– Вера, давай раздевайся! Сушиться надо. – Сам уже разматывал промокший тюк с тряпьём, втыкал вокруг костра колышки, чтобы развесить одежду.
– Воды набери, пожалуйста, – Вера стягивала через голову мокрый сокуй. – И ещё дрова. Эти прогорят быстро. Большие лесины надо, чтобы на всю ночь хватило.
– Ты сиди, сиди. Сделаю.
– Я уже… Сейчас болтушку мучную на ужин приготовлю.
– Болтушка – это что?
– Муку в горячей воде размешаю. Вот и весь ужин. Сахар ещё есть. Мы в лесу, Вадим! Завтра грибов насобираем – они сытные.
Нам бы теперь поскорее к реке выйти…
День седьмой
Утренний лес. Это роса на траве. Это редкие капли, срывающиеся с листьев. Это лёгкая дымка, запутавшаяся между стволов деревьев. Это мягкие пастельные тона, высвеченные лучами солнца. Это едва заметный дым, стелющийся над положенными впритык лесинами, и красный жар углей в прогоревших щелях. Это Вера, тихо лежащая рядом, закутанная в одеяло. Это щебет невидимых птиц. Это – спокойствие.
Вадим лежал и наслаждался, впитывал в себя это лесное утро. Ему действительно было спокойно, чувствовал себя в безопасности. Нет. В безопасности он чувствовал себя и там, далеко отсюда, под камнем, нависающим над обрывом. Но там была другая безопасность – безопасность прячущегося…
Возникло ощущение конца пути – они дошли. Здесь хорошо и спокойно.
Сейчас он встанет, подбросит дрова в костёр – вон вокруг сколько сухостоя. Запылает, согреет теплом, и можно смотреть на огонь и ждать, когда она проснётся, подойдёт, сонно улыбаясь, встанет рядом, а он обнимет её и прижмёт к себе.
Так всё и было. И Вера, и костёр, и они долго сидели рядом, глядя на огонь, и не хотелось никуда идти, а просто молча сидеть – смотреть, слушать это лесное утро и ни о чём не думать.
Вымотались оба – Вадим это чувствовал – и физически, и морально. Но два вопроса неотвязно буравили мозг, не давали забыться, окончательно провалиться в сладкое бездумье – сколько ещё идти и откуда взялись алмазы, припрятанные в бочажке? Молчал, понимал, что любые вопросы сейчас не к месту и не ко времени.
Вера тоже расслабилась. Они дошли до леса. Здесь – грибы, ягоды и тепло от костра. Здесь всё будет зависеть только от неё. Не надо постоянно бояться выстрела, не надо думать о том, как переправиться через реку, как организовать холодную ночёвку, где взять еду. Здесь, в лесу, всё знакомо – надо просто правильно распределить силы и не совершать опрометчивых поступков, не спешить – и они дойдут. Один он, может, и не смог бы… А вдвоём… – должны дойти.
Но двигаться не хотелось. Так было хорошо сидеть, привалившись к его плечу. Ведь ничего больше и не надо? Просто сидеть рядом, и всё.
Стряхнула оцепенение. Она должна. Она ведёт.
– Пойдём, Вадим.
Сидит, как сидел, не двигается.
Поднялась – спина болит, ноги… стала складывать вещи в мешок.
– Может, горячего попьём? – спросил Вадим.
– Не надо время терять. Дойдём до реки. Тут немного осталось. Там лагерем встанем. Хорошо?
Так не хотелось ему перечить, отказывать. Но знала, сейчас необходимо перебороть себя, начать снова двигаться.
Шли вниз по руслу ручья – к реке выведет и идти легко, не через бурелом же продираться? Как только возникал просвет между деревьями, Вера говорила: «Ты иди, я догоню…» и ныряла в лес.
Сначала решил, что у неё что-то не так с желудком. Сам себя не особо хорошо чувствовал – постоянно бурлило, и порой начинал ныть тупой болью. Но в очередной раз, скрывшись за деревьями, позвала, закричала: «Вадим! Вадим, иди сюда!»
Небольшая поляна. Светлая. Обнесена густым ельником. Мох под ногами, проросший куцей травой, усеян грибами – рыжики – сотни! Розово-жёлтые, крепкие, все как на подбор, словно только вчера повылезли. Вадим такого обилия грибов не встречал. И поражало, что все они сконцентрированы на этом пятачке.
– Снимай куртку, – Вера упорно продолжала называть энцефалитку курткой, – складывать будем.
Вывернула наизнанку, ловко завязала узлами ворот и рукава, получился мешок.
Ползали на коленях, собирали грибы, складывали.
– В тайге они так растут, – объясняла Вера. – Идёшь по лесу – ни одного гриба. Выходишь на поляну – вся в грибах. Искать надо не грибы, а поляну грибную.
– У нас по-другому, – вторил ей Вадим. – У нас бродишь, бродишь – тут гриб, пройдёшь ещё – там гриб. И все разные. Белые, подосиновики, сыроежки. И лес не такой, как здесь. Здесь в него даже сунуться страшно – не пройдёшь. А у нас светлый, деревья редко стоят. Трава высокая. Красиво, просторно, дышится.
– Лес разный… – уклончиво согласилась Вера. – На сегодня хватит. На! – Подала набитую грибами энцефалитку. – Неси, у меня руки заняты.
И всё бы было хорошо – и идти по ручью было легко, не то что по болоту или по кочковатой тундре, и настроение – радостное, потому что немного осталось, близко река, близко! – если бы не комары. Ели поедом. Руки заняты – не отобьёшься. Потно, жарко.
Вера шла, нахлобучив капюшон по глаза – ей легче. А вот Вадим – маялся, раздражался. Капюшон-то на энцефалитке, а она с грибами. Лицо, шея, руки – всё открыто – жри не хочу! Хотелось бросить вещи, драть, расчёсывать зудящую от укусов кожу. Сил терпеть уже не было.
Распадок расширился. Отступили в стороны деревья, сменились зарослями ивняка. Захлюпала под ногами болотная жижа, прикрытая порослью зелёных растений с широкими жирными листьями, похожими на низкорослые лопухи.
И открылась река.
Это была другая река. Спокойная.
Плавно катится тёмная вода мимо, нет ни пены, ни бурунов. Зажата лесом. Обнажаются в низких подмытых берегах заскорузлые корни деревьев. У берега узколистные растения под водой что волосы – вытянулись по потоку, расчёсывает их река, приглаживает.
– Дошли, – сказала Вера.
И только теперь Вадим спросил:
– Сколько нам ещё осталось?
– Если не ослабеем, дней пять или шесть. Если будем идти с утра до вечера. У нас так не получится. Устали и оголодали немного. Дней восемь…
Твоя нога? Как бы не загноилась.
– А там, куда выйдем, это что? Деревня? Посёлок?
– Заимка лесная. Три семьи живут. Охотники. Одна семья – ненецкая. А двадцать километров вниз по реке – там уже деревня. Магазин, почта. Даже вертолётная площадка есть.
Пойдём. Не надо стоять. Найдём место удобное и больше сегодня не пойдём. Обсушимся. Поедим. Отдохнём. Ногу твою лечить будем. Завтра утром пойдём. Хорошо?
– Давай. Скажи ещё раз, как река называется?
– Вонга. Пошли!
Место стоянки было чудесным. Открытый косогор, поросший невысокой травой, весь в жёлтых мелких цветах, полого сбегал к реке. В просвет – видна река; кажется, вода застыла, никуда не течёт. Шелестели листвой редкие берёзы. За ними поляну обступал непроходимой стеной тёмный густой ельник.
Не спешили. Вера возилась с костром. Вадим притащил два бревна, уложил углом с наветренной стороны – сидеть будет удобно.
Горел огонь, сушились вещи, Вера помешивала палкой в котелке грибное варево.
Вадим сидел на бревне, подставив огню босые ноги – до чего же было приятно ходить по траве босиком. Горячий грибной дух дурманил голову. Ждал.
– Готово! – Вера палкой подцепила котелок и поставила у его ног. – Подожди, пусть остынет.
Варево напоминало студень. Тёмная, клейкая грибная масса. Пробовать такое ему не доводилось.
– У нас грибницей называют, – пояснила Вера, видя его замешательство. – Соли нет… Не вкусно?
Вкус действительно был не ахти. Но есть хотелось так, что это не имело никакого значения. Котелок опустел в три минуты. Хлеба бы ещё…
Вера поставила греть воду для так называемого чая. Вадим полулежал, опершись спиной о бревно, подставив лицо солнцу. Было спокойно и лениво. Отвалились, затерялись в прошлом вчерашний переход по тундре, бесконечное болото, боль в ногах. Это было давно, а сейчас можно было просто лежать, подставляя лицо солнцу, и ни о чём не думать. Хотя… как не думать? Маячили, маячили на краю сознания и отец, и Колька, и камушки эти чёртовы.
– Вер? Так что там с этими алмазами? Откуда они взялись? Раз уж показала, то давай, рассказывай.
– Вадим… Я расскажу. Только это не моё. И не деды. Это – общее. И спрятано от всех, кому знать не надо. Понимаешь? Не моя тайна. Это серьёзно. За это убивают, сам видел…
– И ты тоже пойми. У меня отца убили. И, скорее всего, из-за этих чёртовых алмазов. Я хочу знать. Должен. Имею на это право. Я уже замарался об эти камни. Мы не хотели их забрать, мы о них слыхом не слыхивали. Но это они забрали отца и Николая. Рассказывай!
Вера присела на корточки, ворошит палкой угли в костре. Молчит. Задумалась.
– Якутия, алмазы слышал?
– Ну слышал что-то… Только при чём здесь Якутия?
– В Якутии наших много. Они другие немножко, но наши…
– И что?
– В Якутии алмазы нашли. Трубки алмазные. Карьеры нарыли огромные. Говорят, даже из космоса видно. Дорогами всё испоганили. Техника, рабочие, вертолёты. А оленям как? Стада у нас. Пасти надо. С места на место кочуем, чтобы корма хватало.
– Ну и?
Что она мне, как маленькому, объясняет прописные истины? Я её конкретно про алмазы спросил. Откуда они у них с дедом?
– Нарушили всё! Места, где всегда оленей пасли и охотились, уже не наши. Отобрали. Теперь дороги, карьеры. Вот!
Замолчала.
Вадим злился, но ждал, не торопил. Да и куда торопиться? Солнце пригревает, до вечера ещё далеко.
– И здесь тоже… – начала Вера.
– Что – тоже? Не понимаю я тебя.
– Ну… здесь тоже алмазы есть. Редко, но находят. Не совсем здесь. Ближе к Пинеге. На речках разных… Мезень, Золотица.
– Что-то не верится.
– Правда! Наши сто лет эти алмазы собирают.
– Если так, то давно бы тут до́бычу организовали, как в Якутии.
– Старики решили – тайна. Нашёл камушек – сдай сборщику. Никому нельзя говорить.
– И что? Куда их потом? Или они так и спрятаны в какой-нибудь пещере, да ещё и духами, поди, охраняются?