Циклопические чёрные монолиты, словно зубы доисторического Левиафана, торчали из песка. Каждый камень был испещрён барельефами. Нечестивая хроника, застывшая в камне: люди с головами ящеров, звёздные карты, от вида которых вестибулярный аппарат бился в истерике, и омерзительные сцены жертвоприношений, где толпы поклонялись чему-то безымянному, чему лучше бы вечно спать в могиле. Атмосфера здесь давила на плечи, как гранитная плита. Казалось, даже время здесь свернулось в узел и застыло в первобытном ужасе.
Я закончил свою возню с джипами — моя собственная маленькая молитва богам внутреннего сгорания и дизельного топлива. Проверил масло, подтянул пару гаек, чтобы эта ржавая рухлядь не решила преставиться посреди пустыни. Руки были в грязи и смазке — привычное состояние, мой якорь в реальности. Крупный, молчаливый, я всегда был аватаром здравого смысла в этом театре абсурда. Человек дела. Мне не нужна была ни компания, ни похвала. Но со Стеллой всё иначе… эта женщина тянула меня к себе, как чёрная дыра. Дело было не в красоте, хотя её лицо цепляло взгляд. Нет. Меня гипнотизировала её одержимость, этот фанатичный, почти безумный огонь в её взгляде, когда она говорила о своих мёртвых тайнах.
Взяв флягу с водой, я спустился в раскоп, к небольшой камере, которую её аспиранты-землеройки расчистили пару часов назад. Песок осыпался под ногами, а тени от нечестивых камней ложились на землю, как когтистые лапы. Внутри, в полумраке, пахнущем пылью и жарой, стояла Стелла. Её фигура — тонкая, но упругая, как тетива натянутого лука — склонилась над каменным пьедесталом. Под её изящными пальцами пианистки был не золотой идол и не инкрустированный кубок, а нечто одновременно отвратительное и завораживающее. Чёрный камень неправильной формы, цвета застывшей ночи, испещрённый жилками, похожими на капилляры, по которым, казалось, течёт сама энтропия. Даже в тусклом свете казалось, что он дышит, пульсирует в нечеловеческом ритме. От одного его вида по спине пробежал холодок, какой бывает, когда заглядываешь в открытую могилу.
— Это «Сердце Апопа»!, — произнесла она, заметив меня. — Невероятно…
Её низкий, с хрипотцой голос прозвучал в тишине гробницы, как заклинание.
— Какая ещё попа? — я прищурился, разглядывая упругий зад склонившейся девушки. — Стелла, я тебе воды принёс. Будешь?
Она тяжело вздохнула, бросив на меня взгляд, полный привычного раздражения, но в его глубине я уловил тень улыбки.
— Апоп. В египетской мифологии — Изначальный Змей. Воплощённый Хаос. Вечный враг миропорядка и бога солнца Ра. Его миссия — поглотить свет и ввергнуть всё сущее в первозданную тьму. Он — собирательный образ всех врагов бытия.
Я хмыкнул, скрестив руки на груди. Камень, прямо сказать, не впечатлял.
— По мне, так это не на сердце похоже. Скорее, на окаменевшую раковую опухоль…
Она едва заметно качнула головой, её губы сжались в тонкую линию, но она продолжила, проигнорировав мой выпад. Она была в своём мире.
— Он не целый. Здесь отсутствует примерно четверть. Но даже в таком виде… это переворот. Конец всей известной нам истории.
Я обвёл взглядом камеру. Тесное, душное пространство. В углу лежала небольшая горка песка, будто кто-то в спешке пытался что-то засыпать. Инстинкт, отточенный годами недоверия к миру, дёрнул меня подойти. Я смахнул песок ладонью, и под ним обнаружился ещё один осколок этого проклятого камня. Такой же угольно-чёрный, с такими же зловещими ртутными прожилками. Пока я его разглядывал, Стелла продолжала вещать, её голос наполнял гробницу, как эхо из другого мира.
— Апоп обитает в Дуате, в подземном мире. Каждую ночь, когда Ра плывёт по подземному Нилу на своей ладье, Апоп пытается его остановить, выпивая всю воду из реки. Но Ра и его защитники каждый раз побеждают змея, заставляя его изрыгнуть воду обратно.
— В Нил? — уточнил я, поднимая холодный, тяжёлый осколок. Он был неприятно-липким на ощупь.
— Да, — коротко бросила она, поглощённая своей лекцией.
— То есть, технически, вся великая египетская цивилизация была построена на рвотных массах гигантского космо-червя? — я ухмыльнулся, глядя на неё искоса. — Забавно. Уверен, на истфаке в методичках об этом не пишут.
Она закатила глаза, но я заметил, как дрогнул уголок её губ.
— Эх, Егор… Ни капли романтики.
— Отчего же? Ты, я, Западная пустыня, попа… Очень даже романтично, — я пожал плечами, внутренне наслаждаясь её бессильной злостью, — Продолжай, пожалуйста, мне дико всё это интересно.
Она не могла не рассказывать, это было сильнее её.
— Есть и другая, еретическая версия мифа, — добавила она, и её голос стал глубже, мрачнее. — Где Апоп — не разрушитель, а демиург. Тот, кто создал Вселенную из Хаоса.
— Хм… Ну, смотри, Стелла. Кажется, я нашёл недостающую часть пазла твоего апокалипсиса, — я подошёл к ней, протягивая осколок.
Её глаза расширились.
— Егор, ты дурак? — вспылила она. — Эти камни археологическая ценность! Их нельзя трогать без перчаток. Понимаешь?
— Ой, да ладно тебе, — хмыкнул я. — Это ж камни. Чего им сделается?
Я поднёс кусок к тому, что был её пьедестале, чтобы примерить. В этот момент острая, как скальпель, грань камня полоснула по моему пальцу. Резкая, злая боль. Я только стиснул зубы. Капля тёмной крови сорвалась с пальца и упала на стык двух частей.
И тут произошло нечто. Камень зашипел. Осколки с неестественной скоростью втянулись друг в друга, срастаясь на моих глазах. Стыка не осталось. Теперь на древнем, покрытом бурыми пятнами засохшей крови пьедестале лежал целый, монолитный, пульсирующий артефакт. Живой.
Стелла замерла. Её лицо преобразилось, на нём отразился священный ужас вперемешку с экстазом безумной жрицы, дождавшейся своего бога.
— Егор… ты… ты видишь⁈ Это… невероятно! Символы… они изменились! Они старше первых династий! Они говорят о Вратах… о тех, кто был до богов… о крови, что открывает путь! Это… это перевернёт всё!
Я сунул порезанный палец в рот, чувствуя солоноватый вкус собственной крови, и криво ухмыльнулся.
— Надеюсь, у этих твоих «тех, кто был до» была прививка от столбняка…
И тут камень запульсировал ярче, издав низкий, вибрирующий звук, похожий на удар в гигантский бронзовый гонг. Звук, который прошёл не через уши, а сквозь кости. Стелла, потрясённая до глубины души, покачнулась, едва не упав, взяла меня за руку.
— Землетрясение! Держись! — инстинктивно рявкнул я и рванулся вперёд, хватая её за руку.
Но это не помогло. Ещё один толчок бросил нас на странный артефакт. Мои пальцы коснулись её бархатистой кожи и гладкой, солоно бы живой поверхности камня одновременно.
Мир взорвался.
Инвертированный свет, слепящая тьма ударила по глазам. Меня охватило омерзительное ощущение деконструкции, будто моё тело протаскивали сквозь мясорубку реальности. Время рвалось, как ветхая тряпка. В ноздри ударил густой коктейль из запахов меди, гниющей органики, озона и чего-то невыразимо сладкого, как запах разложения. Ультразвуковой визг скреб по внутренней стороне черепа, смешиваясь с грохотом первобытных барабанов и леденящими душу завываниями, доносящимися отовсюду и ниоткуда.
Но ничто не длиться вечно. Верно? Мы рухнули на горячий песок. Я вскочил и огляжелся. Это был не наш лагерь и не раскоп. Над нами, пронзая больное, фиолетовое небо, возвышались зловещие чёрные пирамиды неправильной, неевклидовой геометрии. Вокруг ютились кривые глинобитные хижины, а между ними двигались фигуры нагих людей. Их кожа была серой, покрытой ритуальными шрамами, а взгляды — пустыми, как глазницы черепов. Воздух был тяжёлым, как расплавленный свинец.
Я лежал на песке, чувствуя, как липкий пот струится по спине, и пытался заставить мозг работать. Рядом, тяжело дыша, на коленях сидела Стелла. Её лицо, обычно такое непроницаемое, было искажено смесью животного страха и благоговения. Камень… Сердце этого, попа всё ещё был в её руках, он тускло пульсировал тёмным, как сердце проклятого бога, только что пробудившегося от эонов сна.
— Ну что, Стелла, — прохрипел я, сарказм — мой последний бастион — ещё держался. — Это и есть твой «прорыв в археологии»? Или мы просто вляпались в твой любимый миф про блюющих змеев и хтонических битв?
Она медленно повернула ко мне голову. Взгляд был острым, как и прежде, но теперь в его глубине плескался первобытный ужас.
— Егор, заткнись. Хотя бы на минуту. Ты понимаешь… где мы? Это не просто находка. Это Врата. Мы… мы пересекли грань! Это реальность, о которой писали в запретных текстах!
Я хмыкнул, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, и снова огляделся. Чёрные пирамиды внушали иррациональный, животный страх.
— О да, грань. Я пересёк её, когда согласился везти научный цирк в задницу мира. А теперь мы в кошмаре, где местные аборигены, похоже, практикуют нудизм и поклоняются плохой архитектуре. Кстати, если твой Апоп — демиург, то это он создал… вот это всё? Своеобразное у него чувство прекрасного…
Она стиснула зубы, её взгляд снова упал на камень. Пальцы, тонкие и нервные, сжали его так, будто это был единственный якорь в этом море безумия.
— Ты не понимаешь. Это не миф. Это ключ. Твоя кровь, Егор. Она… она активировала его. Открыла путь. Ты… ты можешь быть частью этого.
Я невесело хмыкнул.
— Частью чего? Культа смерти? Блюющего змея? Или я просто универсальный донор для активации всякой демонической хрени? Знаешь, Стелла, если моя кровь — это билет в ад, я требую вернуть деньги. А пока давай подумаем, как нам вернуться в лагерь к ужину и не стать закуской для вон тех голых ребят, которые уже смотрят на нас, как на шведский стол.
Она не ответила, но я видел, как напряглось её тело. Мы сидели на песке, окружённые тенями древнего, как само время, ужаса. И я думал: «Вот и всё, Егор. Ты хотел приключений? Ты хотел коснуться её мира? Ну вот, теперь хоть затрогайся.»
Но где-то глубоко, под толстым слоем цинизма и животного страха, шевельнулась тварь похуже — жгучее, нездоровое любопытство. Потому что если это конец, то, по крайней мере, он будет интересным. И если мне суждено сгинуть, то пусть это будет здесь, рядом с ней. Рядом с женщиной, которая притягивает, как магнит.