Измученные после трех дней битвы за Рохерат и Кринкельт, застопорившей 6-ю танковую армию, солдаты, обливаясь потом, скользили по грязной жиже и ругались последними словами. Они так устали, что на более твердых участках дороги засыпали на ходу. Поздно ночью малочисленный дозор пробрался обратно на окраину деревень-близнецов. Вернувшись, они доложили, что там находятся примерно тысяча немцев и около сотни пленных американцев.
Километрах в двенадцати к югу два несчастных полка 106-й дивизии, попавшие в ловушку на Шнее-Айфель к востоку от Сент-Вита, пытались пробиться к американской линии фронта. Неопытные офицеры и солдаты были в отчаянии. У них не было ни боеприпасов, ни радиосвязи главным образом из-за немецких «глушилок», масштаб катастрофы просто ошеломлял. Многие пытались поднять настроение друг другу и уверяли: помощь должна быть в пути.
Курт Воннегут, служивший в 423-м пехотном полку, описывал товарищей как мешанину из студентов колледжа и уголовников, избравших армию как альтернативу тюрьмы. Многие из них были «в плохой физической форме», и «в армии им явно было не место» {503}. Боевую подготовку прошли единицы. Воннегут, разведчик батальона, и то знал об оружии лишь потому, что его «отец был помешан на оружии, поэтому [он] знает, как устроена вся эта хрень».
Некоторые пытались сбежать на машинах, но, стоило немцам открыть огонь из противотанковых орудий, они бросали автомобили и преграждали путь остальным. Их командиры, которые «летали вслепую», посылали разведчиков выяснить, что происходит, но не могли даже найти артиллерийский батальон, который должен был их поддерживать. Немцы запустили по громкоговорителям музыку Бенни Гудмена, Арти Шоу и других американских исполнителей, а в перерывах сулили «душ, теплую кровать и горячие блинчики на завтрак, если сдадитесь» {504}. Это вызвало ответный хор непристойных криков. Один солдат в кювете, безудержно рыдая, закричал: «Иди ты в задницу, немецкий сукин сын!»
Два полковых командира решили сдаться, после того как огонь немецкой артиллерии накрыл их подразделения со всех сторон. В 16.00 офицер пошел вперед, размахивая белой накидкой. Другие офицеры и солдаты вереницей шли за ним, держа руки за головой, спотыкаясь и падая. Позже охранники велели им выложить в подшлемники все, что было в карманах, и выбрали себе понравившееся. Сдавшихся загнали на скотный двор с каменной оградой. В сумерках заговорил громкоговоритель: «Не бегите. Если решите бежать, вас расстреляют из автоматов» {505}. Они могли лишь жаться друг к другу, сберегая остатки тепла долгой холодной ночью.
Воннегут назвал это «самой крупной капитуляцией американцев с оружием в руках в американской военной истории» {506}. (На самом деле в Батаане в 1942 году сдавшихся было гораздо больше, но капитуляция почти 8000 человек в 106-й, безусловно, была самой масштабной в Европе.) Воннегут и еще десяток солдат пытались пройти к американской линии фронта через заснеженный лес, но немцы из 18-й народно-гренадерской дивизии, проводившие зачистку, заманили их в ловушку у русла ручья. Через громкоговорители они призывали их сдаться. А чтобы поторопить, дали автоматный залп по деревьям, стреляя поверх голов. Решив, что выбора нет, загнанные в угол американцы сняли оружие, выбросили рабочие детали и вышли с поднятыми руками. Так начался их плен, который лично Воннегута привел к Дрездену и «огненной буре» в феврале 1945 года, о чем он написал в своей «Бойне № 5».
Офицеры штаба 8-го корпуса в Бастони пришли в ужас, услышав о капитуляции. Заместитель начальника штаба «предположил, что два полка в окружении могли бы дать более решительный бой». Он назвал войска такой силы «дикими кошками в кустах», которые «могли бы “расцарапать врагу морду”, а не сдаваться, как эти в конечном итоге сделали» {507}.
Немцы не могли поверить в то, сколько людей попали в окружение. Один из их офицеров записал в дневнике: «Проходят бесконечные колонны пленных; сначала около сотни, за ней еще тысяча. Наша машина застряла на дороге. Я выхожу и иду пешком. Модель сам направляет движение транспорта. (Он со своим моноклем не слишком заметен.) Дороги забиты грудами разбитой американской техники, автомобилями и танками. Проходит другая колонна пленных. Я насчитал больше тысячи. В Андлере колонна из полутора тысяч, там около 50 офицеров и подполковник; он и просил принять капитуляцию» {508}.
К разочарованию Моделя, движение немецкого транспорта к востоку от Сент-Вита почти остановилось. Артиллерия 7-й танковой дивизии непрестанно бомбила подъездные пути. После неудачной вчерашней попытки захватить Сент-Вит немцы предприняли осторожные попытки обойти позиции 31-го танкового батальона. 38-й бронетанковый пехотный батальон «зализывал раны» {509} после жестокого урона, и из-за потерь взводы пришлось соединять. Тем не менее немцы, казалось, пострадали еще сильнее.
В рощице перед ними, как сообщал 38-й мотопехотный батальон, «немцев нашли только мертвых, большинство, вероятно, были убиты, когда пытались окопаться за каким-нибудь деревом или упавшим бревном. Те, у кого не было лопат, копали ямки касками, штыками и даже ногтями» {510}.
Было обнаружено, что на просеке, которую накрыл огонь правофланговых станковых пулеметов, «на земле распростерлись, почти как на плацу, с интервалом в пять ярдов, девятнадцать десантников, и у каждого из них было по меньшей мере пять-восемь пуль в груди или горле». По словам майора Бойера, позже выяснилось, что «десантники» носили «под куртками» форму и эмблему дивизии «Великая Германия». В другой атаке, устроенной в тот же день, 90-мм орудия взвода «истребителей танков» сумели подбить «Пантеру» и одну из двух штурмовых «самоходок», поддерживавших пехоту.
Главная угроза оборонительным порядкам бригадного генерала Хазбрука лежала на севере, где наступали 18-я народно-гренадерская дивизия и Бригада сопровождения фюрера. Но, хотя последняя считала себя элитным подразделением, в ней тоже случались нервные срывы. Один боец, ротмистр фон Мёллендорф, был «истеричным и нервным. Он плачет всякий раз, когда упоминают имя Гитлера» {511}.
Еще более серьезная угроза нависла над тылом Хазбрука, когда 9-я танковая дивизия СС «Гогенштауфен» двинулась чуть севернее, через Рехт и Пото, по маршруту, которым раньше прошла боевая группа Хансена. В боях под Пото связного-эсэсовца ранило в живот осколками американского снаряда. Когда его, с торчащими из раны внутренностями, товарищи положили на носилки, кто-то порывался снять с раненого стальную каску, но тот умолял ее не трогать. В штабе роты каску попытался снять унтершарфюрер, но раненый протестующе закричал. К тому времени когда они добрались до перевязочного пункта, он был почти без сознания. Врач «приподнял его голову, расстегнул ремешок на подбородке и снял каску. Вместе с ней оторвалась верхняя часть черепа с мозгом. Солдат, наверное, понимал, что еще один осколок шрапнели ударил прямо под ободок каски и пробил череп. Он жил, пока не сняли шлем» {512}.
Хазбрук понимал: если немцы уйдут на юг и возьмут Вьельсальм и Сальмшато, расположенные примерно в десяти километрах к западу от Сент-Вита, он будет отрезан от снабжения. Но и 9-я танковая дивизия СС, и 116-я танковая дивизия в двадцати километрах юго-западнее шли к Маасу по обе стороны «волнолома», коим являлся Сент-Вит. Он знал, что ему просто нужно продержаться, чтобы блокировать 18-ю и 62-ю народно-гренадерские дивизии, которые, разобравшись с двумя осажденными американскими полками на Шнее-Айфель, могли всеми силами ударить по Сент-Виту.
Верден, по словам одного из офицеров штаба Брэдли, был «уродливым гарнизонным городком» {513}. Местные жители относились к американцам враждебно. Тыловой штаб 12-й группы армий базировался «за огромными петлями колючей проволоки, за которой взад-вперед ходили часовые».
Эйзенхауэр прибыл на бронированном «кадиллаке» Верховного главнокомандующего вместе с маршалом авиации Артуром Теддером. Паттон появился на своем «сказочном джипе с плексигласовыми дверями и с пулеметом 30-го калибра на станине» {514}. Вместе с двумя командирами групп армий США Брэдли и Деверсом они поднялись в серые каменные казармы, их сопровождала группа штабных офицеров. Единственным источником тепла в длинной комнате была печка-буржуйка, поэтому верхнюю одежду почти не снимали.
Решив задать верный тон, Эйзенхауэр открыл совещание. «Текущую ситуацию следует рассматривать не как катастрофу, а одну из возможностей, – сказал он. – За этим столом переговоров я хочу видеть только веселые лица» {515}.
«Черт возьми, давайте наберемся смелости и пустим этих сукиных детей в Париж! – крикнул Паттон с другого конца стола. – Тогда мы действительно отрежем их и сожрем с потрохами». Это вызвало нервный смех. Порыв Паттона атаковать передовые отряды противника поддержки не встретил. Эйзенхауэра это ничуть не удивило. «Неплохая мысль, Джордж, – сказал он. – Но враг не должен перейти Маас».
Благодаря новым перехватам «Ультра» Главное командование имело гораздо более четкое представление о дальнейших действиях немцев в операции Herbstnebel («Осенний туман»). Эйзенхауэр был полон решимости принять вызов как полевой командир, а не далекий зиц-командующий. И это его стремление вполне могло быть подкреплено подозрением, что в последние месяцы он проявил себя недостаточно решительным.