— Покормить не забудьте.
— Позже чего-нибудь принесу.
Дверь звонко грохнула металлом о металл, и Клим остался один. На полу тёмной кладовки плескалась вода, воняло ржавчиной и нечистотами. От стены до стены не более полутора метров, и всё пространство поглощают рёбра пустых стальных полок. Свет падал в отверстие иллюминатора, хотя сам иллюминатор отсутствовал, и круглая дыра была перегорожена двумя прутами арматуры, приваренными крестом. Вместе с солнечным светом в дыру задувал холодный ветер и залетали брызги волн, бивших о борт. В довершение всего за переборкой грохотал двигатель, отчего полки дрожали мелкой дрожью. Повалившись на нижнюю, Клим подложил под голову руку и почувствовал, как сознание снова становится сумеречным, уже не отличающим реальность от больного воображения. Хоффман возвращался к нему чаще других. Живой, молчаливый и вовсе не пытающийся оправдываться или сопротивляться. Айземанн же, напротив, ругался и не закрывал полный железных зубов рот. Круговоротом мелькали лица. Ухмыляющееся лицо Фегелейна, белое, без единой капли крови лицо водителя Франца. Его сменило перекошенное лицо Ганса, держащегося за живот и кривящегося от боли. С каждым новым появлением Ганс менялся, пока не оказался в маске вождя туземцев. Но всё это были персонажи его аргентинских воспоминаний, поэтому, когда вдруг появился Адэхи, Клим удивился даже во сне. Он открыл глаза, почувствовав, как зубы и всё тело трясутся крупной неконтролируемой дрожью. Клим сел, свесив ноги, и заметил, что воды в кладовке прибавилось. Теперь, отзываясь на качку судна, она с шипением перекатывалась от двери к борту пенистыми потоками, неся с собой нетонущий мусор и пустые банки. Вода была чёрная как мазут и вонючая как мазут. Рядом на полке Клим скорее нащупал, чем увидел алюминиевую миску с кашей и кружку с водой. Кукурузная каша, похожая на клейстер, застряла в горле, а воду он выпил залпом, как заблудившийся в пустыне путник. Едва освещающий кладовку свет падал из соседнего помещения через вентиляционную решётку над дверью. На всякий случай Клим дёрнул ручку, хотя и так был уверен, что дверь заперта. Губы пересохли, голова кружилась, мутило, тело ломило от боли. Тяжело поднявшись, он подался к дыре иллюминатора, чтобы глотнуть свежего воздуха, и только тогда заметил, что за бортом глубокая ночь, тёмная и безлунная. Судно ощутимо сбавило ход, и шум бьющих в борт волн тоже стал мягче и тише. Подобно выброшенной на сушу рыбе Клим хватал ртом воздух, вжавшись лицом в ржавые прутья. Невидимые холодные солёные капли впечатывались в горячий лоб, принося небывалое наслаждение. Шум моря распадался на тысячу звуков, и они вновь сплетались в спокойное убаюкивающее шипение. Тонкой лентой в переплетение звуков тихо вкрадывались голоса. Отчётливо услышав пару фраз, Клим обернулся на дверь, решив, что за ним пришли. Но стоило отстраниться от дыры иллюминатора, и голоса пропали. Тогда он неожиданно осознал, что голоса звучали там, за бортом! Первой его реакцией была уверенность, что голоса — это продолжение бредового сна, затем он прислушался. Говорили тихо, шёпотом, но вполне раздельно и отчётливо. А дальше… он почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Клим разобрал несколько слов и неожиданно понял, что слышит немецкую речь. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. «Вот так и сходят с ума» — прилетела неожиданная разгадка. Однако голоса не исчезали, напротив, приближались и становились громче и отчётливее. Временами они казались знакомыми. Неожиданно резко и неприятно для слуха заскрипел о судно борт резиновой лодки, и в темноте сдавленно ругнулись.
«Этого не может быть! — Клим отпрянул от иллюминатора. — Меня преследуют призраки прошлого!»
Однако призраки оказались весьма говорливыми и бойкими на язык. Перемещаясь вдоль судна, резиновая лодка продолжала скрипеть, чем вызывала шквал крепких выражений.
— Бросай конец, — зашипел с другой стороны иллюминатора до боли знакомый голос. — Тебя, дебила, для чего вперёд поставили?
— Ты лучше хватайся за леера. Не видишь, слепое отродье, что нас сносит к корме?
— Свернуть бы тебе нос, умник. Подведи ближе, я уже почти достал.
— Всем тихо! Кажется, я что-то услышал.
А вот этот голос Клим узнал бы, даже бушуй за бортом штормовой шквал. Сиплый, с характерной шепелявостью, растягивающий окончания слов — Сигард Вайс! Клим отшатнулся, прижавшись спиной к двери. На мгновение показалось, что с Вайсом они едва не столкнулись нос к носу. Затем голоса переместились дальше вдоль судна и стали едва различимы. Лодка ещё несколько раз скрипнула о борт, и вскоре все звуки исчезли.
— Эй! — Клим ударил в дверь кулаком — Кто-нибудь! Проснитесь!
Металлическое рокотание двигателя легко справилось с его слабым голосом.
— Проснитесь! — закричал Клим, изо всех сил забарабанив в дверь железной кружкой. — Вставайте! Тревога, чёрт вас подери! Откройте дверь!
Но судно крепко спало, дежурная вахта наверху тоже его не слышала, и первые признаки движения появились с первыми выстрелами. Над головой загремели ботинки, зазвенели сталью люки, раздались перепуганные крики и поверх всех этих звуков — длинные автоматные очереди.
— Откройте! — продолжал обивать кулаки Клим, понимая, что уже опоздал. — Кто-нибудь!
Перед его глазами сама собой сложилась картина того, что творилось сейчас наверху. Первый шквал стрельбы стих, и очереди сменились одиночными выстрелами — это уже добивали раненых и спрятавшихся в тёмных закутках. Потом выстрелы смолкли, и лишь бряцали распахиваемые настежь двери — начался обыск судна. Клим сел на край полки, прижавшись затылком к стене, и стал ждать, равнодушно слушая приближающиеся голоса. Наконец дошла очередь и до его двери. Ржаво заскрипел штурвал, открывающий стопорные замки, и в глаза ударил яркий луч света. Кажется, в глухой кладовке ожидали увидеть что угодно, но только не человека. От неожиданности фонарь дёрнулся, его владелец нервно вскрикнул и полез за переброшенным за спину автоматом.
— Ну-ка, постой, — остановил его второй силуэт, появившийся из темноты.
Ещё один луч упёрся Климу в лицо, затем оба выдохнули в один голос:
— Вот так сюрприз!
Его ещё с полминуты недоверчиво рассматривали со всех ракурсов, и наконец неприятный для глаз свет фонарей скользнул вниз.
— Ломан, а ну-ка зови всех сюда! Чтоб я вместо любимого пойла сосал всю жизнь молоко, если это не наш русский!
— А я его чуть не пристрелил!
— Да, индеец бы расстроился. Эй, дружище, вставай, приехали. Что-то тебя здесь комфортом не баловали. Скажи честно, у нас было лучше?
Клим медленно поднялся и только сейчас разглядел лица своих освободителей.
— Привет, боцман! А вы всё воюете?
— А ты всё катаешься по морским круизам? — хохотнул Рикен. — Да ты выходи из этой конуры, пусть на тебя и другие посмотрят. Эй, вшивый сброд! — крикнул он в тёмный коридор. — Подходи, полюбуйся, кого мы здесь нашли!
Жуя и сплёвывая на ходу желтую мякоть, первым появился Тапперт.
— Вернер, тут повсюду только рогатая дыня. Хоть бы один круг колбасы!
— Олаф, ты ошибаешься, они везли не только дыни. Он хоть и не колбаса, но ему ты будешь рад не меньше.
— Старый швед! — хлопнул себя по ляжкам Тапперт, наконец заметив Клима. — Так мы что, на русскую калошу высадились? Эй, Сигард, ты только глянь, кто здесь у нас!
— И кто здесь у нас? — выглянул из-за его спины Вайс. — Ого! Стоило тебя в ту ночь спасать, чтобы ты припёрся к нам снова? Хотя Адэхи, конечно, будет рад. Он часто тебя вспоминал. Как ты здесь оказался?
— Земля круглая, старшина, — вымученно улыбнулся Клим, заметив, что лицо Вайса неуклюже расплылось и потемнело.
— Не забыл ещё, как запускать наши гремящие шкафы? — весело спросил Тапперт, имея в виду двигатели лодки. — Если бы ты только знал, где они у меня уже сидят! Ну, теперь-то станет легче. Не зря же я тебя учил!
Клим собирался что-то ответить, но вдруг понял, что все звуки поглощаются опустившейся с потолка ватой. Слова завязли на одеревеневших губах, плафон над головой потускнел и неожиданно погас. Темнота поглотила всё вокруг, а под ногами разверзлась чёрная пропасть.
— Что с ним? — пробился сквозь вату голос боцмана.
«С кем?» — хотел спросить Клим, проваливаясь в пропасть всё глубже и глубже.
Сознание возвращалось мучительно медленно, разбившись на отдельные, с трудом увязывающиеся в единую картину фрагменты. По стальным прутьям ограждения койки и мощному запаху пропитанной соляркой одежды Клим догадался, что находится в кубрике отдыха машинного отделения. Эти жёсткие, всегда холодные прутья упирались в бок даже сквозь тонкий сырой матрац, а провонявшийся свитер он подсовывал просушиться между тёплыми трубами, бегущими вдоль койки и уходящими сквозь переборку к двигателям. Восприняв всё как должное, Клим ничуть не удивился, словно никогда и не покидал лодку. Всё казалось так естественно, что он привычно вздрогнул, прислушавшись к неожиданно скрипнувшему над головой динамику. Стоило открыть глаза, и появился второй фрагмент — закрывающая плафон верхняя полка со свешивающимися босыми ногами. Рядом мятая штора. Её он всегда сдвигал ближе к подушке, закрываясь от бьющего сверху фонаря. Осталось найти третий фрагмент, и вся картина сложится воедино. Не глядя, Клим протянул руку за спину и нащупал круглый замок ящика для личных вещей. Всё так знакомо и привычно. Одно лишь казалось необычным — удивительная тишина.
— Проснулся? — бесцеремонно оттянув веко и заглянув в глаз Климу, произнёс радист Мюллер. — Вот и хорошо. Наш русский очухался! — выкрикнул он, вставая с койки, — Пойду, позову вождя.
Сверху свесился владелец босых ног Олаф Тапперт:
— Очнулся? Русский, не забудь — ты мне должен!
— За что? — еле слышно спросил Клим.
Спрыгнув с койки, Тапперт оглянулся и довольно потёр руки:
— С тебя причитается. Это я тебя на себе приволок с того корыта! Ну и дерьма в тебе было! Чем ты на берегу занимался?
— Всяким.