Фэб обратил внимание, что и Пятый, и Лин выглядят подавленными, они больше не пытались общаться друг с другом привычным способом — и Фэб стал уходить, сообразив, что говорить при нем они остерегаются.
С Эри и Сабом они общались охотнее, но тоже словно бы через силу — Эри несколькими днями спустя призналась, что ей от этого общения только хуже. Они словно заставляют себя, говорила она, им не хочется, им не нравится. Саб соглашался — да, так и есть, мы их словно принуждаем к чему-то, хотя, казалось бы, зачем нам это?
О принуждении чуть позже сказал и Скрипач. Он напрямую заявил, что ему надоела эта тихая война, которую против них затевают, и что он будет летать только чтобы лечить, если его откровения никому ни на фиг не сдались. Ит согласился, и рассказы они прекратили, сосредоточившись на работе, и на коротких диалогах ни о чём. Что мы делаем не так? думалось Иту. Что они делают? Есть же какая-то причина, вроде бы начали общаться, а теперь замыкаются, и словно бы в них появилось очень знакомое отчаяние, которое есть почти во всех считках. Из-за чего? Спрашивать бесполезно, не ответят. Или, как это уже пару раз делал Пятый, ответят — но так, что хочется развернуться и уйти. Как он сказал? «Это не должно тебя волновать». Да, точно, первый раз так и было. А еще было «занимайся, пожалуйста, своим делом». Причем своё дело на тот момент заключалось в проработке схемы для него же на следующий день.
Спрашивать всё-таки пытались, ненавязчиво, редко — чтобы прояснить для себя хоть какие-то моменты. Например, кто помогал в устройстве тайника. Кем был тот агент, считка которого попала в архив. Но ответов — не было. Либо «не помню», либо «неважно», либо вообще молчание, и «я хочу спать».
— Чемодан без ручки, — как-то с горечью заметил Скрипач. — Нести тяжело, а бросить жалко. Блин, ну обидно же! Мы помочь пытаемся, а они, кажется, все наши усилия принимают не за помощь, а за что-то совсем другое. И ведь не объяснишь, потому что просто не слушают.
— Согласен, — мрачно подтвердил Фэб. — Это надо как-то менять, вот только как…
Однажды утром Ит, привычно собиравшийся лететь работать, спустился в гостиную, чтобы позавтракать, и вдруг заметил то, что не замечал все эти дни — оказывается, в доме царил полнейший раздрай и беспорядок. «Да уж, — подумал Ит. — Мы к ним туда фактически переехали. Мы все время торчим поблизости, словно… словно на них свет клином сошелся, и мы там нужны, но ведь на самом деле это не так. К черту, надоело. Сколько можно». Он налил себе кофе, сел за стол, и вызвал Фэба.
— Привет. Слушай, скажи там — я сегодня не полечу никуда. И Скрипач тоже, — сказал он. — Мы остаемся дома.
— Почему? — удивился Фэб.
— Потому что у нас тоже могут быть дела. Потому что дом превратился в свинарник. Потому что мы едим на ходу, и постоянно заказываем всякую дрянь…
— Вполне нормальная еда, — возразил Фэб, но Ит не дал ему продолжить.
— Она нормальная, но она не домашняя, — парировал он. — Мы там возимся с ними, как с писаной торбой, а дома… в общем, сейчас рыжий из душа выползет, и я ему это тоже расскажу. Хоть немного приведем тут всё в порядок, и, если успеем, сделаем нормальный ужин.
— Вы вроде бы хотели им что-то продолжать рассказывать…
— Эри уже улетела? Вот пусть она сегодня и рассказывает, если у нее на это моральные силы остались. А, да, Берту к нам отправь попозже, пожалуйста, если получится, — попросил Ит. — Уж кому, а ей там сегодня точно будет делать нечего.
— Родной, ты на них сердишься, — вдруг понял Фэб.
— И это тоже, — подтвердил Ит. — В том числе. Сами они почти ничего не говорят, в услышанном явно сомневаются, и… Скъ’хара, я устал. Меня ты знаешь, я тоже упрямый. Вот и посмотрим, кто кого переупрямит в этот раз. Если спросят — в чем я сильно сомневаюсь — можешь сказать прямо, что мы обиделись.
— Ну… ладно, — с легким сомнением произнес Фэб. — Рыжий еще моется?
— Да.
— Попроси его сделать пирожков, если он успеет, — Фэб улыбнулся. — Помнишь, на Терре-ноль покупали, с повидлом? Он готовил такие, а повидло у нас есть.
— Где у нас есть повидло? — удивился Ит. — Не помню.
— В комнате у Кира. Он заказал с десяток банок, и ест его сам. Там примерно половина осталась, я видел.
— Красавец, — похвалил Ит. — Хорошо, скажу. Вот, кстати, тоже показатель того, что мы глобально всё запустили. Повидло, в одно лицо, под одеялом… это что вообще такое?
— Скажи спасибо, что не водка, — хмыкнул Фэб. — Ладно, давайте там, убирайте, и всё такое, а мы тут как-нибудь сами.
Скрипач воспринял предложение Ита остаться дома с радостью — оказывается, он и сам про подобное думал, но предложить не рисковал, все-таки работы много. Они наскоро позавтракали, Скрипач залез в шкаф, чтобы проверить запасы (которых почти не осталось), скинул в Саприи и на таможню заказы на доставку — только на этот раз не готовых продуктов, а нормальных, и они решили в первую очередь пройтись по дому, и прикинуть, что в принципе можно убрать.
Комнаты Ри и Джессики, разумеется, трогать не стали; сперва прошли в гостевую, которую занимали Эри и Саб. Особого бардака нет, потому что Эри все-таки складывает вещи на свои места, но на кровати Саба, разумеется, валяется скомканное одеяло (лентяй), а под кроватью — склад обуви, потому что зимнюю обувь Саб, разумеется, и не упаковал, и никуда не спрятал.
— Позорище, — констатировал Скрипач. — Ит, сделаешь?
— Сделаю, — откликнулся Ит. — О, смотри, та самая свечка.
Он сейчас стоял у окна, разглядывая подоконник. Конечно, в этой комнате они сто раз бывали, но присматриваться особенно обычно оказывалось некогда. Бывали, когда надо было разбудить, например. Заглянули — убежали.
— Бумажка какая-то под ней, — Скрипач подошел поближе. — И что-то написано.
— Рыжий, не трогай, это нехорошо, — покачал головой Ит. — Так, тут, в общем и целом, порядок, ботинки только убрать, и очистку запустить.
— Подожди. Ты извини, но я уже прочел, для этого бумажку трогать не надо, — сообщил Скрипач. — Там всего-то написано, что это заметка себе, чтобы не забыть — она пишет, когда потеряла свечу, и когда нашла. Получается, ей был двадцать один год.
— И что с того? — пожал плечами Ит.
— Вот именно что ничего, и зачем тогда про это писать? — резонно спросил Скрипач. — Давай все-таки посмотрим.
— Делай, как знаешь, но я бы не стал, — покачал головой Ит.
— Погоди… Ой, блин, так вот в чем дело… Ит, она про маму пишет. Себе. Или не только себе, не понял. «Причиной моей страшной ссоры с мамой стала эта несчастная свечка, кусок парафина и фитиль. Я была очень плохой дочерью, и я страшно виновата перед мамой — в том, что повысила на нее голос, и в том, что родному человеку, единственному в мире родному человеку предпочла в тот момент тех, кто меня предал и бросил. Я по сей день ощущаю вину, и, наверное, буду ощущать ее всегда — потому что поругаться с мамой из-за свечного огарка было гадостью, подлостью, скотством, равно как и обвинить её в том, чего она не делала. Эта свечка заставила меня задуматься о том, верно ли я поступила — и поступаю сейчас. И о том, на что я готова, чтобы добиться цели, к которой шла многие годы. Глядя на свечку, я думаю о Джессике, которую, правда, никогда не видела, но о поступке которой хорошо знаю от других — и невольно сравниваю себя с ней. Что лучше, что хуже — ни за что накричать на маму, или ни за что убить кого-то, кто тебе верит? Или эти поступки, по сути, равноценны? Ведь мотивация у них одна и та же… Я должна как-то определиться, увидеть грань, я не должна превратиться в слепую, как это произошло с ней, мне надо научиться понимать…»
— Неожиданно, — покачал головой Ит. — Вот это действительно неожиданно.
— Мало того, самокритично, так еще и с пониманием вещей, про которые большинство просто напрочь забывает, — согласился Скрипач. — Н-да. Если эти два придур…
— Не надо.
— Надо. Придурка вообразили, что от нее будет только любовь-любовь, слепая и безотказная, которую еще и отпихивать, как сейчас, по желанию левой задней ноги будет можно, то они сильно ошиблись, — закончил Скрипач. — Любовь, может, и будет. Но вот только чтобы всё срослось по-настоящему, им придется очень постараться.
— Положи эту записку на место, и пошли дальше, — попросил Ит. — Нехорошо получилось на самом деле.
— Мы все ей расскажем, почему нет? — Скрипач с укоризной посмотрел на Ита. — Я не собираюсь врать, что не читал. Да, убирали, да нашли, да, прочли.
— Ладно, авось обойдется. Пошли к Берте, смотреть, что там и как.
В Бертиной комнате царил порядок, но причиной этого порядка было не то, что Берта убирала, а то, что Берта спала с ними, в общей спальне, а сюда заходила только переодеться или быстро принять душ. Запустили очистку, и пошли дальше.
У Кира, увы, порядком и не пахло — а пахло вполне ощутимо пылью, потому что очистку он не запускал уже месяц, авторежим же не ставил принципиально. Вещи, правда, убраны, но если учесть, что Кир последние месяцы таскает рабочий комбез из старых запасов Фэба, и снимает его только на ночь, это не заслуга, а просто данность — Кир вещами не пользуется.
— Повидло где? — деловито спросил Скрипач. — Вот же нычник. Тааак. Нет, ты только погляди, а?!
Хорошенькие баночки с нежно-розовым яблочным повидлом, украшенные китайскими иероглифами, отыскались в шкафу, на самом дне, заботливо укрытые кировскими майками. Видимо, чтобы не нашли. Скрипач оторвал от блока две банки, остальные положил на место.
— А хватит? — с сомнением спросил Ит.
— Килограмма-то? Конечно, хватит, — Скрипач подкинул банки на руке. — Это у Кирушки нервы. Потому Кирушка сладкое по ночам в одиночку и жрёт. Очистку запустил?
— А то ты не слышишь.
— Лады, тогда пошли к Фэбу, — предложил Скрипач. — Потом… так, ты быстро пробежишься по гостиной, а я тесто поставлю. И буду тебя использовать в качестве кухонного мужика. Потому что я совсем натуралку заказал, которая прямо в шкуре. Будешь чистить.