Мантойфель, понимая, что успех если и есть, то весьма незначительный, решил бросить в бой свой резерв – Бригаду сопровождения фюрера оберста Отто Ремера. В тот день Ремер получил приказ продвигаться к Сент-Виту, но вскоре из-за ужасных заторов его колонна остановилась. Один из офицеров Ремера записал, что «Бригада сопровождения фюрера попала в огромную пробку с еще двумя пехотными подразделениями, поскольку всем требовалась одна и та же дорога» {467}. Ремер приказал своим бойцам «ехать вперед и не беспокоиться о мелочах». Когда он получил распоряжение продвигаться дальше на север, то сначала «отказался двигаться в том направлении» {468}, но в конце концов занял позицию в лесу к югу от Борна. Он, фаворит фюрера, мог безнаказанно делать то, за что любой другой офицер предстал бы перед военным трибуналом. Высокомерное поведение Ремера в дни наступления стало у командиров чем-то вроде мишени для черного юмора.
Ни в одном из главных американских штабов не представляли истинного положения дел. Штаб 1-й армии Ходжеса, пребывающий в Шофонтене, казалось, был парализован перед лицом катастрофы. А в штабе 9-й армии Симпсона, в Маастрихте, офицеры казались чересчур оптимистичными. «В американских казармах нет ни малейшей тревожности в связи с нападением, – писал австралийский военкор Годфри Бланден. – Напротив, есть удовлетворение от того, что враг решил вступить в [открытый] бой, вместо того чтобы укрываться за барьером из грязи и воды» {469}. Куда больше эмоций вызывали сообщения о воздушных боях истребителей Р-47 «Тандерболт» c «Фокке-вульфами-190» и «Мессершмиттами-109» на заоблачных высотах до 20 000 футов.
Генерал Брэдли все еще не знал, что генерал Ходжес покинул свою штаб-квартиру в Спа. В 22.30 он позвонил Паттону, чтобы как можно скорее вызвать того на совещание в Люксембург. Паттон и три главных офицера выехали уже через десять минут. Как только Паттон появился, Брэдли сказал: «Знаю, вам не понравится то, что мы намерены сделать, но, боюсь, это необходимо» {470} – и поразился тому, сколь беспечно Паттон встретил весть об отсрочке своего наступления в Сааре. «Да и черт с ним, – сказал тот. – Мы все равно будем убивать фрицев» {471}.
На карте Брэдли показал глубину проникновения немцев. Она была намного больше, чем представлял себе Паттон. На вопрос, что он может предпринять, генерал ответил, что остановит 4-ю бронетанковую дивизию и сосредоточит ее у Лонгви, а потом снова двинется на север. К утру он мог отправить в Люксембург 80-ю пехотную дивизию, а через двадцать четыре часа – 26-ю пехотную. Паттон позвонил своему начальнику штаба и распорядился отдать необходимые приказы и собрать транспорт для 80-й дивизии. Он признался, что дрожал при мысли ехать обратно, не зная, как далеко продвинулись немцы. «Очень опасная операция, и я ее ненавижу» {472}, – написал он в своем дневнике.
Когда Паттон по возвращении позвонил в Люксембург, Брэдли сказал: «Помните, как все было, когда мы с вами говорили? Теперь все гораздо хуже» {473}. Он попросил Паттона немедленно выдвигать 4-ю бронетанковую дивизию. «Встречайте меня в Вердене, вместе с офицером штаба, примерно в 11.00. Нас созывает Эйзенхауэр».
Глава 11Скорцени и Гейдте
Восемь из девяти оперативных групп оберштурмбаннфюрера Скорцени на джипах проскользнули ночью через американские линии обороны в ночь на 16 декабря. В эти группы вошли бойцы, владевшие английским лучше всех немцев, но все же недостаточно хорошо. Некоторые захватили флаконы с серной кислотой – бросить в лицо охранникам, если их остановят. Другие группы перерезали провода и устраивали мелкие диверсии, например меняли дорожные знаки. Одной даже удалось сбить с толку целый пехотный полк. Но самый большой успех операции – в сочетании с катастрофическим десантированием Гейдте в окрестностях Эйпена – состоял в том, что немцам удалось вызвать у американцев реакцию, которая мало чем отличалась от паранойи.
У моста на окраине Льежа военная полиция остановила джип, в котором сидели четверо военных. Одетые в форму армии США, они говорили по-английски с американским акцентом, но на просьбу показать путевой лист предъявили пустые бланки. Полицейские приказали всем выйти, нашли немецкое оружие и взрывчатку, а под мундирами – нарукавные повязки со свастикой. Оказалось, джип захватили в Арнеме у англичан.
Их офицера, лейтенанта Гюнтера Шульца {474}, передали мобильному полевому спецподразделению для допроса военнопленных № 1. Шульц, казалось, оказывал полное содействие. Он признал, что был частью группы «Штайлау» под началом Скорцени, и сообщил следователям из Корпуса контрразведки, что, по словам его командира майора Шрёттера, «секретными приказами Fernaufklärer [группам глубинной разведки] предписывалось проникнуть в Париж и захватить генерала Эйзенхауэра и других высокопоставленных офицеров. Вся эта информация основывалась на слухах, ходивших в лагере Графенвёр, которые поощрял сам Скорцени, но до сих пор не ясно, верил ли в них сам Шульц, надеялся ли спровоцировать хаос или же, возможно, отчаянно пытался произвести впечатление на следователей, чтобы спасти свою шкуру.
Шульц рассказал и о «тактической операции “Эйзенхауэр”», порученной «специальной группе» под командованием «обер-лейтенанта Шмидхубера» по личному приказу Скорцени. Около восьмидесяти человек были вовлечены в заговор с целью похищения или убийства генерала Эйзенхауэра. Они должны были встретиться в Café de l’Epée[37] или в парижском Café de la Paix – он не был уверен, где именно. Он также утверждал, что в этой операции участвуют диверсионные отряды Бранденбергера, те самые, что переходили советскую границу накануне нападения в июне 1941 года. В другом сообщении говорилось, что они «могли в качестве уловки сделать вид, будто захватили в плен немецкого офицера и ведут его в штаб на допрос к старшим по званию» {475}. Несмотря на невероятную картину – восемьдесят немецких солдат в парижском кафе, – контрразведка Шульцу поверила. На следующее утро безопасность Эйзенхауэра усилили до такой степени, что она уже походила на плен.
Генерал Брэдли позаботился о том, чтобы при каждом выезде в город машину Эйзенхауэра впереди сопровождал джип с пулеметом, а позади – самоходная артиллерийская установка М-18 «Хеллкэт» {476}. Контрразведка, обеспокоенная слухами о запланированном убийстве, настоятельно советовала Эйзенхауэру вообще не пользоваться машиной, особенно садиться в нее и выходить на улице перед главным входом в отель «Альфа» в Люксембурге. Вскоре ему пришлось входить через кухню, с черного хода, а его комнату в отеле сменили на другую, более безопасную. Все таблички с генеральскими звездами с машин сняли, и даже те, что были на его шлеме, пришлось закрыть.
Мысль о том, что немецкие диверсионные группы могут атаковать их в тылу, превратила американцев в жертву собственных кошмарных фантазий. На каждом маршруте были установлены блокпосты, что серьезно замедляло движение, поскольку охранникам приходилось допрашивать пассажиров, чтобы убедиться, что они не немцы. Сразу же появились инструкции: «Допросите водителя, и если он немец, то будет плохо говорить по-английски, а еще меньше понимать… Некоторые из этих одетых в военную форму немцев выдают себя за высокопоставленных офицеров. Один должен быть одет как бригадный генерал… Прежде всего не позволяйте им снимать американскую форму. Доставьте их в ближайший сборный пункт для военнопленных, где они будут допрошены и в конечном итоге предстанут перед расстрельной командой» {477}.
Американские охранники и военная полиция на КПП придумали собственные вопросы, чтобы удостовериться, что пассажиры машины – настоящие американцы. В их число входили бейсбольная викторина, кличка собаки президента, имя нынешнего мужа Бетти Грейбл и «Как зовут Синатру?» {478}. Бригадный генерал Брюс Кларк дал неправильный ответ о Chicago Cubs[38]. «Так только фриц ошибется» {479}, – заявил полицейский. Когда ему сказали обратить особое внимание на «фрица, что косит под бригадного генерала», он был убежден, что нашел, кого искал, и Кларка на полчаса арестовали. Задержали даже генерала Брэдли, хоть тот и правильно назвал столицу Иллинойса. Просто военный полицейский думал иначе.
В дни этой паники под подозрение попал и британский личный состав в тылу 9-й американской армии. Актера Дэвида Нивена, офицера особого полка связи «Фантом», одетого в форму бойца стрелковой бригады, огорошил один американский постовой, когда спросил: «Кто в 1940 году выиграл Мировую серию?»
«Без понятия, – по слухам, заявил Нивен с характерной беззаботностью. – Но точно знаю, кто в 1938-м сделал фотографию с Джинджер Роджерс» {480}.
«Ладно, валяй, Дэйв, проезжай, – ответил тот, – но, бога ради, будь осторожней!»
Случались казусы и на более высоком уровне. Командира гвардейской бронетанковой дивизии генерал-майора Алана Адэра остановили на КПП афроамериканские солдаты. Капитан Эйлмер Трайон, любимый, но известный своей некомпетентностью адъютант генерала, никак не мог найти свое удостоверение личности. После долгих бесплодных поисков огромный сержант наконец сказал, к восторгу Адэра: «Генерал, на вашем месте я бы взял себе нового адъютанта»