е оборонительные сооружения между опорными пунктами. Перед атакой бойцы изображали, будто роют землю, эти звуки помогали ввести врага в заблуждение. А находясь внутри дома, нельзя было стрелять из окна, его следовало держать открытым, а огонь вести из глубины комнаты.
Больше всех в ротах уважали и ценили санитаров. Им доверяли хлебный спирт, чтобы во флягах не замерзала вода для раненых. «Алкоголь с его стимулирующим эффектом также не повредит», – говорилось в отчете. На пункты медпомощи отправляли и капелланов: готовить новым раненым горячий пунш. Позже очень многие признавали, что своей жизнью они обязаны самоотверженности, смелости и изобретательности санитаров. Рядовой 1-го класса Флойд Маркварт из 101-й воздушно-десантной дивизии спас одного солдата, раненного в лицо и шею: он разрезал тому глотку парашютным ножом и вставил в дыхательное горло полую часть авторучки.
Условия для более 700 пациентов, размещенных в школе верховой езды и часовне семинарии в Бастони, продолжали ухудшаться после того, как немцы захватили полевой госпиталь, и теперь хирург был только один. Врачу из 10-й бронетанковой дивизии помогали две опытные медсестры-бельгийки: Августа Шиви, бесстрашная молодая женщина из Конго, и Рене Лемэр, невеста еврея, арестованного гестапо в начале этого года в Брюсселе. Те, у кого были серьезные ранения в голову и живот, имели минимальные шансы выжить, и груды замерзших трупов росли, их складывали, точно поленницу, снаружи, накрыв брезентом. Многие страдали от газовой гангрены, ужасно зловонной; перекись водорода для очистки таких ран почти закончилась. Запасы плазмы замерзли, и мешки приходилось отогревать, сунув кому-нибудь под мышку. Анестезию при некоторых операциях заменял глоток коньяку. Седативные препараты также были в большом дефиците, и их явно не хватало, чтобы помочь всем жертвам боевого истощения, которые внезапно садились и начинали кричать. Бойцов, проявивших великую отвагу в Нормандии и Голландии, все же сломали невероятная усталость и стресс. Простуда и отсутствие нормального питания только усугубили их состояние.
Помимо штурмов, которые генерал-майор Кокотт в силу обстоятельств предпринимал ночью, приходилось отбивать еще немало немецких атак – часто силами четырех танков и сотни пехотинцев. Противников в зимних маскировочных костюмах было почти не видно в заснеженных полях, но на темном фоне деревьев или зданий они выделялись. Немцы это поняли и стали сбрасывать накидки, но белые ноги их все же выдавали.
«Подбить танк – это дело командной работы, взаимного доверия и мужества, – говорилось в отчете 8-го армейского корпуса. – Пехота остается в своих окопах и заботится о вражеской пехоте, а “истребители танков” – о танках» {695}. Если и те и другие выполняли свою работу, немцев обычно отбрасывали. Однако некоторые десантники явно получали удовольствие, преследуя танк с базукой. 101-я воздушно-десантная дивизия утверждала, что всего за период с 19 по 30 декабря ее бойцы подбили танков и штурмовых орудий – 151, а также 25 тягачей. Скорее всего, цифры эти были преувеличенными – как и количество побед, на которые претендовали летчики-истребители. Свой вклад внесли «Шерманы» 10-й бронетанковой дивизии и «Хеллкэты» 705-го батальона «истребителей танков» полковника Темплтона.
В тот ранний утренний час продолжавшаяся битва с 901-м полком моторизованной пехоты у Марви становилась все более беспорядочной. Американский пулеметчик застрелил двух пехотинцев на планерах, когда те показались над гребнем холма. Из деревни американцев выбили, но они сумели удержать холм на западе. Штаб Маколиффа в Бастони пересмотрел свой план обороны. Прорыв в город со стороны Марви только что остановили, но западная сторона периметра все еще оставалась уязвимой. Было решено отвести войска от выступов линии фронта у Фламьержа и Манд-Сент-Этьена и отойти у Сеноншана. Сокращение протяженности фронта укрепило бы линии обороны, но защитники еще и перегруппировали свои силы, придав каждому полку танки и «самоходки».
Между тем ни генерал-майор Кокотт, ни командующий корпусом Лютвиц, ни Мантойфель не сомневались, что оборону Бастони необходимо прорвать не позднее следующего дня, до того как с юга прорвется 4-я бронетанковая дивизия. Кокотт ждал, пока 15-я дивизия моторизованной пехоты развернется на северо-западном участке фронта, и все больше беспокоился о полосе обороны 5-й парашютной дивизии на юге. Он считал, что было бы разумно организовать на юге прикрытие из «аварийных взводов», сформировав их из вспомогательного персонала и обеспечив несколькими противотанковыми пушками. Зенитному батальону у Омпре также приказали быть готовым перейти в режим стрельбы по наземным целям для борьбы против американских танков. И было приятно осознавать, что хотя бы главная дорога к югу от Арлона прикрыта силами 901-го полка моторизованной пехоты из танковой дивизии «Леер». 5-я парашютная дивизия, несомненно, оказалась недостаточно подготовленной для выполнения своей задачи по обороне южного фланга 5-й танковой армии. Ее всеми не любимый командир генерал-майор Людвиг Хайльман презирал своих офицеров люфтваффе, утверждая, что обнаружил «коррупцию и спекуляцию», когда принял командование {696}. «До сих пор таким людям доверяли дело только во Франции и Голландии, – говорил он позднее, – они процветали на мародерстве, и все они соучастники». Он утверждал, будто пожилые унтер-офицеры совершенно открыто заявили, что «они и не подумают рисковать своей жизнью сейчас, в конце войны». С другой стороны, молодые солдаты – почти все моложе двадцати лет, а некоторым вообще было только шестнадцать – «производили лучшее впечатление», хотя и не прошли никакой подготовки. Начальники постоянно расспрашивали Хайльмана о точном расположении его полков, но полученные им донесения были настолько короткими и неточными, что он решил сам отправиться на передовую, хотя бы для того, чтобы избежать «назойливых требований» из штаба корпуса.
Наступление 3-й армии на Бастонь.
Однако, несмотря на очевидные недостатки 5-й парашютной дивизии, ее солдаты, большей частью подростки, сражались с потрясающей стойкостью, что на себе испытала 4-я бронетанковая дивизия, заплатившая за это немалую цену. Тем утром на рассвете 53-й мотопехотный батальон и 37-й танковый батальон атаковали деревню Бигонвиль, расположенную более чем в двадцати километрах к югу от командного пункта Кокотта. Их возглавлял подполковник Крейтон У. Абрамс (впоследствии командующий войсками США во Вьетнаме), и они заняли район и высоту менее чем за три часа. Но затем «врагу удалось проникнуть обратно в город, и для его уничтожения потребовалось продолжить бой» {697}. Что еще хуже, американских солдат обстреляли и закидали бомбами истребители P-47 «Тандерболт», улетевшие только после того, как американцы запустили цветные дымовые гранаты и счистили снег с опознавательных полотнищ. На повторное взятие Бигонвиля ушло еще три часа, обошлась эта деревня дорого. И вдобавок командиры танков, высовывавшие головы из башен, становились мишенью немецких снайперов, которых «в 37-м танковом батальоне насчитывалось девять, считая командира роты “С”».
«Командира нашей роты эвакуировали с пневмонией, – писал солдат из 51-го мотопехотного батальона, – и взводного мы потеряли, он отморозил ноги» {698}. На следующий день в роте остался только один офицер. Надежда Паттона освободить Бастонь к Рождеству быстро угасала.
Войскам Кокотта, как и большинству немецких соединений в Арденнах, не хватало боеприпасов, особенно минометных снарядов; сказывались авиаудары союзников по сортировочным станциям и передовым линиям обеспечения. В тот день американцы заметили, что немецкие орудия замолчали. Защитники города догадались, что они берегут боеприпасы для крупной атаки в утро Рождества.
Примерно в пятидесяти километрах к северу остатки боевой группы Пайпера в Ла-Глезе готовились к уничтожению своих машин, прежде чем совершить пеший прорыв через реку Амблев. 24 декабря, в 03.00, основная группа примерно из 800 человек переправилась через реку и двинулась к хребту через густые леса на южном берегу. Пайпер, идущий сразу же за головным отрядом, взял с собой майора Маккауна. Через два часа они услышали позади себя взрывы, и внизу, в долине, разрушенную деревню озарило пламя горящих машин.
Пайпер, не зная точно, где находятся немецкие позиции, повел своих людей на юг вдоль реки Сальм. Позже Маккаун вспоминал, что ничего, кроме четырех черствых галет и пары глотков коньяка, они не ели. Через час после наступления темноты они наткнулись на американский форпост, и часовой открыл огонь. Немецкие пехотинцы, особенно два десятка легкораненых, были измотаны, они блуждали в темноте, переходя вброд ручьи, избегая деревень и дорог. Ранним утром в день Рождества они натолкнулись на другую американскую позицию к северу от Бержеваля, вызвав мощный ответный огонь минометов и пулеметов, стрелявших трассирующими пулями. Маккаун сбежал во время неразберихи и присоединился к американским фронтовым частям, где выдал себя за десантника 82-й дивизии. Его доставили на командный пункт генерала Джима Гэвина.
Пайпер и его бойцы вышли в долину Сальма и перебрались через замерзающую реку. 1-й танковый корпус СС доложил, что Пайпер прибыл и, видимо, ранен в то же рождественское утро, когда 30-я пехотная дивизия разгромила другую группу его солдат, попавших в ловушку у Ставло. Сопротивлялись они фанатично, вероятно уверенные, что противники не будут брать пленных. «Волны нападавших отчаянно атаковали и шли буквально по колено в своих мертвецах» {699}, – говорилось в отчете о боевых действиях. Командир дивизионной артиллерии подсчитал, что в одном месте было навалено больше тысячи трупов немцев, а леса вокруг Ставло и Ла-Глеза ими усеяны. По оценкам американцев, было убито 2500 солдат из боевой группы Пайпера и уничтожены девяносто два танка и штурмовых орудия.