И пока мы стояли посреди этого студенческого ада, споря о смысле и бессмыслице, я чувствовал, как в груди разрастается странное предчувствие. Будто эта встреча — не случайность, а первый узелок на верёвке, другой конец которой уже затянут на моей шее. К своему ужасу, я понимал, что готов сделать шаг навстречу. Просто чтобы узнать, что там, на самом дне этих тёмных омутов.
Глава 2Западная пустыня
Я стоял, облокотившись на потёртый капот старого джипа, пропахшего ржавчиной, бензином и какой-то безысходностью. Словно он понимал, что своей смертью ему умереть не дадут, а будут ездить на нём до последнего. Утро было пасмурным, холодным и мерзким. Небо над общагой Михаила нависало серой хмарью, сквозь которую солнце пробивалось с усилием больного старика. Я, Егор Клюквин, человек, привыкший держать всё под жёстким контролем, как гаечный ключ в умелой руке, сейчас стоял на краю полной неизвестности. И ради чего? Ради женщины, которая, кажется, замечала меня только как удобную мишень для своих ядовитых шпилек.
Стелла.
Имя острое, как осколок обсидиана — в нём была и красота, и угроза уколоться до крови, если не до смерти.
После той вечеринки её образ впечатался в мою душу, как запах машинного масла в кожу. Не внешность, нет. Не о том речь. Меня зацепила её одержимость, её тёмный огонь, который она разжигала, говоря о древних тайнах и мёртвых царствах. Я, человек, чья жизнь состояла из лязга железа, запаха солярки и жёсткой приземлённости, вдруг возжелал приблизиться к её странному миру — миру пыли, костей и теней, что шепчут из-под песка. Когда Михаил, в своём привычном стиле болтуна, обмолвился об экспедиции в Западную пустыню, что на границе с Ливией, внутри меня будто замкнуло реле.
Шанс.
Не то чтобы я верил во всевозможную мистическую херню вроде судьбы, но жизнь иногда подкидывает такие совпадения, что их можно считать только либо божественным замыслом, либо проклятьем.
Михаил, само собой, ржал надо мной, как гиена над падалью, когда я попросил его замолвить за меня словечко.
— Егор, ты серьёзно? Ты же в пустыне только песчаных червей пугать будешь! Какой из тебя, к чертям свинским археолог? На базе отдыха вроде в этом году собирался отвисать во время отпуска?
— Водитель… — пояснил я.
— Ты же свою ласточку разбил два года назад! — с сомнением хмыкнул он.
Я лишь хмыкнул, глядя на его ухмыляющуюся физию с выражением превосходства, будто он был вершиной эволюции.
— Миха, я вожу так, что твои книжные орды кочевников облезли бы от зависти. И вообще, кто из нас лагерь поставит, если что? Ты со своими трактатами по монгольским степям или я с руками, которые из нужного места растут?
Он махнул рукой, всё ещё похохатывая, но свои шаткие связи в универе подключил. Немного наглого вранья про мой якобы «опыт экстремального вождения» и «навыки выживания в диких условиях» — и вот я уже в списках. Шофёр, грузчик, слесарь, «решала» всяких проблем. Ну и, самом собой, тягловая лошадь для учёных, которые, скорее всего, примут лопату за «культовый артефакт ритуального назначения». Но главное — я добился чего хотел, как и всегда, впрочем — буду рядом со Стеллой. А там посмотрим, что их этого получится. Давно меня так не увлекали девушки.
День отъезда был тяжёлым. Настоящее мужское испытание, как похмелье после трёхдневного запоя на самогоне «Тёщина слеза». Мы собрались на пустыре за городом, где экспедиция должна была стартовать. Воздух был густым от пыли и запаха раскалённого железа, идущего от машин. Три джипа, потрёпанных жизнью, как ветераны войн, о которых не пишут в учебниках, стояли в шеренгу, будто в ожидании последнего боя. Вокруг суетились аспиранты с глазами, полными книжного энтузиазма, и пара старых профессоров, чьи лица были высушены солнцем и десятилетиями бессмысленных раскопок до состояния древнего пергамента. Я прислонился к капоту своего джипа, скрестив руки на груди, и наблюдал. Мой рост и ширина плеч всегда делали меня заметным, но я не искал внимания. Я просто стоял, как утёс посреди этого хаоса, и думал: «На кой бес мне это всё? Я мог бы сейчас сидеть в гараже, ковыряться в движке, попивать пивко и не вписываться на авантюру, где меня, скорее всего, либо запечёт пустынное солнце, либо ужалит в задницу скорпион. Но нет, Егор, тебе приспичило подписаться на благо науки, как будто собственных геморроев мало.»
И тут я её заметил. Стелла вышла из одного из джипов, одетая в простую чёрную майку, обтягивающую её тонкую фигуру, и широкие штаны цвета хаки, будто сошедшие с картины о войне в пустыне. Волосы, тёмные, как безлунная ночь над Сахарой, были схвачены в хвост. Лицо её, резкое, лишённое и намёка на мягкость, казалось высеченным из базальта — чистая, холодная решимость, без капли женской суетности. Она что-то объясняла одному из профессоров, её руки снова чертили в воздухе невидимый маршрут. Я поймал себя на том, что пялюсь слишком откровенно, и тут же отвернулся, сделав вид, что изучаю протектор колеса. Но внутри всё равно зашевелилось что-то тёмное, почти атавистическое. Она была холодная, манящая, запретная. Как алтарь, на который хочешь положить всё, что у тебя есть, лишь бы прикоснуться к его тайне.
Когда погрузка закончилась, судьба, с её отвратительным чувством юмора, посадила нас в одну тачку. Я — за рулём, она — на соседнем сиденье, окружённая картами, бумагами и какими-то записями на языке, похожем на заклинания. Остальные аспиранты и профессора распределились по другим машинам. Я сюда попал. На этом мой план закончился. Что делать дальше? Пожал плечами и завёл двигатель, урчание дизельного двигателя на миг заглушило поток моих мыслей.
— Значит, ты наш рыцарь на железном коне? — начала она, не поднимая взгляда от карты, уткнувшись в неё.
— Рыцарь — это чересчур пафосно, — отрезал я, глядя на пустую, выгоревшую дорогу впереди. — Скорее, тот, кто постарается не заехать в бархан так, чтобы вы все не стали экспонатами для археологов следующего тысячелетия.
Она хмыкнула, но уголки губ дрогнули в улыбке.
— Неплохой план. Только учти, если мы застрянем, я первая вырежу на твоей могильной плите: «Здесь покоится Егор, павший жертвой собственной бравады».
— Что потом? — поинтересовался я.
— А потом раскопаю твой скелет, чтобы изучить, почему такие, как ты, вечно думают, что могут справиться со всем.
Я криво усмехнулся, не оборачиваясь. Её слова были как укусы скорпиона — мелкие, но ядовитые. Однако моя броня была выкована в куда более жёстких условиях, чем её сарказм.
— Слушай, Стелла, если ты меня раскопаешь, то найдёшь только ржавый болт вместо сердца и пару мозолей вместо души. Могильную плиту я сам себе выточу, если что. Но давай начистоту: ты правда веришь, что в этой пустыне откопаешь что-то, кроме очередной порции песка и разочарования?
Она повернулась ко мне, и её взгляд ударил, как хлыст.
— А ты правда считаешь, что твой цинизм — это и есть высшая мудрость? Я ищу ответы, Егор. Не сокровища, не признание. Ответы на вопросы, которые человечество забыло задать. Потому что, Егор, такие как ты бегут вперёд и тащат человечество за собой, не давая осмыслить пройденный путь. А ты? Зачем ты здесь? Доказать что-то самому себе? Или сбежать от своей внутренней пустыни, которая, кажется, куда больше этой?
Я сжал челюсть так, что зубы скрипнули, но не показал виду, что её слова попали в цель. Вместо этого я лишь хмыкнул, глядя на серую ленту дороги, извивающуюся впереди, как змея.
— Может, и сбежать. А может, мне просто любопытно, до какого края твой фанатизм тебя доведёт. Так что, если что, держись меня. Вдруг твой личный Ктулху и правда вылезет из-под песка, чтоб пожать тебе ручку. У меня монтировка есть…
Она рассмеялась. Коротко, резко, словно треснул надломленный валун. В этом смехе не было ни грамма тепла — только вызов, острый, как наконечник копья.
— О, Егор, если мой Ктулху выползет, я сама с ним разберусь. А ты будешь только обузой, как ржавый якорь на утлой лодчонке. Лучше молись, чтобы твой джип не сдох посреди пустыни. Потому что я не из тех, кто будет ждать, пока ты чинишь свою уязвлённую мужскую гордость.
Я промолчал, только руль стиснул покрепче. Мы ехали дальше, вглубь пустыни, где время словно застыло, как в гробнице, запечатанной навеки. Машина тряслась по выжженной земле, а я думал, что эта экспедиция, возможно, не просто бесполезная трата времени на поиски старых черепков. В воздухе висело что-то тяжёлое, почти осязаемое, как предчувствие бури. Или как тень старого проклятья, которое только и ждёт, чтобы его потревожили.
Стелла, сидящая рядом, была не просто учёной. Не просто женщиной с ядовитым языком. Она была ключом. Ключом к чему-то, что могло либо возвысить нас до небес, либо низвергнуть в бездну, из которой нет возврата. И я, чёрт меня дери, был готов рискнуть всем, лишь бы узнать, что это такое. Потому что в самой глубине моей циничной, потёртой жизнью души я понимал, что существовать без движения вперёд и риска — это просто медленное гниение в собственной шкуре. И если мне суждено сгинуть, то пусть это будет здесь, в раскалённых песках, рядом с женщиной, чьи тайны манят меня. Егор Клюквин, пока просто постарается не облажаться, а там посмотрим.
Пустыня впереди молчала и плавила воздух. Отчего-то мне казалось, что это молчание не имеет с покоем ничего общего.
Глава 3Сердце Змея
Я стоял на краю раскопа, и воздух здесь был тяжёлым, как непролитая слеза или последнее проклятие умирающего. Песок под подошвами моих крепхих ботинок скрипел так, будто я ходил по перемолотым костям целой цивилизации. Солнце, висевшее над Западной пустыней, казалось анемичным, больным — тусклый, выцветший диск, будто некий небесный вампир уже высосал из него всю жизненную силу, оставив лишь холодный, мертвенный свет. Мы зашли далеко. Экспедиция вторглась в область, не отмеченную ни на одной археологической карте, в белое пятно. Как рассказала Стелла, недавно спутниковая съёмка показала, что в этом районе пески обнажили группу строений. Предположительно древних. Уж и не знаю почему, но навигаторы здесь точно сходили с ума. Пришлось ориентироваться по картам, спутниковым снимкам и обычному магнитному компасу. Учёные долго цокали языками вчера вечером и говорили, что существование этих руин делало все учебники по истории, годными лишь на растопку.