Однажды она представила человека автострадой, по которой едут другие люди, едут новостями нагруженные самосвалы, жужжат журналисты на мотоциклах, проплывают редкими облачками идеи, медленно тянутся полицейские кортежи сериалов, редко парализует движение «Скорая помощь», сон или опьянение, проезжают огромные фуры с рок-группами, врываются порно-перформансы и тут же исчезают, шествуют парады, армии, демонстрации с лозунгами, тягачи везут гигантские книги, крадутся рекламные агенты, закапывают мины политики – и такое творится в каждом. Той ночью ей снилось Нарвское шоссе – деревья, Русалка, море, паромы, песок, – она ехала на большой красной машине и не понимала, куда едет, потому что Нарвское шоссе не кончалось, оно словно вращалось, как колесо.
Аэлита мечтала, что когда-нибудь уедет, у нее будет другая жизнь, длинная и необычная, и умрет она в каком-нибудь экзотическом месте, куда попадет, побывав в самых неожиданных ситуациях. Она представляла свою смерть в Сан-Франциско; она представляла свою смерть в Париже – случайной и бессмысленной: авария, ограбление, болезнь, но даже так это было бы чем-то из ряда вон выходящим; она думала о том, что авиакатастрофа – самая легкая и прекрасная смерть (наверное, я бы совсем не испугалась и ничего не успела бы почувствовать. Но сперва надо попробовать церемонию аяхуаска, иначе нет смысла и в смерти!).
Она отфрендила старых друзей, стерла все записи и принялась энергично наполнять свой аккаунт новыми «друзьями» и фальшивой информацией (причем собирала друзей со всего мира пачками, как это делают тинейджеры, которые стремятся зарабатывать на популярности своего блога).
Если кто-то сюда заглянет и захочет обо мне что-то узнать, то не узнает обо мне ничего, но будет думать, будто меня знает, и знать будет только то, что мне нужно.
Это было частью плана. Она задумала уйти из дома, бросить школу, найти работу. Чтобы ни от кого не зависеть (Антон предлагал съехать к нему, она не хотела, и он не понимал, сколько ни объясняла: дурак думает, что мне с ним будет легче: он такой же, как все, – ну, как ему объяснить? Наверное, лучше не надо – обидится).
Аэлита понимала: чтобы план осуществился, ей надо стать старше. В своем фальшивом аккаунте она изменила дату рождения: 10/29/1995. Она закончила школу № 6. Она работала в телефонном центре в Лондоне. Она жила чужой жизнью, о которой узнавала из тех же соцсетей. В свои френды она изловила дюжину работников фирм по трудоустройству. Писала им комментарии на эстонском и английском. «Шарила» их бессмысленные посты, слала им смайлики и месседжи, ставила лайки. «Пусть привыкают ко мне. Скоро я пришлю им CV, и они найдут мне работу. Главное – съехать».
Изменения в ее аккаунте сильно озадачивали и интриговали Боголепова, потому что многое из того, что она писала, не вязалось с тем образом, который он кропотливо собирал последние полтора года (полтора года пыток и тяжелых внутренних драм, чреватых последствиями, о которых было страшно подумать, но, изо дня в день повторяя ее мотто «Come what may and make my day», он чувствовал, что только благодаря ей не устрашается завтрашнего дня).
У Боголепова тоже был фальшивый аккаунт, и не один, у каждого аккаунта было очень много френдов, некоторые из которых, искренне ненавидя Боголепова лично (ничтожная доля в сравнении с тысячами и тысячами френдов), даже не подозревали, что состоят с ним в виртуальной «дружбе»; сам он считал, что создает не фальшивые аккаунты, а мнимых личностей, которых наделял биографиями, наполнял случайными снимками, которые делал в своих путешествиях, помимо этого, он бесчестно крал фотографии отовсюду и, наскоро исказив фотошопом, загонял в папочку того или иного виртуала: каждая фотография получала свою историю, дату, локус, название, а люди, на них отображенные, наделялись выдуманными именами и в соответствии с правилами игры, которую изобрел Боголепов, судьбами (благодаря английскому языку и прагме-транслейт я могу выдать себя за кого угодно – за американского китайца, уставшую от Океании японку, за успешного немецкого бизнесмена; за английский проще прятаться – меня легче раскусить, если я создам образ человека из Новгорода или Новосибирска, я же там никогда не был, сразу найдется кто-нибудь, кто меня выведет на чистую воду, английский – это богатейшая палитра, и важно то, что мои мнимые аватары – для меня они не куклы, а своеобразный дигитальный грим, под которым я себя ощущаю тысячеликим Лоном Чейни).
Пристальный сетевой сталкер, несомненно, легко отличит виртуала от человека, поэтому нетрудно представить такого искусного сталкера, который смог бы выследить Боголепова: узнавая по почерку создателя, собрал бы семейку подставных матрешек (одна порождает другую, каждая ткет паутину), без особого труда пробив IP-address всех дигитальных кукол, понял бы, куда ведут ниточки, о чем в сердце сердец и мечтал Павел, – быть разоблаченным, разумеется, самой Аэлитой. Он этого жаждал – страстно, с упоением, мучительно проигрывая в воображении сцены: представлял ею присланные электронные письма, которые выводят его на чистую воду, представлял, как она входит в его кабинет во время урока, гневная, швыряет ему в лицо папку с распечатанными аккаунтами его виртуалов, высказывает все, он ползает на коленях, собирая бумаги, умоляет ее прекратить, а заблаговременно подобранная группа учеников наслаждается его падением. Так мог страдать всю ночь. Только под утро проваливался в стыдный бредовый сон: он идет по Красной площади, конец восьмидесятых, но ему сорок пять, солнце, мороз, люди, много людей – пуховики, «тропсики», «варенки»: определенно восьмидесятые, – внезапно из толпы ему навстречу выходит Аэлита, страшно схожая с его бывшей женой, на ней почему-то гетры, клетчатая юбочка, ковбойка-безрукавка на голое тело, она преграждает ему путь неправдоподобно длинной указкой (карамельная сосулька, выкрашенная красно-белой спиралью), тыча этой сосулькой-указкой ему в пупок и ниже, ниже, Аэлита ругается, кричит, топает ножкой, собираются люди, смотрят, смеются, галдят, его охватывает стыд, ужас, блаженство, голова кружится, жар заливает чресла.
Он наслаждался мнимой жизнью своих призраков, которые месяц от месяца обрастали плотью и ложными свидетельствами материального существования; он умел придумывать названия фирмам, которые якобы когда-то функционировали, магазинчикам, ресторанам: Lovely Cookies, Gastronomic Delights, Crags and Goggles, – в них они и работали; он украшал мнимую жизнь своих представителей поездками, которые сам мечтал совершить, придумывал им хобби, любимых актеров и музыкантов, делал их влюбленными в природу и животных или фанатично увлекающимися кулинарными изысками, некоторые его двойники сильно выпивали, другие это осуждали и советовали им бросить, они слушали совершенно разную музыку, ссорились из-за этого, спорили о книгах авторов, которых Боголепов ни во что не ставил (но ради правдоподобия вымысла в его маленьком виртуальном театре говорили о том, о чем говорят люди: о Дэне Брауне, Роберте Гэлбрайте, Б. И. Эллисе, Паланике, Иэне Макьюэне и пр.). Безусловно, это было больше, чем какие-то виртуалы, аватары, куклы, – он создавал личностей, которые были вполне самостоятельны и целостны. Это искусство, грезил Боголепов, возможно, я создал новый вид искусства – наиболее эксклюзивное из всех возможных, игра, в которую играет кукловод, тайно вовлекая людей в свой призрачный мир, как в паутину. Он придумывал своим фантомам жизнь, которая по полноте и достоверности ничуть не отличалась от жизней людей, но была ярче, интересней (я бы хотел, чтоб таких людей было больше; может быть, те, кто соприкоснется с моими гомункулами, захотят походить на них, и, как знать, с течением времени мир изменится в лучшую сторону?). Он жил их выдуманными страстями, разделял разочарования и восторги, поддерживая в своих креатурах горение огонька, которого, как ему казалось, так не хватало людям (он думал, что делает мир теплей). Порой увлекался настолько, что позволял себе в статусе одного из аккаунтов посетовать на жизнь, разругаться на весь мир, сказать то, что сам считал важным высказать, а после, будто бы устыдившись, отписывался, просил прощения, «признавался», что выпил и потерял контроль; находились те, кто выражал эмпатию, пытался ободрить; он читал их сочувственные записи и хихикал. Так Боголепов боролся с одиночеством (одиночество – это дрожащий на ветру провод и столбы, столбы вдоль заснеженной дороги, ничего, кроме дороги и снега, бескрайняя зима).
Ах, как жаль, что мои создания – не живые люди! Если б я мог сесть на самолет и полететь к моей японке в Киото… Невозможно. Жаль. А вот были бы мои знакомые хотя бы чуточку похожи на них… Никак. Потому что всех забодала рутина, всех нас сожрала новостная гидра… Наверное, мои виртуальные креатуры слишком идеальны. Нельзя так. Я бы мог запросто написать роман: замуровать всех вместе в каком-нибудь отеле посреди зомби-апокалипсиса или новой чумы и просто-напросто рассказывать о них, дать им перед смертью высказаться, а потом умереть – трупы будут долго разлагаться… а я буду продолжать писать… глядя на червей, на муравьев, на пауков, глядя на то, как тускло светит солнце, едва пробиваясь сквозь вековечной паутиной затянутые окна… глядя на кости… это гораздо интересней, чем то, что сделал в «Выигрышах» Кортасар… Тут двух мнений быть не может!
Сложная паутина была необходима затем, чтобы незаметно подкрасться к Аэлите. Отчего-то Павел доверил это «женщине». Paulina Dolgopeloff – ловкая вязальщица спортивных шапочек и шарфов, сочинительница песенок, любительница белого французского вина, голландских тюльпанов, велосипедных прогулок, а также всяких зверушек – из всех им созданных творений казалась Павлу наиболее живой или, если быть точней, человекоподобной. Ее-то он и пустил вперед. Сначала Паулина зафрендила нескольких друзей Аэлиты, поставила like под ее фотографией (обыкновенный скворец на подоконнике), которую снисходительно похвалил их общий френд, самодовольный француз с усиками, пару раз бесцеремонно вторглась в комментарии, чтобы блеснуть остротой, и затаилась. Боголепов не торопился, ждал, когда представится возможность по логике фейсбучного перекрестка вступить в коммуникацию с Аэлитой; однажды француз оставил под безобидным постом Аэлиты вызывающе нравоучительный комментарий, Аэлита, естественно, взбрыкнула, влез еще какой-то сексист с эйджистским советом «девочке надо сперва повзрослеть», тут было грех не воспользоваться ситуацией: подскочила Паулина, встала на дыбы, защитила девочку… и Аэлита ее тут же зафрендила! Боголепов чуть не потерял сознание от счастья, когда увидел ее friend request. Он резко встал, и стул, упав, провалился в гулкое небытие. Некоторое время он смотрел в бесполезное зеркало, как в окно – не видя отражения, едва отдавая себе отчет в том, что в одной руке крутит батарейку, которую незаметно для себя вынул из беспроводной мыши, а другой пытается нащупать в столике выемку, чтобы туда эту батарейку вставить.