—Ничего, это мы решим,— Пайпер весело улыбнулся.— До вечера, фрау Ким,— легко вспрыгнул на бронетранспортер.— За вами заедут. Готовьтесь.
Она махнула ему рукой. Да, конечно.
Вернувшись в гостиницу, она задернула шторы на окне и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Сама не заметила, как задремала. В дверь постучали. Маренн не сразу расслышала. Потом встала, одернула китель. Открыв дверь, увидела Рауха. Он держал в руках серебристую коробку.
—Ты спала?— спросил озабоченно.— Это тебе. От Пайпера.
—А что это?— она даже не сообразила.
—Туфли. Для твоего выступления.
Он протянул коробку ей. Маренн взяла.
—Пожалуйста, проходи,— пригласила Фрица.
Он вошел, закрыв за собой дверь. Она отдернула штору. Открыла коробку.
—Это прелесть!— воскликнула радостно.— Такие, как я люблю. И мой размер, точно. Где Иоахим взял эти чудесные туфли?
Она повернулась к Рауху.
—У здешней модистки,— ответил тот.— Подъехал на бронетранспортере. Она испугалась, спряталась за прилавок. Ее с трудом удалось убедить выйти оттуда. Денег брать не хотела, боялась, видно,— Раух улыбнулся.— Но он честно расплатился. Ей даже понравилось. Спрашивала, не надо ли чего еще.
—Невероятно,— Маренн растерянно пожала плечами.— Просто как из Парижа.
—Они и есть из Парижа наверняка, модистка-то француженка, как он сказал. Они подойдут к твоему платью?
—Да, конечно.
—Тогда Пайпер сказал, что приедет за тобой в семь.
—На бронетранспортере?
—Возможно, на «королевском тигре»,— пошутил Раух.— Чтобы доставить королеву, это вполне подойдет. Жаль, улочки в Аахене узковаты, не по каждой танк пройдет. Отто уехал к Дитриху,— Фриц подошел к ней.— Его не будет часа четыре. Возможно, он даже вернется ночью.
—Да, я знаю,— она опустила голову и смотрела в пол.
—Там, в казино, потом будет музыка, и можно танцевать. Я хотел пригласить тебя, ну, после того, как ты выступишь перед «Лейбштандартом», конечно. Ты согласна?— он прикоснулся рукой к ее плечу.
—Да, я согласна,— ответила она негромко.
—Тогда около семи я буду ждать тебя внизу, в холле.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
—Надеюсь, в парадном мундире штурмбаннфюрера и со всеми наградами?— спросила она, когда он направлялся к двери.
Он повернулся, кивнул. Вышел. Она опустилась в кресло.
—Фрау Ким, вы прекрасны,— без десяти семь Пайпер подкатил на БТРе к гостинице.— Как туфли? Вы довольны?
—Замечательно, Иоахим.
Раух набросил на ее обнаженные плечи кожаный плащ и помог ей подняться на БТР.
—А как модистка?— поинтересовалась она у Пайпера.— Вы ее не сильно напугали?
—С ней все нормально, жива,— он рассмеялся.— Уже присылала спросить, не желаем ли купить еще чего-нибудь. Но нам пока не надо.
В белом зеркальном зале казино сверкали наградами мундиры военных и украшения в декольте местных дам. Мундиров было намного больше, и все почти — СС, это было заметно с первого взгляда. Маренн обратила внимание, что здесь присутствовали почти все, с кем она провела эти тяжелые, полные опасностей дни в Арденнах,— Крамер, Цилле, Зиверс, командиры танковых батальонов Печке и фон Вестернхаген, артиллерийский «командующий» Франц Шлетт, добрый друг и коллега Мартин Вилланд. Все в парадной форме, при наградах — молодые, даже ослепительные. Не было только Скорцени, но тот явно предпочел общество своего старого друга Дитриха и Ханса Хергета, командира группы «Хергет». Пайпер сказал ей, что они пересекли Зальм. Но вернуться в Аахен пока не успели. Когда Маренн вошла, все военные встали.
—Фрау Ким, прошу на сцену,— пригласил ее Пайпер.— Я выполнил все, что сказал вам.
Она взглянула — на сцене стоял тот самый белый рояль, который прошел с ними не одно сражение. Перед ним — круглый концертный стул.
—Я буду сам аккомпанировать вам.
—Но я не знаю, как у меня получится,— Маренн явно смутилась.— Я же все-таки не певица.
—Зато вы замечательный доктор,— успокоил ее Пайпер.— И смелая, красивая женщина. Я тоже не пианист, но вместе мы справимся.
—Пойдем со мной,— она потянула Рауха за руку.
—А что я буду делать?— удивился он.— Тоже петь?
—Нет, конечно,— она с упреком взглянула на него.— Просто посидишь рядом со сценой.
—Ну, это — пожалуйста.
—И вот еще,— попросила она Пайпера,— поставьте на сцену стул. Самый обычный стул. Если можно. Я не буду на нем сидеть, но он мне пригодится.
—Хорошо,— Пайпер пожал плечами и тут же распорядился,— Крамер, вы слышали?
Стул принесли. Маренн поднялась на сцену. Ее встретили аплодисментами. Пайпер сел за рояль. Она наклонилась и попросила Рауха дать ей свою фуражку. Потом придвинула стул к себе, поставила на него ногу в ажурном чулке и в туфле на высоком каблуке. Черная бархатная юбка с разрезами скользнула вниз. Она надела фуражку, надвинув ее козырьком на глаза. Они блестели в электрическом свете, как драгоценные изумруды. Рукой, затянутой в черную перчатку по локоть, взяла сигарету в янтарном мундштуке. Чиркнув зажигалкой, Раух дал ей прикурить. Она ждала музыку. Но музыки не было. Пайпер смотрел на нее. Все смотрели на нее.
—А кто будет играть?— услышала она взволнованный шепот Крамера.— Господин штандартенфюрер, может быть, все-таки пригласить пианиста?
—Я буду играть, отойди,— цыкнул на него Пайпер.
Наконец послышались первые аккорды. И — зал исчез.
Для нее. Она осталась наедине с собой и со своей жизнью, как и тогда, когда пела для американцев, не видя перед собой ни одного из них.
—Арревере, милор,— ее надтреснутый голос дрогнул. Кровавое месиво под Верденом, торчащие к небу опаленные штыки, черное небо над осажденной крепостью, все это вмиг вернулось к ней. И слезящиеся глаза старика, которого недавно встретила в Бержевиле. Портрет «Марианны» на стене и сама «Марианна», бегущая под огнем французских пушек по изрытому снарядами полю боя, на котором стонут, корчатся в муках окровавленные люди, убитые своими. Фотография Эмиля Мартена, выцветшая с годами, и сам Эмиль, ловко отбивающий ее подачу на поле для бадминтона.
—Регарде-муа, милор,— чудовищный обстрел под Ставелотом, лавина танков, спускающихся с холма в Бержевиле, горящие «пантеры» у черного, обугленного кустарника, погибающие в них танкисты. И такое же поле где-то далеко под Белгородом. И в горящем танке — ее сын, ее единственный сын. Слезы навернулись на глаза. Она не могла их удержать. Они покатились по щекам.
—Ме ву плере, милор…
Зеркальные двери казино распахнулись, она повернула голову и увидела Хергета. Он вошел в обожженном камуфляже, усталый, прямо с похода. В руках он держал круглый букет голубых фиалок. С ним вошли еще несколько офицеров его группы.
—Же ву коне, милор,— произнесла она, глядя на него и повторила.— Же ву коне…
Конец выступления утонул в аплодисментах. Хергет подошел к сцене и протянул ей букет.
—Я обещал вам, что обязательно буду присутствовать на вашем выступлении,— произнес он, глядя ей в глаза.— Я и мои солдаты, мы сделали все, чтобы успеть сюда вовремя.
—Благодарю вас, Ханс,— она с радостью приняла букет.— Я очень надеялась вас еще раз увидеть.
Она с благодарностью всматривалась в его лицо, искаженное следами от ожогов. Он когда-то спас Штефана, она его не уберегла.
—Не думайте, что вы самые галантные,— вмешался Пайпер.— «Лейбштандарт» тоже не ударит в грязь лицом.
—А кто бы думал иначе?— усмехнулся Хергет.
—Это вам, фрау Ким.
Крамер и Цилле вынесли две корзины белых роз и поставили их перед Маренн.
—За ваше прекрасное пение,— продолжил Пайпер,— но больше за другой ваш талант, за ваши чудесные руки, которые стольким нашим товарищам спасли жизнь и вернули их в строй.
—Что вы, Иоахим,— Маренн была так глубоко растрогана, что не находила даже слов.— Я только выполняю свой долг.
—Его можно выполнять по-разному,— Пайпер наклонился и поцеловал ее руку.— Ваша самоотверженность не знает равных. Правда, доктор?— он повернулся к Вилланду.
—Это истинная правда,— подтвердил он.— Мы, дивизионные врачи, очень хорошо это знаем. Когда уже опустишь руки и кажется, что выхода нет, когда просто нет сил, а раненые поступают непрекращающимся потоком, вы звоните, приезжаете, с вами всегда сила, энергия, всегда готовность бороться за каждого до конца, и мы словно обретаем второе дыхание на вашем примере. Вы просто удивительное создание природы. Вы не отчаиваетесь. Никогда.
—И я отчаиваюсь,— призналась Маренн.— Но жизнь научила меня, что не надо показывать этого, если хочешь, чтобы она, жизнь торжествовала над смертью. Не надо поддаваться. И я стараюсь.
—У вас получается.
—Однако выступление закончено,— Раух помог Маренн спуститься со сцены.— Идем танцевать.
—Имей в виду,— предупредил его Пайпер,— мы тоже заняли очередь. Так что ты тут не один, не слишком увлекайся.
—Еще бы, вас тут чуть не целая дивизия,— парировал Раух.— Но я первый.
—Ты плакала, ты думала о Штефане, когда пела?
Он кружил ее в вальсе и смотрел в лицо. Она кивнула.
—Да, о нем. И о том погибшем летчике, отца которого мы встретили в Бержевиле. И о наших танкистах в «пантерах», которые сгорели у холма.
Потом, чтобы сменить тему, спросила:
—Ты помнишь нашу хозяйку в Ставелоте, фрау Аделаиду?
Он кивнул.
—Да.
—Она не зря говорила, что ты красивый мужчина. Все здешние женщины на тебя смотрят.
—На меня?— он с сомнением покачал головой.— Они все смотрят на тебя и завидуют. Твоему платью, твоим волосам, твоей красоте, твоей легкости. Кто они по сравнению с тобой — так, обезьянки…
—Ну, прямо уж…
—А таких, как я, здесь целая дивизия, ты сама слышала.
—Здесь есть номера?— она спросила быстро, как бы невзначай.
—Есть,— ответил он.— Ты устала?
—Тогда попроси, пожалуйста,— она посмотрела ему прямо в глаза,— пусть принесут шампанское в номер. И два бокала.
Она стояла у окна и смотрела, как падает снег. Вошел официант, принес шампанское в ведерке со льдом, устрицы, бокалы. Выставив все на стол, поклонился и вышел. Фриц встал с обтянутого бордовым бархатом дивана, подошел к ней. Она слышала, как скрипит кожа ремня. Отбросив ее длинные, распущенные волосы, осторожно взял за плечи, прикоснулся поцелуем к шее. Ослепительно белый манжет с запонкой коснулся кожи ее руки, и от прикосновения металла она вдруг ощутила дрожь. Он целовал ее плечи. Откинув голову, она прислонилась щекой к его мягким волосам. Затем повернулась, положила руки на плечи, глядя в лицо. Он обнял ее за талию, прижимая к себе. Тонкий, черный бархат платья беззвучно соскользнул на пол. Он что-то хотел сказать, но она прижалась губами к его губам. Зачем? Ведь все уже сказано. Все сказано. А время так быстротечно!