Но осознать это он уже не успел.
Пуля вошла в левый глаз.
Спелой вишней брызнуло глазное яблоко.
Прожгла мозг.
Плющась о затылочную кость, вынесла её, пробила стенку чума и на излёте застряла в шесте, расщепив его почти надвое.
Он ещё стоял на ногах, но уже ничего не чувствовал.
Занавес закрылся.
Тело развернуло влево.
Кровью, вперемешку с ошмётками мозга, плеснуло на выцветшую шкуру чума.
И весело запрыгали по истоптанной траве прозрачные невидимые шарики – его надежды, желания, мечты…
Рухнул на бок, тяжело ударившись о землю.
Пустыня разлеглась у его ног. Дышала пустотой и безразличием. Бесконечность, расплавленная солнцем. Песок и камень. Плоское багровое солнце висело над горизонтом. И пахло разогретой пылью.
Вера, стоя на коленях, согнулась над завёрнутым в шкуры телом деда.
Большой иглой, крупными редкими стежками зашивала полотнище. Шила от себя, как учила тётка, – та перед смертью только и твердила о том, как правильно её похоронить. Сил проткнуть старые шкуры не хватало, приходилось пользоваться деревянной колобашкой – ей задавливала иглу.
Сейчас на душе было спокойно.
Дед совсем не страшный, просто беспомощный сейчас.
Появилась ясность, что и как делать дальше.
Сам процесс похорон не пугал. Всё свершилось. Осталось только собрать деда в путь. Эти помогут, они добрые. Да и одна бы справилась. А потом соберёт становище, погрузит скарб на нарты и… тоже в путь.
В чуме было привычно уютно. Вот только… дыра в стене от снятых шкур – через неё деда надо выносить – тревожила ярким, непривычным для чума пятном. Старалась повернуться боком, чтобы не видеть.
Выстрелы прозвучали, когда с силой продавливала иглу. Вздрогнула, соскочила колобашка с ушка иглы.
Первый, второй и с задержкой третий.
С сухим щелчком треснул шест над головой.
А напротив – дырка от пули маленькая, в неё словно фонариком светят.
Метнулась к выходу.
Откинула полог. Вылетела наружу.
С разгона споткнулась о ноги лежащего Андрея – промельком ухватила взглядом развороченный кроваво-белый затылок.
Смешно, на карачках, перебирая руками по земле, чтобы не упасть, устремилась к костру, возле которого с глупым застывшим выражением лица сидел Вадим.
– Ложись! – крикнуть не получилось – прохрипела.
Удержала равновесие. Выпрямилась.
За плечо Вадима, за энцефалитку. Рванула.
Повалились на землю вместе.
Выстрел.
Взметнулось облачко пепла, вышибло головешку из костра, отлетела в сторону.
Вадима не отпускает, вцепилась в энцефалитку намертво, пальцы не разжать.
Привстала на колени, тянет Вадима за собой – тот не поддаётся, словно неживой.
И этот – у палатки – тоже встаёт, но медленно. Согнулся весь, голову вобрал в плечи.
– Беги! – закричала звонко, истошно.
Вадим очнулся от Вериного крика.
Включили свет в зале – должен погаснуть экран. А он не погас! Это жуткое кино продолжается. Да и не кино это вовсе! Это на самом деле!
Почему он на земле?
Вырваться! Кто-то держит, не даёт подняться.
– Беги! Ну же!
Это она – мне… Она меня тянет!
Поднялся на ноги, побежал. Не соображая – куда, зачем?
За ней! Не отстать!
Колька видел: как Андрей поднялся, услышав выстрелы; как резко дёрнулась его голова и вместо глаза вдруг образовалась чёрная дыра; как развернулось и рухнуло на землю тело.
Он не слышал, что ему кричала Вера.
Страх обморочный, жуткий затопил сознание. И разрядом молнии внутри этого чёрного сгустка: «Бежать!»
Не раздумывая сорвался с места.
Пересёк поляну, с разгона налетел на шест, к которому была привязана верёвка c вялившимися на солнце бурыми шматами оленины, сшиб его, чуть не упал, выправился в беге и врубился с ходу в спасительные лесные заросли.
Вера бежала следом. Тянула Вадима за собой.
Медленно! Как он медленно – еле ноги передвигает.
Сшиб шест. Верёвка. Только бы не споткнуться, не упасть!
Машинально, не раздумывая, нагнулась, подхватила кусок оленины, валявшийся на земле.
Почему не стреляют?
Ещё чуть-чуть! Вот уже деревья!
Больно хлестнула по лицу ветка. Не успела уклониться.
Впереди, между стволами, мелькала спина Николая – бежал, не разбирая дороги, ломился сквозь заросли, только хруст стоял.
И они с Вадимом – за ним, стараясь не отстать.
Садилось солнце. Кроны деревьев разбросали по поляне причудливые тени. Слабый дымок метался под порывами ветра над потухшим костром.
В чуме лежал мёртвый ненец, завёрнутый в старые оленьи шкуры.
У порога – на боку, странно вывернув из-под себя руку, лежал Андрей с чёрной дырой вместо глаза.
Неслась река и где-то там, на глубине, волокла по камням тело Виталия.
По берегу трусцой бежал чёрно-белый пёс, свесив розовый язык из пасти набок. Остановился. Осторожно переступая лапами по камням, приблизился к воде и стал шумно и жадно лакать.
Часть IIОттуда…
Звери стояли, подставив грузные тела солнцу, пуская дрожь по коже – от шеи к крестцу, – пробегала, сгоняя гнус, давала мгновенное облегчение.
Молодой лось держался поодаль. Остальные двое стояли рядом.
Молодого не гнали, но и близко не подпускали.
Зубами, выпячивая и одновременно подбирая толстые губы, сдирали сладкую сочную кору с молодых деревьев и слушали, слушали, слушали.
Слушали тайгу.
Слушали мир вокруг себя, готовые среагировать на малейшие изменения в этом тревожном мире.
И прежде, чем донёсся звук – непонятный грохот, несущийся с неба, прежде, чем стремительно пронеслась тень в стороне, пятная листву, мох, стволы поваленных деревьев, они уже почувствовали – замерли. Ноги упруго напряглись. Благодатная дрожь, отгонявшая комаров и мошку с лоснившейся потом кожи, ещё бежала, но тело уже было готово рвануться вперёд, наугад, унося от страха, от неизвестности. Ломая сучья, продираясь сквозь кусты и ветви деревьев, – бежать, бежать от смерти – ибо от смерти есть одно спасение – бег – безотчётный и стремительный, бег в никуда.
День первый
Бег ради спасения – это уже не человеческий бег – это бег ради бега – без направления, без ощущения передвижения в пространстве. Несись!
Не чувствуй, как ветки хлещут по лицу, проламывайся сквозь сучья, перепрыгивай, не замечая, поваленные стволы – беги!
Запнулся о корень, упал, а ноги продолжают елозить по земле, рвут беломошник, оставляя чёрные рытвины. Бежать!
И только сейчас, с трудом, с хрипом, со стоном вдохнул – казалось, заново учился дышать – заталкивал в себя воздух.
Словно ватой забили горло – не даёт вдохнуть!
Руки лицо трогают.
Зачем? Словно не моё…
Сплюнул то, что клокотало в горле, – потянулось вязкой слюной. Не отцепить ото рта – пришлось смахнуть рукой, оторвать эту клейкую нитку.
Звук включили. Зашумел лес под порывами ветра, треск сучьев услышал, но сил приподнять голову и оглянуться уже не хватило.
Прикрыл глаза и криво улыбнулся, ощущая своё бессилие и неожиданно навалившееся безразличие.
Пропади всё пропадом! Дышать, дышать!
Стреляйте, суки!
Они не видели, как упал Колька. Просто впереди, среди раскачивающихся веток, вдруг перестала мелькать его спина.
Чуть не споткнулись.
Лежал, уткнувшись лицом в землю. Дышал хрипло. Плечи ходили ходуном.
Повалились рядом.
Вера с удивлением рассматривала зажатый в руке кусок мяса, с приставшими иголками, облепленный паутиной. Вадим стоял на коленях, закрывая лицо ладонями.
Колька с трудом перевернулся.
– Вы? – выдохнул с удивлением. – А это… – и замолчал.
Глаза закрыты.
– Это же не Виталя? Бред какой-то! Не мог он… – не обращается ни к кому, бубнит, словно бредит.
– Из двух мест стреляли. Ружья разные. Это не ваш товарищ… – отозвалась Вера. – Вставайте! Вдруг это наши. Ханена! В лесу нас быстро найдут. Надо к реке выходить. По воде, по камням пойдём, потом в лес.
– Какие ваши? Какая ханена? – непонимающе вскинулся Колька.
– Да не знаю я, са́ма, кто это! – выкрикнула с раздражением. – Потом! Уходить надо!
– Отец… – проговорил Вадим, не отнимая рук от лица.
Молчали.
– Пойдём! – Вера поднялась. – Сейчас не надо ни о чём думать. Надо подальше уйти, чтобы не нашли. Потом…
– Куда идти-то? – спросил Колька.
Оказалось, они бежали вниз по течению. Прошли метров сто по лесу, и Вера вывела их к реке. Осторожно вышли на берег.
Стояли под деревьями, готовые при малейшем шорохе ринуться обратно в чащу.
Было тихо. Рядом текла вода. Страшно хотелось пить.
Впереди река плавно изгибалась.
Пошли вдоль кромки леса, поминутно оглядываясь.
На повороте деревья подступали к самой воде, и казалось, что если успеть повернуть вслед за рекой, то можно будет наконец-то укрыться от невидимых глаз, что буравят затылок.
Колька шёл первым. Спешил, спотыкался о корни. Вадим чуть подотстал, и Вера, шедшая следом, легонько подпихивала его ладонью в поясницу, словно гладила.
– Виталий! – произнёс Вадим и остановился. Вера ткнулась ему в спину.
– Да не он это! – Колька даже не обернулся. – Не он, и всё!
– Он же выстрелы услышит, сразу в лагерь понесётся. Предупредить надо!
– Как ты его предупредишь? – остановился наконец. Смотрит зло, с прищуром.
– Переплыть…
– Ага. Околеешь! Я уже плавал!
– Идти надо! – зашипела за спиной Вера. – Куда плыть? Там тундра голая. Со всех сторон видно. Уходить надо! Скорее! За поворот зайдём, дальше по воде. Вдруг у них собаки?
– Да у кого – у них?
– Не знаю! Пошли! В лес. По берегу здесь не пройти.
Заросли ивняка – плотные и тугие, ветка к ветке. Раздвигали, гнули, протискивались.
Не преодолели и десяти метров, как Колька сел на землю.