еской обители, в первый состав которой вошло чуть более десятка монахов. Но деятельный отец Евлантий времени даром не терял, и к моменту появления в РАО в 2003 году самого Прокопенко личный состав монастыря насчитывал уже полсотни душ. А сейчас на его обширной территории высилось уже три огромных храма, и обитель считалась не только одной из крупнейших в стране, но одной из наиболее знаменитых.
Схема, выстроенная Лозинским, была проста в своей гениальности, и Прокопенко, получив от босса бразды правления, не переставал восхищаться дальновидностью вице-премьера. Шеф не стал размениваться на мелочи подобно стандартным московским откатчикам. Обычно чиновник, требующий от бизнесмена откат за получение выгодного государственного заказа, предлагает перевести на счёт некоего храма определённую сумму денег, скажем, сто рублей. Храм, в свою очередь, нанимает некую фирму, например, для проведения ремонта. Услуги фирмы стоят десять рублей, но храм платит за работу сто рублей с условием, что девяносто рублей фирма вернёт храму либо наличкой, либо переводом на тайный офшорный счёт. Из этих девяноста рублей десять процентов храм оставляет себе, остальное отдаёт чиновнику. Всё, откат прошёл, все довольны. Но таким образом нельзя отмыть действительно крупные суммы денег, и Лозинский пошёл много дальше.
Он заранее продумал всё. До момента создания монастыря РАО «Ареал» не растратило и не потеряло ни рубля государственных денег, и даже благотворительность в адрес храмов агента «Селезнёва» осуществлялась из своих прибылей. Этим он создал у РАО репутацию кристально честной и прозрачной государственной структуры, попутно приучив всех к тому, что «Ареал» со всей серьёзностью относится к слову Божьему. После создания монастыря откаты были поставлены на поток. Огромные деньги перечислялись партнёрами РАО, получившими госбюджет, на нужды обители, и именно координация этого процесса и стала основной задачей Прокопенко. Он проводил тендеры, работал с соискателями, вёл скользкие и не очень переговоры и принимал решения о «надёжности или ненадёжности» того или иного претендента на кусок государственного пирога. Отец Евлантий, получая миллионы долларов, лихо «отмывал» их самым беспроигрышным способом, найденным всё тем же Лозинским: монастырь занимался помощью нищим и бездомным. Обитель закупала, согласно документам, колоссальные объёмы гуманитарной помощи и бесплатно раздавала их страждущим. Проверить истинный баланс между заявленными тратами и реальными было невозможно – нищие не ведут бухгалтерских документов, а бездомные не готовят отчёты о полученной помощи.
На текущий момент автомобильный парк монастыря насчитывал более пятидесяти большегрузных фур, в которых монастырская братия странствовала по всей стране, безвозмездно раздавая гуманитарную помощь нищим, бездомным и нуждающимся. В действительности же эти траты являлись ничтожной долей тех сумм, которые официально указывал отец Евлантий, как средства, потраченные на покупку товаров. Основная часть денег уходила на тайные офшорные счета Лозинского и остальных членов Совета Директоров, кроме Воронцова. С МЧСником всё было плохо, но это неизбежное зло, с которым приходилось мириться. В целом же схема работала безотказно. Ежегодно отмывались сотни миллионов долларов, и никаких вопросов не возникало. Налогами Церковь не облагается, а никто из тех, кто догадывался об истинном предназначении монастыря отца Евлантия, не хотел рисковать навлечь на себя недовольство РПЦ какими-либо заявлениями. Не говоря уже о том, что подобная глупость автоматически делает тебя врагом не только Церкви, но и вице-премьера, и, что ещё хуже, генерал-лейтенанта ФСБ Белова. А у него, вот уж точно, разговор короткий…
– При нашем текущем положении дел три процента – это девять миллионов долларов в год! – усмехнулся Прокопенко, иронично разглядывая попа. – И вы ещё чем-то недовольны? Зачем вам пять процентов, святой отец? Всё равно Патриарх весьма предусмотрительно ввел в РПЦ закон, согласно которому все деньги церковных иерархов после их смерти должны быть возвращены Церкви! Или аппетиты вашего сына настолько велики? – Чиновник изобразил ехидную улыбочку.
Чадо агента «Селезнёва», до сих пор проживавшее в Латвии, оказалось никудышным бизнесменом, но талантливым кутилой. Если бы не финансовые вливания отца, он давно уже жил бы на улице и просил подаяние. Однако отец Евлантий даже глазом не моргнул:
– Помилуйте, Максим Анатольевич, львиную долю этих средств я передаю Церкви! – Священник был сама любезность. – Вам не хуже моего известно, что для успешного воплощения в жизнь наших с вами совместных планов обитель сия должна выглядеть не просто самодостаточной, но приносить немалую пользу Патриархии, иначе у руководства может возникнуть к нам множество вопросов. Начиная от епископа местной епархии и заканчивая Контрольной службой Управления делами Московской Патриархии.
– Разумеется, мне это известно, – согласился Прокопенко, – как и то, что все эти проблемы улаживаете не вы. Ими занимается генерал Белов. Именно он выпутывает вас из неприятных ситуаций, в часть из которых вы попадаете в результате собственной недальновидности.
Он вновь воззрился на священника с добродушной улыбкой. По лицу Евлантия скользнула едва заметная тень недовольства, тут же исчезнувшая без следа, но от глаз Прокопенко это не укрылось. Про себя он довольно ухмыльнулся. Укол попал в цель. На самом деле агенту «Селезнёву» приходилось не так уж и просто. Белов действительно с легкостью решал проблемы, возникающие на высоких уровнях, но было ещё кое-что, заставлявшее Евлантия нервничать. Дело в том, что из почти ста тридцати монахов монастыря об истинных делишках настоятеля знало всего четверо доверенных лиц. Остальные монахи честно и самоотверженно отдавали себя делу служения Церкви. Десятки людей отказывали себе в еде и отдыхе, неделями, а то и месяцами не вылезая из кабин грузовых фур, развозящих по стране помощь бездомным, искренне помогали малоимущим и рисковали жизнью, проводя службы и принимая причастия на находящихся в Зонах объектах РАО. Почти все монахи принимали самое активное участие в «трудовом подвиге», только в отличие от сотрудников «Ареала» они не получали повышенных зарплат, премиальных, льготных путёвок или увеличенных отпусков.
И среди этих людей иногда находились монахи с довольно пытливым умом. Один такой умудрился связать между собой заявленные затраты монастыря на гуманитарную помощь и реальный размер этой самой помощи. Как ему удалось составить хотя бы приблизительную картину, было непонятно, но у монаха возникли некоторые сомнения и вопросы. Не имея никаких доказательств, кроме собственных умозаключений, он принялся «копать». И вскоре отец Евлантий примчался к Прокопенко белый от ужаса. Пришлось докладывать Белову. В результате делом занялся Ферзь, и чересчур умный монах, в очередной раз отправившийся проповедовать на нефтенакопитель Ареала, трагически погиб, попав в аномалию. Как сказал сам Прокопенко в своей речи на его символических похоронах: «Это большая потеря для всех нас». И вот теперь, похоже, история грозит повториться.
– Кстати, как обстоят дела с этим вашим одноруким, как там его… Феоктистом? – ненавязчиво осведомился Прокопенко, не давая попу взять разговор в свои руки. – Всё разнюхивает?
– Пока мне удаётся держать ситуацию под контролем, – ответил Евлантий, недовольно поджимая губы, – я предприму всё, чтобы не допустить повторения той… неприятной истории.
– Да уж предпримите, – сыронизировал чиновник, – иначе у нашего руководства может сложиться мнение о вашем, так сказать, неполном служебном соответствии!
С недавних пор в хозяйстве агента «Селезнёва» объявился ещё один чрезмерно любопытный монах. Некто, в монашестве нареченный Феоктистом, ранее был обычным нелегальным сталкером, ползал по Зонам в поисках метов, где и вляпался в аномалию. Отделался, по меркам Ареала, легким испугом – всего-то потерял руку. Став инвалидом, ушёл в монастырь, год ходил в послушниках, потом принял постриг. Несколько лет ничем не выделялся. В силу своей инвалидности был приобщён к канцелярской работе, и вот тут-то он и засомневался в честности отца Евлантия. Теперь суёт нос куда не надо.
– Это что, угроза? – осторожно произнес агент «Селезнёв». – Или вы таким способом намекаете на то, что Валентин Иванович мною недоволен?
– Это всего лишь совет не допустить повторения ошибок, – отмахнулся Прокопенко. – Вам стоит более тщательно заниматься кадровыми вопросами. Пока что вами недоволен только я. – Он многозначительно посмотрел на священника. – Но я не ставил в известность руководство. Если бы вами был недоволен Валентин Иванович, боюсь, вас без всяких прелюдий уже постигла бы трагическая участь господина Медведкова. На данном этапе я не вижу в этом необходимости, но советовал бы вам забыть о пяти процентах, так сказать, до лучших времён! Не в вашем теперешнем положении затевать вопрос об увеличении…
Внезапная трель мобильного телефона оборвала чиновника на полуслове. Звуковой сигнал был экстренным, и Прокопенко снял трубку.
– Максим Анатольевич! – зазвучал голос дежурного управляющего. – Две минуты назад начался Выброс! Имеются пропавшие без вести. Вам стоит приехать в офис как можно скорее, Совет Директоров уже оповещён, мы сейчас организовываем для них вылет из Москвы.
Прокопенко пообещал скоро быть и повесил трубку.
– Выброс? – спросил отец Евлантий. – Есть жертвы?
– «Да» на оба вопроса, – ответил чиновник. – Мне надо срочно вернуться в свой кабинет. Наш разговор на этом предлагаю закончить. Мы ведь поняли друг друга, святой отец?
– Вполне, – склонил голову агент «Селезнёв», – ступай, сын мой, с Божьей помощью! – Он осенил его крестным знамением.
– Спасибо, он только что мне очень помог! – скривился Прокопенко, выходя из кабинета Евлантия.
На обратном пути, сидя в машине, Прокопенко был мрачен. Чёртов Выброс! Как не вовремя! Завтрашняя поездка в Москву на уик-энд безнадёжно пропала. И это сейчас, когда он заработал столько денег на бюджете «трудового подвига»! Можно поставить на уши хоть все нелегальные казино Москвы! А теперь придётся безвылазно просидеть в этой дыре ещё несколько недель. Думать о том, что какие-то очередные недоумки из этого тупого стада умудрились пропасть без вести, и вовсе не хотелось. Сейчас в прессе начнётся нытьё по этому поводу. Лишняя головная боль… Он с тоской посмотрел в окно на быстро приближающуюся Ухту.