— То есть он, по сути, в некотором смысле, модификат, — протянул Ит.
— Нет, это его собственное, немного усиленное, но не более того, — покачал головой Пятый. — Он всегда был гениальным, Сеть, кажется, в этом только мешала…
— Мешала? — удивился Ит.
— А когда ему было раскрывать способности? — вопросом же ответил Пятый. — Работа в Сети — это нечто иное, согласись.
— Ну, если ты в этом смысле… ясно, — кивнул Ит. — Эти ваши послания, которые мы получили… они какие-то слишком пространные. Ни о чём, если честно.
— Разумеется, — удивился Пятый. — Они проходили через чужие руки, и что там, как ты считаешь, могло быть, кроме общих фраз про «научись любить» или «я устал»? Ит, ты же агент, вроде бы, должен понимать.
— Вообще, да. Верно. На самом деле происходило нечто иное, так?
— Так. Мы решили полностью изменить условия игры. Или… — Пятый замялся. — Прекратить её вовсе.
— Пойдем дальше, — попросил Ит. — Если мы будем тут стоять, до верха никогда не доберемся.
— Пропасть, понимаешь? Когда мы начали это всё анализировать, мы ощутили, что перед нами открывается какая-то бездонная, необъятная пропасть, — Пятый сидел на камне, и глядел куда-то вдаль — на море, на облака, на горизонт, уже начинающий тонуть в сумраке. — Вероятно, те, что были раньше, тоже ощущали её в какой-то мере, но, возможно, либо были к моменту осознания слишком измучены и стары, либо… просто пускали всё на самотек. Это два самых безобидных варианта. Есть ещё один.
— Какой? — Ит, стоявший у края обрыва, повернулся к нему.
— Они продолжали эту цепь, потому что осознавали её правомерность и неотвратимость. Вероятно, это нельзя было менять… по какой-то причине.
— Равновесие?
— Именно. У нас с Лином не было частичной возвратной памяти. У тебя она была?
— Отчасти, — покачал головой Ит. — Лишь отчасти. Частично твоя, частично… я и сам не знаю. Та же Терра-ноль, например. Когда я хотел умереть, я ударил по себе, и случайно, как мне тогда казалось, открыл туда проход. Через Сеть, разумеется. Но… опять же, лишь частично. Потому что будь это сетевое построение в чистом виде, им не смогли бы пользоваться люди… и не люди, неважно. Обычные, я имею в виду. А им пользуются, этим порталом. По сей день. И не только им, их открылось, как потом выяснилось, шесть штук в общей сложности. А это была не твоя и не моя память, Пятый. Это была память той, самой первой пары, у которой были родители, была мама, отцы. Я бежал, понимаешь? Когда у меня случилось страшное горе, я инстинктивно рванул туда, где был, как мне казалось, кто-то, кто способен это горе со мной разделить и его облегчить. А именно — мама. Какая часть меня знала о Терре-ноль в тот момент? Как ты думаешь?
— Я не знаю, — почему-то шепотом ответил Пятый. — Чем больше мы общаемся, тем меньше я стал понимать, если честно.
— Вот-вот, — покивал Ит. — Но вы ведь что-то поняли, верно?
— Да, кое-что мы поняли. Например то, что мы трое являемся гомеостатической системой, — подтвердил Пятый. — Мы взаимосвязаны. И… мы что-то держим. Но то, о чем ты говоришь — это даже больше, чем нам на тот момент казалось. Особенно в свете того, что понял Ариан.
— Ри, — поправил Ит. — Сдается мне, он понял ещё больше, чем понимаем сейчас мы. Спасибо тебе, дорогой, за то что поиграл с его геномом.
Пятый обреченно вздохнул.
— Кто же знал, во что это выльется, — убитым голосом ответил он. — Такого я не хотел, честно.
— Верю, — согласился Ит. — Вы все в тот момент хотели чего-то другого.
— Иной судьбы, и не для себя, а для вас, — согласился Пятый. — А ещё… мы хотели разорвать этот порочный круг. Но, кажется, мы не представляли себе масштабов… этого круга. А ведь могли бы догадаться.
— Как? — не понял Ит.
— Эри, — просто ответил Пятый. — Мы сделали тогда неправильный вывод. И не осознали масштаб. Снова. Мы в тот момент подумали, что это всё имеет отношение исключительно к нам. И ошиблись.
— Слушай, это важно. Ариану вы про нее говорили? — спросил Ит.
— Нет, — покачал головой Пятый. — Мы вообще никому про неё не говорили. И даже между собой — тоже. Так что тут ты можешь не волноваться, про Эри ему ничего не известно.
— Это хорошо, — кивнул Ит. — Многие знания, многие печали, как говорится.
— Забавно, что ты про это знаешь, — заметил Пятый. — Это же…
— Царь Соломон, — пожал плечами Ит. — В Сонме — непременный атрибут религиозного кластера. А что?
— Ах, да, ещё и Сонм, — согласился Пятый. — Черт, как же всё запутано. Но в то же время…
— Всё логично и правильно. А теперь давай, колись, — приказал Ит. — Вы ведь не только это поняли, верно? Давай уж начистоту, в таком случае. Если смелости хватит.
Пятый встал с камня, потянулся, тоже подошел к краю пропасти, и посмотрел вниз, в сгущающуюся темноту. Потом поднял голову.
— Начистоту? — повторил он. — Хорошо. Мы, если это можно так назвать, поссорились тогда с Арианом. Хотя ссорой это назвать сложно. Скорее, это было противостояние. Мы обсуждали эту ситуацию, и он сказал тогда, что в его силах всё изменить. Что — всё? не поняли мы. Свою жизнь? Оказалось, что нет. У него были… весьма обширные планы. Он говорил более чем странные вещи. Что картина мира, в которой возможны такие страдания, как он перенес, не верна изначально. Что если бы общий порядок был иным, мир стал бы счастливее и светлее. Что два Контроля — это порочный путь, который по итогам в любом случае способен привести к противостоянию. Что необходимо некое единое начало, а не множество… и другое, в том же духе. И что если бы он прожил не такую жизнь, как ему досталась, он бы очень постарался сделать всё иначе. Мы тогда же ответили ему, что это полный бред, что если от нас что-то и зависит вообще, оно работает совсем иначе, что страдания — это нехорошо, но это может быть одним из необходимых элементов всей системы, частью которой мы являемся… Ит, мы говорили годами, понимаешь? Мы находились тогда в закрытой зоне для Контроля, на Орине, и никуда оттуда уже не уходили — но мы перемещались внутри этой зоны, и говорили, говорили, говорили… и тогда же пришли к выводу, что решать будем уже не мы. Но в наших силах изменить условия задачи. А для начала — нужно разделиться, полностью, без возможности нового сбора.
— Ага, сейчас, — хмыкнул Ит. — Без возможности, как же. Вот тебе и без возможности.
— Вижу, — констатировал Пятый. — Не вышло. Потом… мы определили себе человеческие судьбы. Старт. Ну, кроме рыжего, который сам знаешь что сделал.
— Не напоминай, — Ит усмехнулся. — Жаль, ты не видел. Я тебе покажу, что у него получилось. О, эти полоумные танцы в платье, и жареная картошка… ладно, не суть. Давай дальше.
— Так вот. А на последнем этапе мы как раз и заложили эту самую гипотетическую возможность возврата. Но при соблюдении невыполнимых условий. Например, мы заложили в свою программу Эри, понимаешь? Что греха таить — убитую нами же Эри. Чтоб наверняка…
— Наверняка — что именно?
— Чтобы не вернуться, — пояснил Пятый. — И чтобы он не смог вернуться. Ни мы. Ни он.
— Гомеостат, — Ит развел руками. — Вот и думай.
— Думаю. Знаешь, когда мы продрали глаза, и впервые увидели вас… — Пятый запнулся. — Я могу сказать только матом. Потому что о том, что мы почувствовали, другими словами сказать невозможно.
— Любимый Русский Сонм, — понимающе покивал Ит. — Можешь не говорить. Я про себя уже проговорил.
Пятый усмехнулся.
— Нет, ну есть приличное слова «невероятно» и «охренели», — продолжил он. — Но они не отражают, конечно, целиком… н-да. Кстати, хочешь прикол? Про божественную сущность первым заговорил именно Ариан.
— Про свою? — уточнил Ит.
— Про вообще. Он сказал, если дословно, что «Богу нужен другой путь».
— «Мы пойдем другим путём», — не удержался Ит. — В.И. Ленин. Прелесть какая.
— Это сейчас смешно, наверное, но тогда нам с Лином это смешным не показалось. А показалось нам, что ну его к шуту, этот новый путь.
— Потому что страшно?
— Не за себя, — Пятый отвернулся. — За других. За очень многих других. Потому что его расчеты рисовали ему одну картинку, а нам наши — совсем иную. И, знаешь, лучше самому пострадать, чем осознавать, что ради твоего благополучия станут несчастны триллионы. Он возражал, что это вовсе не так, что не станут, наоборот, он хотел действовать во благо всех и вся, и…
— И вот, действует. Пока что с неизвестным результатом. Мы тут сидим, и про триллионы ничего знать не можем, — Ит покачал головой, и снова сел на камень.
— Пока не можем. Но узнаем, наверное, — Пятый сел рядом. — У тебя сигареты есть?
— Вечная песня… ладно, есть, но ты помнишь, что нам еще вниз спускаться? — упрекнул Ит.
— Помню. И нормально спущусь, не сомневайся, — заверил Пятый. — Вообще, конечно, спасибо вам всем большое. Никогда в жизни так себя не чувствовали, если только в молодости.
Ит усмехнулся.
— Да всегда пожалуйста, — ответил он. — Слушай, пока мы курим… ты очень ловко сейчас обошел много важных деталей, но всё-таки я рискну тебя спросить: что именно вас до такой степени тогда напугало?
— Он пошел на контакт с Официальной, — с большой неохотой ответил Пятый. — И именно он узнал, что она… тоже в курсе. Они поддержали именно его решение, Ит.
— Так…
Эдри, вспомнилось ему. Эдри, куратор, у которой хранились архивы считок, которые она им тогда предоставила — видимо, далеко не первый куратор, который был связан со всей этой историей. Знали? Конечно, они знали. Наши первые назначения, в частности — поступление туда, куда поступить при иных исходных данных мы бы не смогли ни за что в жизни. Орин, снова и снова Орин, к которому мы оказались (в отличии от Ри) привязаны очень надолго, и очень крепко. И были бы привязаны до конца дней своих, если бы не Терра-ноль, и не наш общий бунт, получившийся в результате. Он ведь нас едва не переиграл, да нет, он нас и переиграл, потому что сам он был если не стопроцентно свободен, то уж точно не привязан невидимыми веревками к определенному месту. И, конечно, глобальная разница — какие-то, пусть и хорошие, агенты, и — ученый, с такими способностями, с таким именем, с таким положением… Да что же это такое. Проекты, огромное количество проектов, в которых он занимал самые высокие должности — еще задолго до того, как стала открываться вся эта система. Кто их курировал? Кто их оплачивал? Верно. Снова и снова — официальная. С которой мы все то были в контрах, то сотрудничали, то снова начиналось какое-то противостояние, но ведь суть была одна, всегда одна — и про эту суть тогда вообще не думали.