едавно тронулись отсюда. Тоже, наверное, брод хотят.
—Крамер, вышлите разведку,— распорядился Пайпер.— Где противник, в каком количестве. Быстро!
—Я вас в дом не приглашаю,— старик развел руками.— Живу один, померла жена моя два года уж тому назад. В доме шаром покати, все эти забрали. Даже и дров нет, чтоб затопить. Все сожгли. Все, что на всю зиму заготовил.
Маренн открыла ранец. Достала сухой паек, буханку хлеба, банку консервированных сосисок, сыр. Спрыгнув с БТРа, подошла к старику, протянула ему продукты.
—Возьмите,— негромко сказала по-французски.— От девушки с портрета. Я помню, мы с вашим с сыном, перед самой выпиской, играли в бадминтон. Он погиб, как герой. Я видела, как его хоронили.
—Фрау Ким,— Скорцени подошел и взял ее за руку.— Я прошу вас занять свое место. Сейчас вернутся разведчики, нет времени на воспоминания.
Она и сама понимала, лучше держать язык за зубами, но сдержаться не могла. Старик больше ничего не говорил. Прижимая продукты к груди, он неотрывно смотрел на нее, в глазах его стояли слезы.
—Господин штандартенфюрер,— доложил Крамер,— так и есть. Впереди противник. В роще танки и артиллерия. Пехотинцев нет.
Пайпер спрыгнул с бронетранспортера.
—Офицеров — ко мне. Можно ли мне пройти в ваш сад,— спросил старика,— чтобы осмотреть местность?
—Входите, господин офицер. Только справа осторожно, там могилка жены моей, не наступите. Как померла, тут и закопал недалеко. Только холмик под снегом. А хоть маленькую плитку положить ни денег, ни сил нет.
—Мы будем осторожны,— пообещал Пайпер.— Идем. Крамер,— он повернулся к помощнику.— За это время соберите месье Мартену дрова, сколько сможете, и затопите камин. А также выделите продукты, то, что дала фрау, мало, да и не гоже нам остаться в стороне. Мой отец тоже воевал на Первой мировой войне,— сказал он старику.— Он получил два ранения. Но остался жив, к счастью.
—Мир тесен, господин офицер,— ответил тот,— и неисповедимы пути Господни, как сказано. И прежние враги могут стать друзьями. А прежние друзья — врагами.
Маренн снова спрыгнула с БТРа и подошла к старику.
—Давайте я вам помогу.
—Фрау Ким, не уходите далеко,— предупредил Скорцени.
—Я знаю,— она кивнула.
Как только она перешагнула высокий каменный порог, сразу увидела ее — выцветшую фотографию на стене. Заботливо подклеенную, обрамленную красной рамкой. «Марианна Первой мировой» с распущенными темными волосами на фоне французского флага, в солдатской гимнастерке, на груди военная медаль, простая солдатская награда. Как все это давно было.
—Я вас узнал, это вы,— шепнул старик.— Но им говорить не стал. Я слышал, они называют вас как-то иначе. А ваше имя Марианна. Вот здесь написано, внизу,— он подошел и ткнул сморщенным, заскорузлым пальцем в полинявшую статью под фотографией.— Марианна! И вы правда помните Эмиля?— на глаза у него снова навернулись слезы.— Вот он, мой мальчик,— вот эту фотографию он мне прислал с фронта.— Красивый, правда? Он здесь с друзьями.
Куцый квадратик фотографии висел в изголовье кровати, старинной, массивной, с высокими резными спинками. Маренн подошла. И прижала ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть — она знала их всех, всех помнила, и память хранила их лица такими, какими она сейчас увидела их. Гейнемер, Бишоп, Этьен. Ее Этьен. Она похоронила его в Провансе перед тем, как навсегда покинуть Францию. Ей помогала его сиделка, старуха Гранж. И перед смертью он вспоминал, как пахнет глициния в саду.
—Вот, вот мой Эмиль,— старик снова показал на молодого человека, который стоял рядом с Этьеном.
—Да, я вижу,— Маренн едва заставила себя произнести эти слова, горло сдавил спазм.
Как неожиданно прошлое настигло ее. В маленьком бельгийском городке, в арденнских горах, даже названия его прежде она не знала.
—Я вас найду, месье Мартен,— пообещала она, сжав руку старика, слеза скатилась по ее щеке.— Я обязательно вас найду. Вы больше не будете одиноки.
—Но как же вы оказались с ними, Марианна, вы же были на другой стороне?
Она понимала, он не может не задать ей этот вопрос. Ответ на него занял бы слишком много времени.
—Вы сами сказали, месье Поль,— сказала она, опустив голову,— неисповедимы пути Господни. Вчерашние враги могут стать друзьями, а вчерашние друзьями — врагами. Так и вышло.
—Я понимаю,— он покачал головой.— Мне многого знать не надо. Но приезжайте ко мне еще как-нибудь разок, одна, без них, без всех,— он кивнул в сторону колонны Пайпера,— мы выпьем домашнего вина, вспомним Эмиля и его друзей. Вы обещаете мне, что приедете? Еще до того, как я умру.
—Я обещаю, месье Поль,— она наклонилась и поцеловала старика в щеку.— Вы только постарайтесь, доживите, пока кончится война. Эта война.
—Я постараюсь,— он смахнул слезу со щеки.— Но ты тоже постарайся, девочка,— он погладил ее по волосам.— А то смерть, она не выбирает. Всех косит, кто попадется. Постарайся, Марианна. Ради Эмиля, ради них всех,— он снова показал на старую фотографию.— Эх, жаль, жена моя не дожила. Она бы хотела на тебя взглянуть. Уж больно ей нравился твой портрет. А что же маршал?— спросил он, немного помолчав.— Я слышал, умер.
—Да, умер,— подтвердила Маренн,— уже давно.
—Так, значит, ты без отца? Совсем одна?
—Можно сказать — да,— она не выдержала, всхлипнула.— Не только маршал умер, муж тоже умер, и сын погиб в прошлом году. Он воевал вот на таком танке, как эти,— она взглянула в окно.— Сгорел заживо, даже и тела не осталось. Я теперь с дочкой. Ради нее и живу.
—Но хорошо, что хоть есть ради кого жить,— старик обнял ее, прижимая к себе.— Я тоже теперь поживу, о тебе думая.
Вошли несколько эсэсовцев. Они принесли хворост. Поскольку по большей части он был сырой, чтобы разжечь камин использовали стружку и пустые картонные коробки, которые нашли в оставленной лавке напротив. Пламя весело заплясало в очаге.
—Сегодня я буду спать в тепле,— морщинистое лицо старика тронула улыбка.— Сегодня я точно не умру. А так умру — никто и не узнает.
У Маренн сжалось сердце. Она прислонилась лбом к его груди.
—В бинокль ничего не видно,— услышала она голос Пайпера в саду.— Хоть меня и убеждали, что в этот бинокль ночью видно, как днем, но в низине туман, так что четкости нет. Но рощу я вижу, и там, похоже, действительно есть танки. Все остальное — пусто, унылая равнина, на западе шпиль церкви, что это там, Крамер?
Помощник взглянул на карту.
—Это монастырь Святого Августина.
—Женский?— поинтересовался Цилле.
—Судя по названию, мужской,— с упреком ответил ему Крамер.— Женские в честь женщин-святых и называют.
—Я даже не знал никогда,— тот усмехнулся.— Думал, все равно.
—Вот видите, как полезно участвовать в боевых действиях,— откликнулся Пайпер.— Много чего узнаешь. И на всю жизнь запомнишь. Если жив останешься. Какие предложения?
—Неплохо бы ударить по ним авиацией,— произнес Цилле.— Два-три «юнкерса», нагруженных под завязку, и с танками в роще покончено.
—Это, конечно, хорошо,— согласился Пайпер.— Но долго, это во-первых, а во-вторых, рискованно. Бомбардировщики сразу не прилетят, их надо ждать. За это время американцы сами легко обнаружат наше присутствие и вполне могут атаковать нас. Если они сделают это быстро — нам придется туго. Мы уже влезли в город, и пока мы станем отсюда выползать, окажемся для них легкой добычей. Так что есть предложение атаковать самим. И не дожидаясь рассвета. Сейчас. Без артиллерийской подготовки. Используя, что практически на всех танках установлена ночная оптика. Американцы же такого преимущества не имеют. Возражения есть? Отто, согласен?— он спросил Скорцени.
—Пехота десантом?— уточнил тот.
—Да.
—Ясно. Я не против.
—Тогда выступаем. Крамер, доведите до сведения всех командиров, выступаем тихо, без всяких ракет, иллюминации и прочей ненужной помпы. Фары выключить, все водители высокого класса, справятся.
—Может, все-таки их артиллерией пощупать для начала?— предложил Цилле.
—Не нужно,— возразил Пайпер.— Я не думаю, что они будут отвечать. Мы только обнаружим себя, и тем самым лишимся всех преимуществ внезапного нападения. Все — вперед!— приказал он.— Отец,— спросил, заходя в дом.— Как мои солдаты, доволен?
—Еще как доволен, господин офицер,— старик поклонился.— В доме тепло, еды оставили мне столько, до конца войны хватит.
—Ну, не тужи, отец,— Пайпер обнял старика и похлопал его по спине.— Сейчас горя много везде. Да и в прошлую войну было немало. Крепись. Завтра-послезавтра сюда наши тыловики придут, я специально дам знать, чтоб о тебе позаботились.
—Спасибо, спасибо, господин офицер,— старик снова поклонился.— Как имя-то твое? Звания у вас, кто вот в мундирах таких, с двумя буковками «с», уж больно мудреные, не для моей памяти уже, мне все равно не запомнить. А имя помнить буду. И в церкви свечку поставлю, чтоб жив остался.
—Не надо, отец,— Пайпер заметно разволновался.— И так вывезет, я счастливый. Фрау Ким,— он повернулся к Маренн.— Прошу на бронетранспортер. Выступаем.
Он вышел.
—Так как имя его?— спросил у Маренн старик.— Постеснялся сказать, я понял. Настоящий командир, себе славы не ищет, даже самой малой.
—Полковник Йохан Пайпер,— ответила она.— Поставьте за него свечку, месье Поль, не пожалейте. За всех нас поставьте. Скоро ваша молитва ох как всем нам пригодится.
—У меня Господь недалеко, мы с Ним соседи, можно сказать,— старик снова блекло улыбнулся.— Вон в монастырь сходи, и дело сделано. Так что я вас не забуду. Помнить буду, пока жив, как бы война ни кончилась. И ты обо мне помни, девочка. Об Эмиле моем.
—Конечно, месье Мартен,— Маренн еще раз обняла старика.— Как же забыть-то, месье Мартен. Все — в сердце.
На улице загудели танки.
—Ну иди, иди,— старик подтолкнул ее.— Ждут они.
Маренн шагнула за порог. Не выдержав, еще раз обернулась. «Марианна Первой мировой» на выцветшей газетной фотографии смотрела со стены, как бы провожая. Молодые лица летчиков, которых давно уже нет в живых,