Внезапно меня обожгло догадкой.
— Скольких ты уже послал до меня туда?
— Ты сорок четвёртый.
— Что случилось с предыдущими сорока тремя?
— Они погибли, — развёл руками бородатый бог. — Если бы я только мог, то отправил бы их снова. Уверен, что они бы не отказались, но…
— Этого ты не можешь, — догадался я. — А я? Я могу отказаться?
Меня очень смутило, что на бога налагается столько ограничений. Хотя, если с другой стороны посмотреть, чем больше власть, тем выше ответственность. Если простой человек скажет неосторожное слово, максимум — кого-то ранит. Другое дело — император. Неосторожное слово правителя может начать войну. Я — сорок четвёртый, как патрон в пулемётной ленте. Тот самый, счастливый? Или просто очередной расходник?
— Хорошо, что ты меня понимаешь, — величаво кивнул Велес. — Да, ты можешь отказаться.
— Что ждёт меня в этом случае? — замер я в ожидании ответа.
А что я теряю? Да, в общем, немного. Я даже не помню, как меня звали. Однако, есть шанс сохранить то немногое, что у меня осталось, и возродиться в теле взрослого человека.
— Я согласен! — выпалил я на одном дыхании, чувствуя, как адреналин, забытый в этом умиротворённом лесу, снова вскипает в крови
— Я в тебе не сомневался, — ухмыльнулся он. — Тогда не будем тянуть.
Велес поднял руку.
— Погоди-погоди… Так скоро? — внезапно мне стало страшно. — Может, мне нужно как-то подготовиться, узнать что-то новое? Я же не знаю ничего!
Велес снова ухмыльнулся в бороду.
— Не переживай, человек прохожий. Ты сам во всём и со всем разберёшься со временем.
Он возложил длань на мою голову, а другой прикоснулся к Древу. В глазах всё посветлело. Больше не было ни холма, ни ясеня, ни поляны, ни тёмного частокола векового ельника, ни Велеса, ни меня. Всё вокруг растворилось в белом ослепительном свете, не оставлявшем теней. В ушах всё ещё звучало напутствие: «Ступай, с тобой моё благословение», когда мир вокруг меня начал обретать тени и наливаться красками.
Болело всё, кроме волос и ногтей. Я едва сдержал стон мучений, чувствуя, как каждая клетка моего тела кричит от боли. Оглянувшись, я увидел, что лежу в убогой хибаре. Рабский барак. Я вспомнил. Лежал я на циновке, но фактически на голой земле, в грязи, в которой ползали насекомые. Вокруг стояла жуткая вонь. Возле меня сидела чумазая, полуголая, лохматая женщина непонятного возраста. Хесира. Увидев, что я открыл глаза, она начала быстро что-то лопотать на неизвестном мне языке. Это только добавило мне головной боли. Я обхватил голову двумя руками и застонал. Нахрена я не отказался от предложения бога-медведя? Ребёнка хоть первый год на руках носят и грудью кормят! А потом детский сад, школа… Кайф!
Сознание плыло, в висках пульсировала боль, чумазая бабка продолжала что-то мне вещать, а закончилось всё тем, что она приподняла мне голову и ткнула в рот чем-то твёрдым. Я приоткрыл глаза и увидел кожаный бурдюк с деревянным горлышком. Попытался выпить, но хлебнуть-то я хлебнул, да вода оказалась настолько вонючей, что меня вывернуло этой самой водой. Тело рефлекторно согнуло пополам, и я освободился от всего, что было в желудке, добавляя к царящему зловонию тяжёлую вонь рвотных масс.
Тем не менее, опорожнить желудок было к месту. Боль в голове хоть и не делась никуда, но поутихла. Я попытался встать на ноги, но получилось у меня не с первого раза. Помогла всё та же сердобольная бабка, поддержав меня во время третьей попытки. Все мои действия она сопровождала собственными комментариями, которые, хоть и были мне непонятны, звучали как-то ободряюще. И в этот момент, стоя на дрожащих ногах, чувствуя, как боль смешивается с новой, звериной силой, я вспомнил всё. Всё уложилось в систему. Попадание в додинастический Египет, рабство, тяжёлый труд, побои, Стелла, слова Хесиры, сделка с Велесом. Игра началась. Я — сорок четвёртый. И я не собираюсь погибнуть, как предыдущие сорок три. Я собираюсь победить. Или хотя бы забрать с собой побольше этих ублюдков, кем бы они ни были.
Глава 14Пробуждение Зверя
Ночь в бараке была густой и липкой, как запекшаяся кровь на рваной ране. Я лежал на пропитанной потом и гнилью травяной циновке, и каждый вдох был пыткой, словно мы дышали не воздухом, а киселём смешанным с точёным стеклом. Раны, оставленные плетьми, горели тупым, неутихающим огнём. Боль была не просто ощущением, а отдельным, жирным, мерзким существом, что угнездилось у меня на спине и методично грызло позвоночник. Я был едва живым куском мяса, и единственное, что отличало меня от падали — это ярость, которая тлела в груди, как красный уголёк в золе доменной печи, готовый вспыхнуть в любой момент. В наш закуток, освещённый лишь тусклым, призрачным светом далёких звёзд из дверного проёма, протиснулся высокий полуголый мордоворот с факелом. Его лицо, грубо высеченное, с плоским носом и толстыми губами, выражало какое-то почти детское, наивное любопытство. Он был одним из тех, кто не являлся надсмотрщиком. Раб недавней новой партии. Местный.
— Идти избранник может? — спросил он на том ломаном наречии, которое мой мозг, прошедший экспресс-курс лингвистики через боль и унижение, уже понимал.
Я с трудом приподнялся на локтях, скрипнув зубами от боли, пронзившей спину, как раскалённый гвоздь. Взглянул на его честное, открытое лицо и почувствовал укол почти забытой человеческой эмоции, похожей на доверие. Но тут же погасил его. Вера — это роскошь, которую я не мог себе позволить. В этом мире верить можно было только в заточенный камень и в то, что твой враг истечёт кровью быстрее тебя.
— Могу… — мой севший голос был хрипом, вырвавшимся из надорванного криками горла.
— А сражаться? — он склонил голову, разглядывая меня, как диковинного зверя в зверинце, с интересом патологоанатома.
Я криво усмехнулся, чувствуя вкус крови на растрескавшихся губах.
— Сражаться, может, и не смогу. Но грызть зубами — буду…
— Правильный настрой! — его лицо расплылось в широкой, простодушной улыбке, обнажившей крупные, жёлтые зубы. — Меня зовут Нехт. Я служил в страже купца, пока меня не поймали эти змеиные выродки. Старуха Хесира сказала… она сказала, что ты — тот самый. Освободитель.
Освободитель… Звучало как диагноз. Особенно для парня, которого только что отскребли от позорного столба.
— Она сказала, мы должны бежать, — продолжил Нехт, его взгляд зажёгся фанатичным огнём. — Я знаю тропы. Мы можем уйти в пустыню…
Я покачал головой, и это простое движение отозвалось болью во всём теле, будто кто-то дёрнул за все нервные окончания сразу.
— Без неё я никуда не пойду, — отрезал я, и мой голос обрёл твёрдость ржавого металла. — И даже если бы мы ушли, они бы отправили погоню. Эти твари не оставят нас в покое. Мы должны исключить возможность преследования. Провести, так сказать, форматирование их жёстких дисков. С концами.
Нехт непонимающе нахмурился, его простодушное лицо сморщилось в попытке осмыслить мою метафору.
— Исключить? Это как?
Я посмотрел на него, и мой взгляд, должно быть, был холоднее, чем мёртвые пальцы тех жрецов.
— Мы должны их всех перебить. Всех до единого. Я пойду… проведу беседу с ночной сменой. Проведу, так сказать, аудит персонала. А ты и старуха… подготовьте рабов. Скажите им, чтобы были готовы.
Ночь была нашим союзником. Охрана, уверенная в своей безнаказанности и божественном покровительстве своих змеиных боссов, была расслаблена. Но мне нужно было оружие. Нужно было пробиться к чёрным пирамидам, в самое сердце этого гнойника. Нужно было стать тенью, убийцей, самым кровожадным варваром в этом мире, где правили кровожадные варвары и древний, непостижимый ужас. Я был готов заплатить своей жизнью, но дойти до конца, сунуться в самое логово Змея, даже если мне придётся прогрызть себе путь зубами.
Я понимал, что в одиночку не затащу. Но к вечеру следующего дня произошло нечто странное. Боль никуда не делась. Она была там, под кожей, в каждой мышце, в каждой кости. Но она стала… фоном. Как надоедливый шум компрессора в гараже, который со временем просто перестаёшь замечать. Я чувствовал, как внутри меня что-то меняется. Это не было исцелением. Это была системная перепрошивка. Ярость, что тлела угольком, разгорелась в холодное, белое пламя. Оно не сжигало меня, оно перековывало боль и страдания физического тела в нечто иное. В сущности, что есть плоть? Скафандр из мяса и костей, чтобы наш дух мог пребывать в этом мире и как-то влиять на него. И вот что-то случилось с моим духом. Он словно обновил программное обеспечение.
Я больше не был жертвой, а стал оружием, которое готовится нанести удар. В крови проснулось что-то древнее, дикое. Дар Велеса. Медвежья Ярость. Я чувствовал, как кожа грубеет, а рубцы на спине превращаются в толстые, узловатые шрамы, похожие на кору старого дуба. Шкура — так я это назвал про себя.
Когда тьма окончательно поглотила лагерь, как нефтяное пятно — чистую воду, я тенью выскользнул из барака. Двигался бесшумно, как хищник, держась теней. Раны всё ещё беспокоили, но уже не так сильно. Боль была просто информацией, не более. Первый надзиратель, нубиец, лениво почёсывал живот, стоя у входа в женский барак. Я подошёл сзади. Он даже не успел обернуться. Моя рука легла ему на рот, а вторая, с зажатым в ней острым камнем, который я подобрал неподалёку, несколько раз с глухим стуком ударила в основание черепа. Хруст. Тело обмякло. Я оттащил его в тень. Никаких эмоций. Только холодный расчёт. Минус один.
Второй шатался между бараками, напевая что-то под нос. Я подобрал копьё с каменным наконечником у первого. Он увидел меня в последний момент. В его глазах отразился ужас. Я не стал медлить. Короткий выпад, и острие вошло ему в горло с влажным, чавкающим звуком. Я выдернул оружие и пошёл дальше, осознавая пределы своей новой, жуткой силы. Теперь я был быстрее, сильнее.
Ночь сгустилась над Западной пустыней, но для меня она не принесла тьмы. Мои глаза видели не хуже, чем днём, различая оттенки серого, которые раньше сливались в сплошной мрак. Запахи стали острее — я чуял вонь пота охранников, кислый запах дешёвого вина из их бурдюков, казалось, даже слабый, гнилостный смрад чёрной магии, что сочился от пирамид, как низкочастотный гул. Боль о