ан, понаблюдай пока, а я внесу это в вахтенный журнал. Мало ли что… так хоть будут знать, что здесь произошло.
Медведь приоткрыл крышку дежурного ноутбука, чтобы одновременно видеть дисплей и не светить им слишком сильно, и принялся старательно нажимать на клавиши, стараясь не издавать ни звука. Берёзов тревожно прильнул к окулярам перископа. Про Унка на теоретической подготовке рассказывали совсем мало. Неизвестная форма активности Ареала, приравненная к категории особо опасных. Издаёт предположительно ультразвуковые сигналы на частотах, разрушающих клетки головного мозга человека. Существует предположительно в Эпицентре и Красной Зоне. Раньше изредка встречалась в Жёлтой Зоне, но за прошедшие пять лет не было зафиксировано ни одного появления Унка, что связывают с ростом Ареала и несклонностью Унка покидать своё место обитания. Опять же предположительно предпочитает обитать возле водоёмов и перемещается между ними по прямой, от одного к другому. Не относится к формам жизни. Фотографий нет, подробных описаний то ли нет, то ли не давалось в связи с тем, что тварь перестала встречаться…
– Медведь, нам говорили, что этот Унк не относится к формам жизни, – Иван вглядывался в зернистую темноту, стремясь заметить в далёких кустах даже малейшее движение, – что это значит?
– То и значит, – буркнул здоровяк, – неживое оно. Как Бродяги. Сердце не бьётся, кровь не циркулирует, почки не работают и так далее. Тело холодное, потому и в инфракрасном спектре его не видно.
Лёгкое шевеление на фоне чернильной ночи в первую секунду Берёзов даже не заметил. Что-то закрыло собою часть обзора, будто на объектив перископа снаружи, у самого края линзы, села муха или прилипла пылинка, слабо покачивающаяся теперь под дуновением воздуха. Иван недовольно поморщился и покрутил верньеры регулировки резкости, перенастраивая перископ с дальнего обзора на ближний.
– Что за чёрт… – удивлённо выдохнул он, – у нас на крыше ребёнок!
На дальнем обрезе плоской бетонной крыши лаборатории спиной к сторожевой вышке сидела, свесив ноги, скрюченная фигурка мальчишки лет семи-восьми, одетого в какое-то рваньё. Ребёнок сжался в комок и едва заметно раскачивался в разные стороны, словно стрелка метронома.
– Замри!!! – зашипел Медведь, срываясь к перископу. – В угол! К окну не подходи!
Он отстранил Ивана от окуляров и сам посмотрел в указанное место.
– Твою мать! – снова выругался здоровяк едва слышным шёпотом, стремительным движением опуская светящуюся крышку ноутбука. – Он уже здесь!
Медведь быстро и осторожно присел, чтобы случайно не мелькнуть в окне, и на корточках сделал пару шагов к углу, где стоял прислонённый к стене топор. Он взял его в руку и, разворачиваясь спиной к стене, посмотрел на Берёзова, прислоняя к губам указательный палец другой руки, изображая знак полнейшей тишины. Иван вжался в противоположный угол и замер. В наступившей тишине можно было уловить тихое детское хныканье. Берёзов вопросительным жестом указал Медведю на рычаги обрезиненных заслонок из бронестекла, предназначенных для герметизации наблюдательных окон. Тот отрицательно мотнул головой.
– Может услышать скрип, когда станем опускать, – едва слышно выдохнул он, – убери звук на рации!
Иван торопливо выкрутил на минимум колёсико громкости на гарнитуре. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь вышел в эфир именно сейчас. Теперь он хорошо понимал, зачем Медведю топор вместо «Печенега». Унк сидит на крыше в десяти шагах от них. С такого расстояния гранатомёт его не достанет. А из пулемёта убивать и без того мёртвую тварь – занятие слишком долгое. Если Унк заорёт, у них мозги полопаются в считаные секунды, тут одна надежда – успеть разнести голосовые связки чем-нибудь гарантировано надёжным… Если только оно орёт голосовыми связками… Судя по напряжённому, словно сжатая пружина, Медведю, сжимающему топор, прицельный выстрел в голову в случае с Унком явно проблемы не решит. Иван пожалел, что не взял с собой на дежурство боевой нож. Думал, что в бронированной будке он будет излишним…
Они просидели неподвижно, словно изваяния, минут десять, вслушиваясь в едва слышный плач. Внезапно со стороны края крыши донёсся отчётливый всхлип, перешедший в негромкие рыдания. Что-то коротко зашуршало, и через секунду раздался звук падающего тела. Детский плач зазвучал сильнее уже откуда-то снизу и в следующее мгновение резко перешёл в громкий и хриплый монотонный вой, быстро взлетевший до оглушительного ультразвукового визга. Острая боль резанула по барабанным перепонкам, заставив бойцов рефлекторно заткнуть ладонями уши. Внезапно визг прекратился, и, словно вторя ему, со стороны озера пришел тяжкий печальный вздох чего-то очень большого и невидимого. Рыдания ребёнка зазвучали вновь, удаляясь. Унк плакал жалобно и тонко, словно голодный, потерявшийся в диком лесу малыш.
– Уходит, – Медведь вытер рукой текущую из уха кровь, – повезло. Нам. Я иду вниз, надо выяснить, кто умер.
– Думаешь, у нас? – Иван посмотрел на ладони, которыми только что затыкал уши, и потянулся за индивидуальным перевязочным пакетом. Он разорвал упаковку, оторвал от бинта ватно-марлевую подушечку и принялся оттирать кровь с ладоней, ушей и шеи. – Держи, – он протянул Медведю вторую подушечку.
– Унк просто так не приходит, – мрачно ответил здоровяк, – а этот шёл издалека. Видать, давно почуял.
– Что же это за дрянь такая? – скривился Берёзов. – Я в темноте его за ребёнка принял. Думал, пацанёнок лет восьми в каких-то обносках на крыше сидит…
– Это и есть ребенок, – поморщился тот, вытирая уши, – чёрт, больно! Толком никто не может объяснить, как они стали такими. Учёные несут какую-то заумную чушь о патологических обратно-регенеративных мутациях, которую даже сами вряд ли понимают. Болт говорит, что это новорождённые дети, погибшие во время Выбросов, что впервые накрывали населённые пункты в Эпицентре и Красной. Умереть полностью они не смогли, полноценно вырасти – тоже. Вот и выросли непонятно во что…
– Активность в эфире, – перебил его Иван, указывая на тускло мигающую зелёным светодиодом рацию, – похоже, вызов.
Оба почти одновременным движением подняли уровень недавно отключённой громкости портативных раций.
– …ответьте Лаванде! – слегка зашипел эфир. – Медведь, Туман, ответьте Лаванде!
– Медведь на связи, – откликнулся здоровяк.
– Вы слышали звук? Что происходит? Где вы? – испуганной скороговоркой заговорила Лаванда. – Почему не отвечаете на вызов?
– У нас всё в порядке. Теперь, – ответил Медведь. – Я на вышке, спускаюсь, сейчас буду у вас. – Он немного помедлил и добавил: – Поднимите всех своих людей, необходимо проверить личный состав.
Он открыл внутренний люк и покинул вышку. Иван вновь приник к перископу, но больше ничего подозрительного в поле зрения не попадалось. Спустя несколько минут в эфир вышел Медведь и коротко сообщил о том, что весь личный состав лаборатории цел и невредим.
– Смотри в оба, Туман, – посоветовал здоровяк. В его голосе явственно проскальзывала сильная насторожённость, – что-то тут не так. Оно не приходит без причины.
Берёзов загерметизировал вышку. Хоть это не спасёт от удара Унка, но хотя бы как-то смягчит его. Он вернулся к наблюдению. Вскоре рассвело, и качество обзора улучшилось. Спустя час Иван уже мог чётко разглядеть озеро со всеми ближними и дальними подступами, ничего похожего даже на малейшее движение там не наблюдалось, и он развернул перископ, осматривая окрестности лаборатории. В первую секунду он подумал, что вертолётная площадка исчезла, на ночь поглощённая растительностью. Обычно ровное место тщательно утрамбованной земли оказалось почти полностью покрыто «кустами» Дикобразов. Берёзов осмотрел пустырь, лежащий на севере. Похоже, все Дикобразы оттуда перебрались на вертолётную площадку, и за ночь их количество удвоилось. Иван мгновение размышлял, разглядывая усеянные ядовитыми шипами спинные колючки, слабо шевелящиеся на утреннем ветерке, после чего вышел в эфир и вызвал Медведя.
– На связи, – немедленно отозвался тот, – в чём дело?
– Похоже, я знаю, кто умер, – ответил Берёзов, – скажи Лаванде, пусть проверит своего Осьминога.
Вскоре выяснилось, что Осьминог действительно умер, и до самой смены никаких других происшествий не происходило. Через пару часов скопище Дикобразов начало понемногу расползаться, и к полудню вертолётная площадка приняла свой прежний вид. В три часа Берёзова сменил Капкан, и Иван направился в душевую. Оттирая с ушей и шеи засохшую кровь, он понял, что затрудняется определить, чего же ему хочется больше: есть или спать.
Звон тревожной сирены сорвал его с койки, не дав поспать и пары часов. Берёзов буквально влетел в камуфляж и бросился к оружейной, на ходу надевая гарнитуру рации. Судя по суматохе в эфире, что-то проникло в лабораторию. Как это могло произойти, на дверях же дежурит Шорох?! Иван рванул из ружейной стойки автомат, сунул в набедренный карман пару магазинов и побежал по коридору, ведущему к выходу из лаборатории.
– Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте! – Почти умоляющий голос Лаванды был слышен издалека. – Выключите сирену! Вы его пугаете!
Сирена стихла в тот момент, когда Берёзов с автоматом на изготовку выскользнул из-за поворота коридорного ответвления, готовый мгновенно открыть огонь. Увидев открывшуюся перед ним картину, он остановился. Прямо посреди коридора лежал Дикобраз в охотничьей позе, широко расставив во все стороны спинные колючки, полностью закрывая собой проход. С одной стороны от зверя, отрезанные от выхода, испуганно жались к стене лаборанты с длинными штангами электрошокеров в руках, сопровождаемые замом Лаванды. С другой стороны стояла сама Лаванда, пытаясь закрыть собою Дикобраза от целящегося в него Шороха. Увидев Берёзова, она поняла, что не сможет закрыть зверя от двух автоматчиков сразу, и снова взмолилась обречённым голосом:
– Не стреляйте! Пожалуйста! Он не опасен! Я гарантирую! – Она беспомощно переводила взгляд с одного ствола на другой. – Он просто напуган и пытается защититься! Не стреляйте…