—Это ты?— он слабо улыбнулся.— Отто приказал отгородить для тебя небольшое местечко, что-то вроде комнаты. Ты можешь здесь отдохнуть, до рассвета еще есть несколько часов. Утром американцы снова пойдут. У Пайпера будут гулять до утра, вряд ли тебе все время захочется быть с ними. Однако претенденты на место уже нашлись. Вот смотри.
Он показал на устроенную из еловых лап лежанку. Та была застелена пледом. Сверху лежал еще один, сложенный вчетверо — чтобы накрыться. На лежанке, развалившись на спине, спал Айстофель. Язык болтался на боку.
—Он съел два куска пирога и попросту свалился,— объяснил Раух.— Ничего, пусть погреет, теплее будет. Вот здесь чай с барбарисом, если захочешь,— он кивнул на флягу.
Потом взглянул на нее.
—Что ты так на меня смотришь?— в его голосе послышалась тревога.— Что ты, Маренн?
—А где та женщина?— неожиданно резко спросила она.
—Какая женщина?— он искренне удивился.
—Ты шел с ней, я видела. Горничная с виллы Сент-Эдвард.
—Не знаю,— он ответил недоуменно и потер усталые, слезящиеся от бессонных ночей глаза.— Да, была какая-то женщина. Ее привезли солдаты Пайпера. Она меня спросила, как пройти в сторожку, я как раз шел сюда, и она дошла со мной. А что?— он внимательно посмотрел на нее.— Что ты такое подумала, Маренн?
—Но если она пришла сюда с тобой, то куда она делась?— Маренн спросила настойчиво.— Здесь есть еще одна комната? Она там?
—Здесь больше комнат нет,— Раух отрицательно покачал головой.— Но за сторожкой есть еще одно строение, что-то вроде сарая. Она пошла туда. Там все для нее приготовлено и для того, зачем ее сюда пригласили. А почему ты все время о ней спрашиваешь?— он подошел.— Ты хочешь на нее посмотреть? Я не думаю, что тебе будет приятно смотреть и на нее и на то, что там происходит. Я думаю, все это продлится недолго. Вряд ли Пайпер позволит развлекаться вволю. Американцы атакуют, как пить дать, значит, все должны быть в боевой готовности.
—Нет, меня вовсе не интересует, что там происходит,— Маренн наклонилась и погладила Айстофеля, он дернул лапой во сне.
—Тогда что?— он встал рядом.— Ты подумала,— по его голосу она поняла, что он догадался.— Ты подумала, что я привел эту женщину для себя? Ты считаешь, я могу это сделать у тебя на глазах после всего, что я тебе сказал?
—Я не считаю и не считала,— она выпрямилась, они стояли очень близко друг к другу.— Но я испугалась, что я ошиблась.
Наклонившись так, что ее щека почти касалась его щеки, она провела пальцем по плотной ткани мундира на его груди, натолкнувшись на пуговицу на нагрудном кармане, на прохладную кожу портупеи.
—Если это не так, я спокойна,— она почти прошептала.
—Если тебя это заботит,— он осторожно прикоснулся губами к ее виску.— То для меня это большая награда, чем Железный крест первого класса, к которому меня представил Пайпер. Это самая главная награда для меня. Для этого стоило броситься под танк.
—А для того, чтобы американцы не прошли?— она отстранилась, взглянув ему в лицо.— Это как?
—Но это само собой. Это даже не обсуждается, фрау.
Он взял ее за плечи. Его губы скользнули по ее щеке, она зажмурила глаза, ожидая, что они вот-вот коснутся ее губ. Но он не торопился. Она открыла глаза. Его рука спустилась с ее плеча, он расстегнул верхние пуговицы на ее мундире и пальцем провел от шеи до груди. Потом положил всю руку. Ее грудь приподнималась от волнения, и его рука приподнималась вместе с ней.
—Положение тяжелое,— дверь хлопнула.— Тут как ни веселись, а как бы плакать не пришлось.
Они услышали голос Пайпера. С ним вошли еще несколько офицеров.
Раух быстро поцеловал Маренн в губы и отступил на шаг.
—Отдыхай,— сказал он.— Я вернусь к Отто.
Он вышел. Кусок брезента, который он прикрепил, чтобы отделить ей место, опустился за ним. Маренн села на лежанку, обхватив колени. Потом прижала руку к губам — она как будто еще чувствовала его поцелуй, и на глаза навернулись слезы. Рядом Айстофель перевернулся на бок. Она погладила его морду, собака лизнула в ответ ее руку, на секунду открыв красновато-коричневые, как вишни, глаза, и снова заснула.
Звякнула бутылка о край стакана.
—Виски, господа?— спросил Пайпер.— Трофейный, весьма недурен, рекомендую. Мост у Ставелота — наше самое уязвимое место,— продолжил он скоро.— Ахиллесова пята. Вчера попытка американских саперов взорвать его провалилась, но они будут пробовать снова, это точно. Нам ничего иного не остается, как сосредоточить все силы для того, чтобы удержать мост.
—Значит, отход от Стумона?— Маренн услышала голос Скорцени.
—Да, а если мост удержать не удастся, мы перейдем реку и закрепимся на той стороне.
—А что Зепп? Когда подойдет дивизия?— спросил Хергет.
—Штаб армии отклонил запрос 1-го танкового корпуса СС на наш прорыв к основным силам «Лейбштандарта»,— ответил Пайпер.— Зепп хочет, чтобы дивизия развила успех. Но они завязли в боях по всему фронту и движутся чрезвычайно медленно.
Пайпер сделал паузу. Все молчали.
—Нам придется пойти на крайние меры, господа,— наконец произнес он.— Во всяком случае, оставить всех пленных, это точно. А это сто тридцать человек.
—Я думаю, они будут только рады,— заметил Хергет.
—Раненых заберем с собой. Хотя они и будут нам обузой. Надо постараться отойти к мосту без потерь, хотя американцы будут висеть у нас на хвосте. Это уж они не упустят.
Снова звякнула бутылка, стаканы. Маренн прилегла на лежанку рядом с Айстофелем. Едва она почувствовала мягкий ворс пледа под щекой, как ее тут же начал обуревать сон. Брезент приподнялся. Она повернула голову. Наклонившись, чтобы не сорвать все сооружение, Отто Скорцени вошел в ее импровизированную комнату.
—Ты спишь?
—Нет еще,— она снова села на лежанке, отбросив волосы назад.— Я слышала, раненых возьмут с собой.
—Еще бы,— Отто усмехнулся.— Зная, что ты здесь, никто даже не заикнется, чтобы их оставить. Иначе немедленно в курсе окажется наш непосредственный шеф, бригадефюрер Шелленберг, а через него сам рейхсфюрер.
Он сел рядом с ней.
—А у тебя тут еще и сосед есть, оказывается,— он кивнул на Айстофеля, который даже головы не поднял на приход хозяина и продолжал спать.— Слюни пускает.
—Да, пригрелся,— она кивнула.— И мне теплее. Что же касается пленных, ты напрасно иронизируешь,— она с легкой обидой покачала головой.— Я не говорю о том, что это живые люди, которых ждут родные. Такие мелочи нынче вообще не принимаются в расчет. Но это солдаты, которых можно вернуть в строй. Опытные, бывалые солдаты, члены ваффен СС, то есть элита. Теперь, когда фюрер призывает под ружье юнцов, а скоро дело дойдет и до стариков, это непростительное расточительство,— она помолчала, потом добавила: — Кроме того, оставлять раненых даже опасно. После того, что произошло на поле у Линьевилля, американцы будут обращаться с ними жестко. Членов ваффен СС приказано убивать на месте, в плен не брать.
—Ты, как всегда, права, и никто с тобой не спорит,— Скорцени обнял ее, прислонив ее голову к своему плечу.— Все давно убедились, что это совершенно бесполезно. Кроме того, обстановка действительно напряженная.
Он помолчал, гладя ее по волосам, потом спросил:
—Что Раух?— это прозвучало как-то обыденно, так что Маренн даже сначала и не поняла — к чему.
—А что Раух?— она постаралась ответить как можно спокойнее.
—Он сделал все удобно, ты довольна?
—Он сделал все, как ты приказал ему.
—Я ему не приказывал,— он вдруг резко отстранил ее.— Сколько можно, Маренн?
—Можно что?
—Имей в виду, что я с удовольствием бы написал рапорт на вас обоих, на него — рейхсфюреру, а на тебя — самому себе,— его голос прозвучал жестко.— Но пока мне не хотелось бы иметь другого адъютанта. И другую женщину — тоже. Так что я прошу тебя…
—Было бы неплохо, если бы в рапорте самому себе,— она вовсе не собиралась терпеть от него выговоров,— ты бы упомянул еще и фрау Браун-Фегеляйн, которую регулярно посещаешь в Берлине. Что же касается Рауха, то ни один другой адъютант не сможет с тобой работать, как он. Это всем известно. Так что и здесь не стоит торопиться.
Она отвернулась, показывая, что больше не намерена обсуждать ничего подобного.
—Меня всегда удивляло, что тебе удается отрицать даже очевидное,— заметил он,— то, что происходит прямо у меня на глазах, даже не где-нибудь в Гедесберге, а просто в двух шагах, в соседнем окопе. И всегда находятся аргументы, которые трудно опровергнуть. В тридцать восьмом тебя надо было определить не в ведомство рейхсфюрера Гиммлера, а в ведомство Риббентропа, например. Ты бы преуспела на ниве дипломатии.
—Меня и моих детей в лагерь направил не Риббентроп, как тебе известно,— ответила она, не поворачиваясь к нему.— Кто отправил, тот потом оттуда и взял. Во временное пользование. Если я правильно понимаю.
Дальше — только хуже. Он прекрасно осознавал это. Если раньше сомневался, то теперь — точно. Лучше стиснуть зубы и делать вид, что ничего не знаешь. Что-то выяснять — все довести до разрыва, она такая. Сама ничего не скажет, но и не спросит, а если спросит, то редко, как сейчас о фрау Фегеляйн. Даже не спросит — объявит, точно свершившийся факт. Наверное, это потому, что наполовину она все-таки француженка, а они экспансивные, бесшабашные и очень просто смотрят на любой флирт. С ней упоительно в постели, но во всем остальном — трудно. А значит, лучше уйти, «пока Марсельеза не заиграла громче». И он ушел, не сказав больше ни слова.
Маренн снова опустилась на плед. Конечно, она не рассчитывала на то, что он ничего не заметит. Но выслушивать его претензии — она никогда не позволяла себе такого. Либо он доверяет ей, либо — нет. Хотя… Сама-то она себе разве доверяла? И как он мог доверять, зная о ее связи с Шелленбергом? Ведь не далее как две недели назад, в собственной спальне в Грюнвальде, накануне отправки в Арденны, она обещала, что — все, теперь уже окончательно, она поставит на место, раз и навсегда. Она простила, забыла, она не хочет, чтобы они расстались. Но если и простила, то не забыла. Он делал вид, что ей поверил, и мягкий шелк пеньюара шуршал под его рукой. Но не поверил, конечно. И что теперь? Однако переживать уже просто не было сил. За брезентовой завесой офицеры еще ходили, разговаривали, звен