреждающая атака, которой он в какой-то мере ожидал, и ее цель – сорвать наступление Паттона в Лотарингии. Эйзенхауэр, просмотрев карту, не тратил времени даром. Он приказал 9-й армии направить 7-ю бронетанковую дивизию на помощь Трою Миддлтону в Арденны, а Паттону – перевести туда его 10-ю бронетанковую дивизию. Брэдли заметил, что Паттон будет не в восторге, если ему придется отдать дивизию за три дня до своего наступления. «Скажите ему, – прорычал Эйзенхауэр, – что эту войну ведет Айк!» {371}
Брэдли пришлось немедленно позвонить Паттону. Как он и предсказывал, Паттон был очень расстроен и заявил, что немецкое наступление было просто попыткой сорвать его собственную операцию. Под ледяным взглядом Эйзенхауэра Брэдли был вынужден дать ему прямой приказ. Солдаты 10-й бронетанковой дивизии были в ужасе, узнав, что их переводят из 3-й армии Паттона в резерв 1-й армии. «Это разбило нам сердца, вы знаете, Первая армия… черт подери, мы были в Третьей!» {372} Однако у Паттона сразу после звонка сработало чутье: «Похоже, там все по-настоящему» {373}. «Это напоминает мне 25 марта 1918 года [наступление Людендорфа], – писал он другу, – и, думаю, закончится с тем же результатом» {374}.
Брэдли позвонил в свою штаб-квартиру в Люксембурге и приказал им связаться с 9-й армией. Там он не ожидал никаких проблем. Генерал-лейтенант Уильям Симпсон был высоким техасцем с тихим голосом, «солдатский генерал», он был всеобщим любимцем – с его печальным обаянием, лысиной, оттопыренными ушами и квадратным подбородком. Симпсон изучал план авиационной поддержки при форсировании Рура, когда в 16.20, согласно записи в журнале штаба, ему позвонил генерал-майор Аллен, начальник штаба 12-й группы армий. «У Ходжеса небольшие проблемы на южном фланге, – сказал Аллен. – К югу от вас мелкая заварушка» {375}. Симпсон немедленно согласился передать 7-ю бронетанковую дивизию 1-й армии, а ровно через два часа Симпсон позвонил и лично убедился, что передовая группа дивизии уже в пути.
Эйзенхауэр и Брэдли, отправив две дивизии, распили бутылку шампанского и отпраздновали пятую звезду. Верховный главнокомандующий только что получил запас любимых устриц, но у Брэдли была на них аллергия, и он ел яичницу. А потом они сыграли пять робберов в бридж, ибо до утра Брэдли возвращаться в Люксембург не собирался.