– Не могу – не одна.
– Всё! Хватит! Нам ещё только разругаться не хватает. Давайте ложиться. Надо хоть час поспать. Ничего не соображаю! Я пошёл… – Вадим полез под ёлку, заворочался, устраиваясь.
Колька и Вера продолжали сидеть напротив друг друга, и Колька вдруг почувствовал, что, несмотря на свалившийся на них ужас последних часов, усталость, перемешанную с возбуждением, злобу, сменяющуюся отчаянием, он всё равно хочет эту ненку. Вот прямо здесь и сейчас! В темноте, на земле… Что будет дальше – не важно. Сейчас требовалось, чтобы кто-то был рядом, совсем рядом – тело в тело, тепло в тепло – и забыться. Хоть на мгновение забыться…
Поднялся.
– Пойдём, Вера. Ложись посередине. Теплее будет.
Представил, как сейчас обнимет это упругое тело, прижмёт к себе, почувствует под рукой округлую мягкость груди…
Вера тоже встала. Маленькая. Силуэт еле угадывается. Лица не видно, но показалось, что смотрит в упор.
– Я с краю лягу. С Вадимом.
«Сука! – выругался про себя. – Закурить бы…»
Заполз под ёлку. Привалился к спине Вадима. Закрыл глаза – разлетелись оранжевые круги под веками.
Сном это можно было назвать с большой натяжкой.
Холодно, очень холодно. Так холодно, что трясло.
Проваливались в сон на какие-то считаные минуты и не понимали, что проваливаются, казалось, что заснуть не удаётся. Мучительное бодрствование на границе яви и сна. Вертелись. Спасаясь от холода, теснее прижимались друг к другу. Вадим стонал и всхлипывал.
День второй
Утро наваливалось сверху ватной серостью.
Высветились верхушки деревьев.
Начался «комариный вылет».
Зашевелились, стараясь спрятать лицо и руки от укусов кровососущей дряни. Мучительно вылёживали – казалось, что за закрытыми веками можно укрыться от реальности.
Вадим не выдержал первым. Выполз со стоном из-под ели. Остальные потянулись следом.
Серость разлилась между деревьями, словно мокрое бельё сушить повесили.
Колька и Вадим сидели на земле друг напротив друга и ожесточённо чесались. Лица – красные, опухли от укусов мошки, глаза – щёлочки.
– Уходим? – спросила Вера, старательно приглаживая растрёпанные волосы.
– Нет! – зло буркнул Колька. – Выведи нас к реке.
Они вышли из леса и остановились. Реки не было. Вернее, была узкая пятиметровая полоса воды около берега. За ней – серая стена тумана вздымалась вверх; казалось, упирается в такое же серое небо. И было тихо. Необычно тихо.
Вадим оглянулся. Деревья, из-под которых они только что вышли, стояли по колено в тумане.
Закружилась голова. Крошечный пятачок земли, и нет ничего вокруг, только серая пустота. Всё исчезло, растворилось в тумане.
– Я вот думаю, зря мы лодку утопили, – задумчиво произнёс Колька. – Можно было плот соорудить, по реке сплавиться.
– Ш-ш-ш! – Вера схватила его за руку.
Замерли.
Скрип какой-то. Снова.
Всплеск – словно большая рыба.
– В лес! Пригнитесь! – возбуждённо зашептала Вера. – Ш-ш-ш!
Отступали к деревьям, спотыкаясь о камни.
Закашлялся кто-то в тумане. Совсем рядом!
И окатило страхом.
– Ложись! – прошептала Вера и потянула Вадима вниз за полу энцефалитки. – Замри!
Колька уже был возле деревьев. Они не успели, чуть-чуть.
Лодка возникла неожиданно. Вывалилась оранжевым носом из тумана. Их лодка!
Вдоль берега. Совсем рядом.
Двое.
Один – на корме – в плаще брезентовом, шапочка спортивная на голове, ружьё в руках – стволами на берег направлено, другой – на вёслах – подправляет ход лодки – ватник чёрный на нём, нараспашку, тельняшку под ним видно, стрижен коротко и седина.
Вынырнула лодка из тумана и тут же ушла обратно в туман.
И тихо вокруг. Снова тихо.
– Не наши, – прошептала Вера.
Вадиму показалось, что произнесла с облегчением.
Крадучись, со спины подошёл Колька. Присел рядом на корточки.
– Видели?
– Да. Двое. У одного ружьё.
– То, что двое – я тоже видел. И лодка – наша. Они уплыли. Надо в лагерь возвращаться.
Вадима трясло. Только сейчас навалился настоящий страх. Они ведь хотели подойти к воде и умыться – остудить горящее от укусов лицо. Если бы тот не закашлялся? Если бы не услышали? Вывалилась бы лодка из тумана в пяти метрах от них, сидящих на корточках. Этот бы не промахнулся. Да и они бы не дёрнулись… не успели бы.
Сжимал кулаки до боли в пальцах, дышал глубоко, стараясь успокоиться.
– Уплыли… – задумчиво произнесла Вера. – Вниз… Там ждать будут.
Колька не слушал.
– Вера! Мы аккуратно. Мы издали посмотрим.
Шальная мысль полыхнула – сейчас вернёмся, а у костра Андрюха с Виталием чаи гоняют, нас дожидаются. И солнце там светит. Тепло! Палатки, спальники. Первым делом – сигареты. И закурить! Затяжку за затяжкой, чтобы голова закружилась. А потом уже к ребятам, к костру.
– Идём, – Вера поднялась. – Под деревья, – махнула рукой, предлагая держаться ближе к лесу.
Сначала шли берегом, вверх по течению реки. Потом Вера повела лесом, широким полукругом огибая лагерь.
Вышли на край прогала, через который из лагеря было видно реку. Только отсюда можно было рассмотреть что-то издали.
Взошло солнце – тусклый размытый шар – будто лампочку включили в насквозь прокуренной комнате.
Медленно, на корточках, на карачках, убирая сухие ветки, что попадались на пути и могли хрустнуть под ногой, подбирались к стволу поваленного дерева – за ним можно было укрыться и наконец спокойно оглядеться. Деревья здесь стояли редко. Под ногами – беломошник скрадывал их нелепое передвижение, позволяя двигаться тихо.
Добрались до поваленного дерева. Залегли. Вадим с Николаем – рядом, Вера – чуть в стороне. Сквозь выбеленные солнцем сучья, облепленные клочьями мха и свисающей паутины, разглядывали лагерь.
Чум, палатки, чёрное пятно кострища, нарты, разбросанные вещи – словно ничего не произошло вчера. Пусто только… Тревожно как-то… И костёр не дымит.
– Андрея нет, – шепнул Колька Вадиму.
Тот кивнул – мол, сам вижу.
Лежали за поваленным деревом долго – может, час. Изредка поглядывали, но в основном слушали – слушали лес вокруг себя. Поначалу вздрагивали от каждого шороха, от неожиданного звука. Скрип дерева, перепархивание птицы с ветки на ветку отзывались волной страха, что мгновенно прокатывал по телу от затылка до пяток. Потом привыкли. Это был голос леса.
Колька замер, уткнувшись лицом в локтевой сгиб руки. Казалось, спит.
Вадим лежал на спине, рассматривал белёсое небо над головой, замершие ветви деревьев. Мох мягкий, лежать удобно. Пока шли – согрелись. Навалилось сонное оцепенение. Происходящее опять стало казаться нереальным. Это не он сейчас здесь лежит под поваленным деревом, это кто-то другой. И это тот – другой – спокойно перебирает в голове варианты… Куда делся отец? Он же сам всё видел, рядом был. С такой раной не выжить. А вдруг? Нет. Где тогда тело? В чум занесли? Что дальше делать? Ведь это ему теперь решать, только ему. Ну что, дурак, дождался? Ты теперь за главного…
Только Вера неотрывно смотрела на палатки, на занавешенный пологом вход чума – если кто-то остался, не все уплыли, он где-то в лесу, может, прямо у них за спиной, а может, в палатке или в чуме – ждёт с ружьём наизготовку, тоже прислушивается. Готов выскочить при малейшем подозрительном шуме и расстрелять в упор. Ведь знают же, видели, что оружия у них нет. Чего им опасаться? Хотя… Виталий с собой ружьё забрал. Что с ним? Жив?
Колька поднялся во весь рост неожиданно, не предупредив.
Просто встал и пошёл в лагерь. Даже не оглянулся.
Они замерли, затаились, не зная, что делать. Остановить? Кричать? Идти за ним?
Колька шёл спокойно, уверенно, открыто. Шаг – размашистый. Хозяин жизни!
Вышел на поляну. Даже по сторонам не смотрит. Не боится.
Мимо потухшего кострища – к палатке. Присел на корточки, откинул полог.
Выпрямился. Сигарета во рту. Прикуривает.
Выстрел прозвучал гулко, словно где-то далеко огромной дубиной ударили по стволу сухого дерева.
Кольку согнуло пополам, отбросило к палатке. Сел на задницу и тут же завалился набок, ткнулся лицом в землю.
Вадим со странной застывшей гримасой на лице стал заторможенно подниматься, хотел встать, но Вера метнулась, перекатилась по земле – навалилась, вжала лицом в беломошник, зашептала сбивчиво: «Лежи, лежи, милый. Уже всё… Лежи, пожалуйста! Всё хорошо будет. Только тихо!»
Замерли, прижавшись друг к другу.
Сколько они так пролежали? Пять минут? Время остановилось.
Вадима била дрожь, сотрясала тело. Вера тихонько гладила его по спине, перебирала волосы на затылке. Старалась успокоить.
Это стрелялка, думал Вадим, обыкновенная компьютерная стрелялка. Это не на самом деле. Это ведь не больно будет? Просто такая игра! Он внутри игры – она когда-нибудь должна закончиться. Погаснет экран монитора, и он снова окажется у себя дома, возле выключенного компьютера.
Вера вдруг дёрнулась всем телом, заелозила ногами – дошло… поняла: «Если он видел, откуда вышел Николай? А он видел! Обязательно видел. Значит, он сейчас пробирается, подползает к нам. С какой стороны стреляли? Уходить! Скорее!»
Затрясла Вадима за плечо, зашептала: «Вадим, миленький, поползли. Скорее! Ну! Давай, давай! Ползи, пожалуйста. За мной. Только не вставай, не беги!»
Оглянулась напоследок. Николай так и лежал, скрючившись возле палатки, не шевелился.
Пуля в живот – это больно. Это запредельно больно. Больно так, что уже и боли, кажется, не чувствуешь.
Только ползти.
Кружится и тошнит. А блевануть не получается, одни позывы.
Полз, пока не упёрся в ствол той сосны – тоненький, шершавый – прижался щекой. А щека – огромная, горячая, толстая, словно кусок распаренного мяса. Каждую чешуйку коры чувствую, и пахнет – деревом пахнет, смолой, солнцем.
Пытался беломошник под куртку к ране напихать – елозил руками, скрёб, рвал. Не помню, смог ли…