Дарий! Любовь меня сжигает - утоли мое желание, успокой пламень, бушующий в груди!
Юноша едва успел выскочить из опочивальни Геры: руки привидения лишь скользнули по нагрудным латам стража.
Вот ужас-то! - Дарий, дрожащий и побледневший, всеми силами навалился на дверь, за которой билось и что-то кричало привидение в образе богини.
Дарий, поднатужившись, задвинул дверь засовом и, отдышавшись, заторопился к Главному стражнику с докладом. Запертая на засов Гера в досаде прокусила до крови губу.
Ей припомнилась история про глупого любовника и хитрую женщину. Правда, в роли околпаченной оказалась сама Гера.
Да, верно твердит молва,- вздохнула Гера, отчаявшись выбраться,- что лишь собственный опыт, да и то не всегда, может кое-чему научить, а над чужой глупостью мы лишь смеемся!
История, пришедшая Гере на ум, и в самом деле имела кое-что общее с ловушкой, в которую попала Гера. Гнева мужа, даже если юнец и разболтает, Гера не опасалась: мол, чего глупцу не пригрезится. Но плохо то, что страж принял богиню за привидение - этому Зевс и другие могут поверить.
Беда в том, что для всех темных сил, вынужденных скитаться в подземельях, Олимп представлялся эдаким скопищем удовольствий и наслаждений: лакомый кусочек всегда аппетитнее для голодного. И потому время от времени черные демоны засылали на Олимп лазутчиков, чтобы разведать: нельзя ли и демонам приспособиться да и перемахнуть из подземелий прямо на небеса.
Лазутчиков ловили, порой бивали и с позором изгоняли обратно. Но побои демонов тоже кое-чему учили: в последнее время демоны ухитрялись превращаться в подобие олимпийских богов, а еще чаще героев и полубогов. И лишь некоторая неоформленность и полупрозрачность выдавали двойника - подделку. Но выходило из двусмысленных ситуаций много путаницы и шума. Представь себе: возвращается бог домой, а там, на Олимпе, у него две жены. И каждая с пеной у рта утверждает, что она-то и есть настоящая.
Зевс глядел-глядел на эти безобразия, а потом повелел, когда стало невмоготу разбирать бесчисленные споры и тяжбы:
При малейшем подозрении существо, схожее с обитателем Олимпа, запирать на тридцать лет и три года! А лишь по истечении срока западню открывать и глядеть: уцелело существо - признается законным обитателем Олимпа и получает все свои привилегии; погибло от голода и жажды - туда и дорога!
Вообще-то решение было разумно: настоящие олимпийцы ни в пище, ни в еде не нуждались, а демоны - твари попроще, хоть и редко, должны были кого-нибудь пожрать либо чьей-нибудь кровушки насосаться! Тридцать лет демонам нипочем не выдержать!
Но Гера сама готова была удавиться: тридцать лет сидеть в проклятой опочивальне, знакомой да малейшей трещинки в мраморе, до камушка в бассейне посреди опочивальни.
А ведь Гера не раз слышала историю, которая вскользь ненавязчиво поучала: не все кувшину по воду ходить, может и разбиться.
Было то или не было, а только полюбился одному юноше цветок в чужом саду - влюбился молодой парень в жену соседа. А сосед, торговец, часто отлучался из дому да еще и парню наказывал:
Живем мы с тобой плетень к плетню, окна - в окна. Так будь другом, за моей-то благоверной приглядывай. Так-то она женщина верная да скромная. Но знаешь: лишняя пара глаз - мне спокойней дальний путь!
Уж догляжу, не беспокойся! - умильно заглядывал в глаза юноша соседу.- Ты только ей вели окошки не занавешивать, а я все по твоем возвращении, как есть, доложу!
Простоватый муж в словах юноши, которого любил, как сына, обмана не усматривал. Велел жене окна не занавешивать да еще велел пускать парня по его первому требованию: днем ли, ночью - пусть смело в дом идет, смотрит, не привела ли кого любезная женушка.
Жене, правда, причуды мужа не по душе пришлись, да не захотела его сердить перед дальней дорогой, а сама лишь плечами пожала: виданное ли дело днем и ночью перед парнем у окон крутиться да еще, чтоб он и ночью доступ в дом имел?
Ну, муж снарядился в торговый путь, жена, как водится, поплакала, порыдала на дорожку. Первая ночь пришла.
А надо сказать, жена была женщина неглупая да проницательная: куда лучше своего незадачливого муженька понимала те взгляды, которые, как кот на сметану, бросал в ее сторону юноша.
Вот, как и велено, подняла она все занавески в окнах, двери на засов не заперла, а потом призвала прислужника, что работал днем в саду, а ночью отсыпался, храпя на сеновале.
Послушай, раб! - притворно вздохнула женщина, отворачиваясь, чтобы не видеть мерзкую рожу.
Был садовник черен, как сажа, да впридачу обезображен паршой и лишаями, но женщина сделала вид, что очень его жалеет и предложила:
Весь день ты жаришься под солнцем в саду, и ночью нет тебе покоя: все бока, небось, исколола сухая трава да солома?
Нет, госпожа! - подивился садовник.- Я сплю крепко и никакого беспокойства не испытываю!
Еще б ты не спал, черная рожа! - подумала женщина, но вслух промолвила:
Но ведь под кровлей тебе было б не в пример лучше?
Раб почесал всклоченную шевелюру:
Наверно, лучше, да где ж ее, эту кровать взять?
Да чего там? Вот видишь: моя постель? Тут и ложись?
А ты, госпожа, как же?
А я на сеновал пойду - там переночую!
Обрадовался раб. Они с приятелями давно меж собой судачили, что в господской опочивальне перины пуховые да подушки огромные. А тут такой случай самому проверить - после такого все окрестные рабы к садовнику - с уважением да почетом. Быстренько скинул раб свое тряпье и, не раздумывая доле, юркнул на ложе госпожи. Смежил веки - и тут же захрапел.
А женщина, подождав, пока сон раба станет крепким, тут же в сундук забралась, спряталась: только маленькую щелку оставила поглядеть, что дальше будет.
Не успела она прихлопнуть за собой крышку, как слышит: скрипнула дверь. И в проеме появилась темная фигура.
Ах, моя пташечка! Ах, моя красавица! - прошептал юноша, а женщина в лунном свете ясно разглядела, что то был их сосед, который, лишь оглядевшись, направился прямо к ложу, где дрых раб-садовник.
Ох, бедняжечка! - умилился парень,- стонет во сне! Но ничего: я сейчас тебя успокою, обласкаю! - бормотал юноша, от нетерпения путаясь в одеждах.
Женщина в сундуке, не выдержав, прыснула: уж больно забавно было смотреть, как юноша рассыпает слова перед черномазым рабом. А садовник, знай себе, выводит носом рулады.
Парень разделся догола, отбросив одеяния, и рукой зашарил в темноте: свету-то было маловато.
А рабу, по которому елозила голая рука, спросонок померещилось, что это змея забралась на сеновал. Раб, не долго думая, размахнулся, да как даст кулаком: по руке промазал - попал аккурат в голову. Парень и свалился, как сноп в бурю, даже охнуть не успел. А довольный собой раб отвернулся к стене и дальше заснул.
Женщина, послушав тишину, если храпящего борова не брать в расчет, высунулась из сундука. Юноша валялся на полу и даже, казалось, не дышал.
Перепугалась женщина: ей ведь хотелось лишь обморочить парня да отучить его от чужих жен. Вылезла она из сундука, кинулась к лежащему. Послушала: дышит!
Тут всю жалость и страх, как рукой сняло.
Ах, ты, негодник! - прошептала женщина.- Не догадайся я о твоих подлых намерениях, так бы и мне лежать: беспомощной, голой и беспамятной! Ну, погоди!
С этим она поднатужилась. Ухватила юношу за волосы и потянула прочь из жилища. Когда парень начинал постанывать - в себя приходить, женщина била его деревянной колотушкой, которой зерно толкут,- и юноша вновь утихал.
Нелегко было женщине тащить парня по селению. Часто приходилось останавливаться да отдыхать. Наконец, показалась сельская голубятня - цель, к которой торопилась женщина.
Птицы спросонья загулили, забуркотали, когда женщина принялась втаскивать юношу по ступеням. На верхней площадке женщина отпустила волосы парня - тот тут же упал. Голова его безвольно болталась, от дорожных камней все тело было в синяках и грязно от пыли. Волосы торчали, как мокрая солома.
Прекрасная работа! - удовлетворенно оглядела юношу женщина.- Старайся так нарочно - видят боги, не вышло б!
Теперь оставалось поднять сетку, запирающую вход на голубятню да втащить туда парня. Это-то оказалось самым простым. Женщина оставила юношу на дощатом полу голубятни, изгаженном птичьим пометом и усеянном голубиным кормом. Заперла дверцу, опустив сетку и накрепко ее привязав.
А потом быстро спустилась вниз по ступенькам. Огляделась. Сонное селение спало. Спали жилища. Спали покрытые иссиня-седой росой виноградники. Даже собаки не подавали голосов.
Непримеченной, женщина вернулась домой. Как и обещала, забралась на сеновал и уснула сном младенца.
Проснулась женщина от воплей и криков, разносящихся над взбудораженным селением. Мужчины потрясали оружием, женщины прижимали к себе детей. Скотина орала, как на бойне.
Демон! Демон! -различалось в толпе чаще всего повторяемое.
Женщина с сеновала вглядывалась в причину паники. Большая часть жителей селения рекой по главной улице, ручейками через дворы и подворотни стекалась к сельской голубятне.
Женщина шариком скатилась по лестнице. Вбежав в дом, растолкала ничего не понимающего раба, который никак не мог сообразить, где он находится и как тут очутился. Выпихнула садовника через порог, подхватила платок и кинулась вслед за остальными.
Голубятню окружали плотные спины. Но люди находились от хрупкой конструкции на почтительном удалении: никто не рисковал приближаться к демону.
-- Так вон оно что! -ахнула женщина.
Цепляясь пальцами за сетку, скалясь и ругаясь, в голубятне подпрыгивал голый демон. За ночь его синяки разрослись и приобрели густо фиолетовый оттенок. К потному телу налипли помет и перья. Ярость искажала лицо, в котором лишь слишком пристальный взгляд смог бы распознать человеческие черты.
Подпалить голубятню - и дело с концом! - предложил сельский староста.
Птичек жалко! - попытались возразить женщины, как известно, отличавшиеся большим сердоболием.