Он снял с нее китель, расстегнул рубашку. Каждое прикосновение знакомо и желанно, они давно понимали желания друг друга без всяких слов, даже без жестов — по наитию. И оба не хотели никаких изменений. Он, как и всегда, все делал с нежностью, она отдавалась, уступая постепенно, ни в коей мере не сдаваясь сразу на милость его ласк. Когда он вошел в нее, она с трудом подавила стон, предавшись волнующим, захватывающим ощущениям. Потом заснула в его объятиях, как всегда засыпала дома в Грюнвальде. После тяжелой операции, после возвращения с фронта, когда бомбили и стреляли, и смерть ходила где-то близко. Она находила покой в его руках, если он был рядом. И в ожидании этого покоя, если его не было.
Накануне их вылета в Арденны Джилл была грустной. Она спустилась к завтраку и, пожелав всем доброго утра, села за стол, глядя в тарелку. Маренн сразу заметила ее настроение. Она подумала, что Джилл переживает перед разлукой. Но это же не в первый раз. Она налила дочери кофе, а в высокий стакан — апельсиновый сок.
—Что случилось, Джилл?— спросила осторожно.— Ты чем-то расстроена.
—Мама, я даже не знаю, как тебе сказать,— Джилл не отрывала взгляда от пустой тарелки.
—Что такое?— Маренн насторожилась.
От такого вступления она не ожидала ничего хорошего.
—Пора рожать детишек для фюрера,— усмехнулся Науйокс. Ирма легла на несколько дней в Шарите на обследование к де Кринису, и Алик ночевал у них.— Ральф наконец-то постарался и сделал что-то стоящее,— съязвил он.
—Вовсе нет,— Джилл слегка покраснела.
—Алик, оставь ее в покое,— Маренн недовольно взглянула на него.— Ешь, пей, что еще? У девочки есть мать, чтобы разбираться с ее проблемами.
—Кстати, отец у нее тоже есть,— Скорцени оторвался от партийной газеты,— вроде как. Так что поосторожнее.
—А еще жених и заботливый бригадефюрер в начальниках,— Алик закивал.— Девочка обеспечена, я не сомневаюсь. Как хорошо, что ничего этого не было у Ирмы, когда мы с ней познакомились. А то бы меня к ней и на пушечный выстрел не подпустили. Какой-то грязный докер из порта.
—Так что, Джилл?— Маренн внимательно посмотрела на дочь.
Сама она подумала, что, не дай бог, Кальтенбруннеру пришла в голову еще одна «светлая» мысль, и он решил послать в Арденны не одну женщину с блестящим знанием английского, а двух, чтобы американцам совсем уже не было скучно. Но вылет сегодня, группа сформирована, не поздновато ли?
—Мама,— Джилл подняла голову.— Я даже не знаю, как тебе сказать. Я всю ночь думала.
—Фелькерзам на дежурстве, вот она и думает,— хохотнул Алик.— А то бы думать было некогда. Ночью.
Джилл посмотрела на него обиженно. Но ничего не сказала.
—Ты помнишь мою подругу, ее зовут Ингрид, мы вместе заканчивали школу?
У Маренн отлегло от сердца. Дело касалось не Кальтенбруннера и даже не того, на что намекал Алик.
—Да, да,— Маренн кивнула.— Конечно. Очень приятная девочка. Отец у нее, по-моему, скрипач в филармоническом оркестре. Верно?
—Да.
—И что Ингрид? Ты с ней видишься?
—Она сейчас сама много занимается музыкой, играет на рояле. И будет концертировать. Кстати, у нее скоро первый концерт в Потсдаме. Она нас приглашала.
—Это замечательно,— теперь Маренн совершенно спокойно могла налить кофе себе.— Не знаю, смогу ли я, но ты сходи обязательно. И обязательно поздравь ее. Я попрошу бригадефюрера тебя отпустить. А что тебя смущает?— она намазала конфитюр на тост и положила его дочери на тарелку.
—Ты представляешь, мама,— Джилл придвинулась ближе и понизила голос.— Мы вчера встречались с ней в кафе. Ну, мы часто встречаемся. Это на углу Беркаер-штрассе. Мы пьем кофе днем, когда у меня перерыв. Ну я, конечно, прихожу в форме, не буду же переодеваться, чтобы попить кофе. Ингрид знает, что я служу в Управлении, но я сразу ее предупредила, что всякие разговоры о службе мне запрещены. Она это понимает, да ее и не интересует вся эта политическая ерунда, как она выражается.
—Мы, оказывается, ерундой занимаемся,— снова подал голос Алик,— с точки зрения молодых и хорошеньких женщин. Как обидно!
—Конечно, ерундой, по сравнению с фасоном ее платья,— ответила Маренн.— Так что случилось?
—Как ты, Джилл, все долго,— заметил Алик.— А ты и бригадефюреру так докладываешь. Всю предысторию, что было, чуть ли не от Нибелунгов. Это только у Вальтера хватает терпения слушать. Работала бы у Мюллера, он научил бы живо, что надо докладывать и как. Ты бы плакала в уголке, но делала.
—Так, не прерывайте,— Маренн строго взглянула на Науйокса.— При чем здесь Мюллер? Там вообще совсем другая работа. И другие люди там работают поэтому.
—Мама, вчера Ингрид мне сказала,— Джилл наконец-то отломила тост.— Ты не представляешь, вот так вот, прямо, без всяких вступлений, мол, музыка музыкой, а я хочу родить элитного ребенка от элитного мужчины. Мол, пока не поздно, пока большевики не явились и не перебили всех элитных мужчин и…— Джилл смутилась.— Мама, она так и сказала.
—Ну, и пока не поимели всех наших женщин,— помог ей Науйокс,— а заодно, кстати, и мужчин. Гомосексуалистов у них хватает. В НКВД. От самого верха и до низа. Я встречался кое с кем там, когда они желали с нами дружить и решили произвести обмен информацией. Очень скользкая публика, нечистая на руку и на все другие места тела. Я сам не барон, из простых парней, в порту много чего видел, но от их развлечений меня тошнило. Вопиющая пошлость и разврат.
—Ну вот, ты знаешь, мама, Ингрид примерно так и сказала, как Алик,— в голосе Джилл послышался испуг.— И говорит, мол, ты работаешь там, где все эти элитные, устрой мне это. Мама, говорит, согласна, отец, правда, пока не знает. И что мне делать?— Джилл пожала плечами.— Я не хочу сводничать.
—А кстати, девочка правильно мыслит,— продолжил Науйокс, наливая себе вторую чашку кофе.— Ты бы сама подумала об этом. Тебе даже искать никого элитного не нужно, у тебя и так есть жених. А то, как начнут тут палить, вдруг одна останешься? Что скажете, папа?— он бросил ироничный взгляд на Скорцени.
Тот покачал головой, но промолчал.
—Алик, не надо, я прошу,— Маренн прервала его.— Не надо нагнетать. Джилл не останется одна, ни при каких обстоятельствах. И даже не нужно забивать этим голову. Что же касается Ингрид,— она повернулась к дочери.— Раз она так хочет, это ее дело. Поговори с Ральфом, у него много друзей в дивизии, конечно, найдутся и холостые, кто и не прочь познакомиться с девушкой.
—А она как из себя, ничего так?— не унимался Науйокс.— А то эти музыкантши, они вечно кривые, косые. Природа, она ведь скупая, дает что-нибудь одно. Талант так талант, внешность так внешность.
—Нет, она не кривая и не косая,— Джилл снова обиделась.— Мама ее видела.
—Обыкновенная девушка, вполне симпатичная,— поддержала ее Маренн.
—Но вот ты говоришь: спроси у Ральфа,— Джилл снова подвинулась на стуле.— Но как я ему скажу? Знаешь, там одна моя подруга хочет элитного ребенка. Я даже не представляю. Это бред какой-то.
—Сама-то она элитная, чтобы элитного хотеть?— Науйокс допил кофе.— На нее еще посмотреть надо. А то мужчину элитного, а сама неизвестно кто. Ее проверить надо, по данным гестапо у Мюллера. Нет ли нежелательных примесей. Кстати, сходи к Мюллеру, Джилл, доложи, он тебя поучит, как надо службу нести. Пока мамочки нет. Будет полезно.
—Но она не хочет никаких чувств,— Джилл уже не обращала на него внимания.— Это меня смущает. Как у животных, что ли?
—Ну да, не только…
—Алик, придержи язык,— Маренн рассердилась ни на шутку.— Не надо устраивать балаган.
—А что?— Науйокс усмехнулся.— Ты сама послушай, кого ты воспитала, Маренн. Это же уму непостижимо. Она носит черный мундир, у нее маузер в кобуре, погон на плече, а что она говорит? И это офицер?
—Это не офицер,— отрезала Маренн,— это секретарь бригадефюрера и переводчик с английского и французского языков. Весьма неплохой переводчик, кстати. И с бригадефюрером не могут работать люди, которые не состоят в организации или принадлежат к какой-либо вспомогательной службе. Ты сам это знаешь. Слишком высокая степень секретности. Во всем остальном, вспомни, что говорит рейхсфюрер о высоких моральных качествах офицеров СС. Сами вы не часто следуете его наставлениям. Можно сказать, никогда.
—О высоких моральных качествах — да! Что-то было, рейхсфюрер высказывался,— согласился Науйокс.— Но вот насчет наивности — вряд ли. Кстати, чтобы долго не мучиться, познакомьте меня с этой фрейлейн Ингрид,— предложил он.— Тем более что даже мама согласна. У меня все просто, чувства меня не волнуют. Мигом устроим девушке что она хочет — и без проблем. Она и имени моего не узнает. А приятно. Давай адресок, Джилл. И больше не морочь себе этим голову.
—Не вздумай,— предупредила дочь Маренн.— Я не сомневаюсь, что он все устроит, такой мастер. Но как мы потом будем смотреть в глаза фрау Ирме? Тем более что она сейчас в клинике.
—Ты сначала Ирме что-нибудь устрой,— негромко заметил Скорцени.— А потом уж молоденькими девушками займешься. А то ты с Ирмой план не выполнил, а уже решил свернуть в сторону.
—Так на стороне всегда интереснее.
—Вот вы смеетесь,— Джилл вздохнула.— Но по-моему вообще так говорить — это какой-то бред. Приведи мне, чтоб ростом от ста восьмидесяти, блондин, со светлыми глазами. И обязательно в черном мундире.
—Я подхожу,— откликнулся Науйокс.— Дай адресок, Джилл. А что, Ральф разве не таков? Вот твоей подруге и завидно.
—Да, Ральф таков,— Джилл пожала плечами.— Но Ингрид с ним не знакома, и я ей даже не говорила никогда, Да и сама я никогда не думала, как она. Мы просто многое делали вместе, выполняя распоряжения бригадефюрера, и так получилось, я даже сама не знаю, как все это получилось. Как-то поздно вечером, я разбирала какие-то папки, он наклонился и поцеловал меня. Я испугалась. Просила больше никогда так не делать. Но потом он уехал в командировку. И я, сама не знаю почему, бросила службу и побежала встречать, когда увидела, что машина въехала во двор и он вернулся.