-Ты уникальна, Саросса, - прикосновение пальцев к щеке заставило вздрогнуть. Саросса повернула голову в сторону мужчины. К темноте разноцветных глаз в ночи она уже успела привыкнуть. Теперь это было не страшно. Смотреть в светлые глаза, окруженные мраком. – Никогда не забывай этого. Ты такая, какая есть. Других таких нет. Если внешность бывает схожей, то, что живет внутри тебя и зовется душой, никогда уже не повторится.
Теплые слова завораживали. Саросса ощущала себя не в своей тарелке, чувствуя, как непрошенные мурашки бегают по телу. Почему-то щипало в глазах. С ней никогда не говорили так, не были никогда столь откровенны. Она совсем не чувствовала фальши. Этот странный человек говорил именно то, что думал, чем заставлял окончательно путаться в происходящем. Она до сих пор не понимала, зачем ему нужно все это. Получить ее? Так она и так принадлежит ему, ошейник лишнее тому доказательство. Однако, похоже, его интересует что-то иное.
-Ты спросила, зачем я хочу узнать тебя? – напомнил тем временем Хари-Хан, взгляда от девушки не отводил. – В этом нет никакой тайны. Я всего лишь хочу понять тебя, понять причину грусти в твоих глазах. Причину, по которой ты воздвигаешь барьеры меж собой и всем, что тебя окружает. Оглянись! Мир огромен, он прекрасен. В нем много тех, кого будет радовать одна лишь твоя улыбка и огорчать слезы в твоих прекрасных глазах. Не плачь, глупенькая, ты чего?
Хари-Хан только сейчас заметил, как по щеке звездного создания скатилась одинокая светлая слезинка. Отвернуть голову девушке не дали, мокрую дорожку стерли пальцем.
-Простите, хозяин, - тихо шмыгнули носом. Саросса вдруг нашла в себе силы улыбнуться. Сама не знала, как и почему. Но отчего-то это было так просто сделать. Она подняла взгляд к его лицу. – Мне никогда не говорили таких слов. Добрых, ласковых. С того момента, как я встала на свой путь и стала такой, как вы видите, отовсюду звучали лишь оскорбления и угрозы. Меня обвиняли в колдовстве, пособничестве дьяволу и пытались сжечь. Любители экзотики охотились в угоду своим прихотям. Меня все считают тварью или чудовищем за мой внешний вид. Большинство из тех, кто сейчас стал моими друзьями, в свое время так считали. Даже тот, кто… - Саросса запнулась, когда заметила тень, скользнувшую по глазам стоящего напротив мужчины от этих слов. – Не важно. Так было всегда, я думала, что привыкла. Но, как оказалось, ничего не привыкла. Все осталось. И в какой-то момент мое терпение лопнуло, мне надоело это положение вещей. Впервые за все время своего существования я захотела причинить вред и боль тем, кто своими словами причинял ее мне. И тогда поняла, что единственный мой друг и наставник, тот, кто подарил мне новую жизнь после того, как в свое время она стала мне не нужна, пропал куда-то.
-Так твоя грусть из-за него?
Девушка кивнула, опустив взгляд.
-Он единственный всегда молчаливо поддерживал меня. Ему было все равно, как я выгляжу. Было достаточно уже того, что я есть. Такая, какая есть. Это глупо, но вы – первый человек, который отнесся ко мне так же, как он. Приняли с теплом и никогда не отвечали грубостью на мои промашки. Вы даже не ругались, когда я вас ударила. Вы не воспользовались тем, что на мне ваш ошейник, - Саросса сделала паузу, собираясь с мыслями и чувствами. Кажется, она стала понимать, что ее привело сюда этой ночью. И что именно пугало в этом человеке с самого начала их знакомства. Только сейчас это, скорее, согревало, чем отталкивало. – Знаете, если бы он был человеком, он был бы таким, как вы.
-Вот как? – с улыбкой отозвался Хари-Хан. Он не стал спрашивать, кем же был наставник и добрый друг этой крохи, если он не был человеком. Сейчас это не имело ровным счетом никакого значения. – Буду счастлив счесть твои слова за комплимент.
Саросса сделала шаг в сторону мужчины, оказалась в теплых объятиях. Ее не боялись. Наверное, это было именно тем, что ей сейчас было нужно. Почувствовать себя самой обычной, а не мирским чудовищем. Поэтому она и не смогла усидеть в своей комнате, потому и не смогла уснуть. После того чувства, которое в ней разбудил Хари-Хан днем по неосторожности или умышленно, когда дал ощутить такие простые отношения к окружающим, где они так веселились на приготовлении к предстоящему празднику, она не хотела вновь запираться в темной комнате в одиночестве.
-Я могу провести эту ночь с вами? – тихо попросила она.
Мягкая рубашка легко касалась щеки, от нее пахло чем-то приятным. Определить, чем именно, Саросса не взялась бы. Запах моря, запах костра, запах ягодного вина.
-Тебе не нужно просить об этом, - так же негромко откликнулся Хари-Хан, удерживая настоящее чудо в своих руках. И последний дурак или дураки те, кто не понимают, кто был рядом с ними все это время. Теперь же он не позволит ее обидеть, пусть только попробуют. – Любой ценитель прекрасного пола сам захочет тебя. И будет счастлив, едва увидит тебя на пороге своей комнаты. Не скажу, что я такой уж добропорядочный. Так что тебе стоит подумать, прежде чем соглашаться.
-Вы не белый и не пушистый, - внезапно рассмеялась Саросса. Ей было легко с этим человеком. Легко и хорошо. Не так, как с тем, другим. Чувства не те, но все равно хорошо. Пусть будет только этой ночью, но она хотела быть сейчас здесь. Это именно то, чего ей всегда недоставало. – Я знаю. И не буду завтра устраивать скандалов, обещаю.
-Мне будет достаточно слов, что ты не будешь бить меня тяжелым по голове, - ответил улыбкой на улыбку Хари-Хан. Он склонился к губам девушки, ощутил их вкус на своих. – А скандалы я как-нибудь переживу.
-Я постараюсь, - пробормотали ему в ответ.
Глава 8
Когда утром Саросса открыла глаза, в них светили первые лучи солнца, которые отражались от полированного бока вазы, что стояла на парапете балкона в углу. Красивое произведение искусства осталось незамеченным сегодня ночью. Вторая такая же ваза приютилась недалеко от кушетки, в которой лежала девушка. Сароссе удалось рассмотреть красивых нимф и деревья, что были изображены на ней. Действительно, очень красиво.
Легкая утренняя прохлада и ветер с моря ласково обняли ее, едва она покинула объятия того, с кем провела эту волшебную ночь. Саросса невольно поежилась и отыскала неподалеку свою тунику. Нет, убегать она не собиралась. Возможно, кто-то так и делает, но обычно эта паника идет от страха или нежелания узнавать то, чего боишься и страшишься. Ей же бояться было нечего, да и незачем. Эта ночь была настоящей сказкой. С ней никогда не были так нежны, так внимательны. Ее не боялись, не пугались, не издевались. Хари-Хан играл, но играл осторожно, не желая причинять вреда. А еще, кажется, она поняла, почему его так любят Акелис и Ивиайи. Если бы не Остолист, оставшийся на далеком острове, и Ксонус, возможно, она бы и сама не решилась никогда больше покинуть этого райского места и этого человека. Что помог ей, дал почувствовать себя действительно единственной и неповторимой, желанной и нужной, настоящим сокровищем.
Саросса присела на парапет балкона в уголке возле той вазы, что столь неосторожно разбудила ее, подогнула одну ногу под себя, вторую свесила свободно вниз. Здесь автор произведения искусства изобразил русалок. Невольная улыбка скользнула по губам Сароссы, когда она поняла, что вчерашние сравнения Хари-Хана были взяты явно не с потолка. И что, возможно, она не первая, кому он говорил эти слова. И все равно приятно, ведь слова шли от души.
Первые солнечные лучи казались прохладными. Нет, не холодными, а освежающими. Они дарили покой и спокойствие, надежду и осознание того, как прекрасен мир, если не запираться в том чулане, куда себя загнала она, сама того не ведая. А еще некое чувство поселилось в груди. Что-то теплое, знакомое.
Саросса подняла руку ладошкой вверх, пошевелила пальцами. Солнце осветило их, подарив тепло. Хотя сами лучи еще не грели. Саросса с удивлением наблюдала за тем, как в ладошке возник светлый комочек золотого света. Он горел, искрился. Это было невозможно описать. Зато когда вдруг мягкое сияние пропало, Саросса смогла почувствовать то, что хотело ей показаться. И теперь с укором терпеливо ждало, когда же до нее дойдут очевидные вещи.
Посох появился в ладони сразу, едва Саросса позвала его. О, небо! Как долго в первые дни после его исчезновения она звала, пыталась узнать, куда и почему он пропал. Но все было тщетно. Она не чувствовала. Не чувствовала ни его, ни Ксонуса, который словно бы отгородился от нее прочной стеной. Что недалеко ушло от истины.
По губам пробежала усмешка. Саросса отозвала посох обратно в небытие и теперь тихо смеялась сама над собой, над тем, какой слепой и глупой она была. Ведь вот она, та причина, по которой исчезал Ксонус. А она не поняла, не подумала и не почувствовала, хотя четко осознавала, что что-то здесь не так. И что вина не в ком-то или чем-то другом, а в ней самой.
Тот день, когда ее разозлили на корабле Корсара, мог бы стать последней каплей. Если бы Ксонус не отстранился, не отдалился от нее, она легко могла бы пролить чью-то кровь, покалечить, убить. Так сильна была ее злоба, ее разочарование в людях, что накопились за все века ее существования. Сам Ксонус не имел ничего против, но знал, что она не простила бы себя за эту минутную вспышку и слабость. Потому и попытался спасти от ошибки. А она решила, что он бросил ее на произвол судьбы и так долго обижалась. Дура. И все-таки. Хватило единственного человека, который отнесся к ней с нежностью, с пониманием и некой своей любовью, чтобы злость ушла из ее сердца, наполнив мир красками.
Теплый взгляд бросили на кушетку, где укрытый легким покрывалом до пояса лежал Хари-Хан. Из-под кончика сымпровизированного одеяла выглядывал стальной протез. Шестеренки, железки. Он ничуть не мешал своему владельцу. Сама Саросса вчера, кажется, даже не вспомнила о такой мелочи. Так же как он не думал о рогах, копытах, не искал хвоста и не вспоминал демонов.
В руке возникла знакомая золотистая флейта, сотканная из чистой энергии Ксонуса. Она тоже была недоступна ей все это время. Наверное. Честно говоря, Саросса не помнила за собой, чтобы у нее возникало желание позвать ее с тех пор, как играла однажды на северных островах для своего мастера. Зато теперь желание жить и радоваться каждому утру било из нее ключом. Ей хотелось смеяться, но, опасаясь разбудить того, кто сумел подарить ей радость нового утра, она лишь поднесла флейту к губам. Негромкая мелодия не могла разбудить. Она вплеталась в сны и уносила в мир грез.