твами богов империи, ему уже не принадлежавшей[44]. Значит, дом Тиберия должен был находиться на северной стороне Палатинского холма со стороны Велабра. Он, по всей вероятности, был старым жилищем его семейства, которое он расширил ввиду своего нового положения. До настоящего времени сохраняются только несколько узких комнат, служивших, вероятно, помещением для рабов; может быть, от него найдут больше, когда произведут раскопки в садах, все еще прикрывающих античные здания.
Несколько выше в углу Палатинского холма, обращенном к Форуму, находился дворец Калигулы. Говорят, что он был великолепен, что он был украшен живописью и статуями, взятыми из всех знаменитых храмов Греции. Но Палатинского холма было недостаточно для Калигулы; он распространил свои постройки вплоть до Форума и сделал из храма Кастора сени своего дома. Слыша постоянно, что он бог, он стал серьезно относиться к своей божественности и считал себя наравне со всеми обитателями Олимпа. Не довольствуясь тем, что соорудил храм себе одному, где ему приносили в жертву павлинов, попугаев и редкостных птиц, он желал получать часть даров, приносившихся всем остальным богам, его коллегам; он часто приходил в храм Кастора, важно усаживался между богами Диоскурами и таким образом предоставлял себя поклонению народа. Рассказывают, что однажды в толпе верующих он заметил смеявшегося сапожника и спросил его, желая, вероятно, дать ему возможность поправить свой поступок, какое он производит на него впечатление. «Впечатление большого дурака», – ответил сапожник. Довольно удивительно, что Калигула простил ему дерзкий ответ. Но однажды он рассердился на Юпитера Капитолийского, великого римского бога, которого он обвинял наверно в недостаточной почтительности. Часто видели, как он в ярости шептал на ухо деревянной статуе грозные слова. «Надо, чтобы один из нас исчез», – повторял он, и опасались, что он прикажет отрубить голову почтенной статуе и заменит ее своей, как вдруг он успокоился. Юпитер, по его словам, попросил у него прощения, и, резко перейдя от бешенства к крайностям страсти, он стал неразлучным со своим новым другом. Чтобы находиться поближе от него и иметь возможность посещать его во всякое время, он построил висячий мост над самыми высокими зданиями Форума, соединявший Палатинский холм с Капитолием.
Смерть Калигулы. Гравюра XIX в.
Мост этот был рано разрушен; но память о Калигуле сохранилась на Палатине; она связана с другими развалинами императорского жилища, обнаруженными во время раскопок. Недалеко от древних ворот Porta Mugonia, близ храма Юпитера Статора, нашли один из проходов, названных римлянами криптопортиками, которыe находились под землей и по которым можно было переходить из одного дома в другой, не пересекая улиц или площадей. Это один из самых длинных известных нам проходов; он начинается у самой Палатинской улицы, идет на расстоянии более 100 метров вдоль домов Тиберия и Калигулы, затем внезапно поворачивает направо и продолжается до того места, где он приводил к одному дворцу, теперь разрушенному. Он был тщательно разукрашен, и свет в него падал через отверстия, проделанные в своде. При этом сомнительном свете 24 января 41 года произошло ужасное событие, подробно рассказанное историком Иосифом Флавием[45]. Калигулу, говорят, сначала все римляне очень любили, так что в течение трех месяцев совершили больше 160 тысяч жертвоприношений, чтобы отблагодарить богов за его восшествие на престол; но трех лет было достаточно, чтобы весь мир начал бояться и возненавидел его; поэтому под руководством военного трибуна Кассия Хереи[46] составился заговор с целью освободить империю от Калигулы. Несмотря на то что Херея уже не был молод, он сохранял привычку элегантно одеваться и выражаться и имел беспечный и изнеженный вид, вследствие чего он казался менее напористым, чем он был в действительности; под наружностью франта скрывалась душа воина; это был, кроме того, республиканец, помнивший о прежнем правлении, но он был из тех людей, которые наперерыв восхваляли новое правление. Калигула, беспощадный и жестокий, не переставал наносить ему оскорбления. Когда трибун по обычаю приходил к нему, чтобы узнать ночной пароль (пароль для императорской стражи. – Примеч. ред.), император, желая посмеяться над его женственной стыдливостью, называл ему грубое или грязное слово, которое давало повод солдатам и офицерам насмехаться над Хереей. Император выбирал его для неприятных поручений. Раз он поручил ему подвергнуть пытке актрису, любовника которой хотели погубить; но актриса, несмотря на страшнейшие страдания, отказалась сказать что бы то ни было, что могло бы повредить любимому человеку. Херея, недовольный этим и другими поручениями, стыдясь навязываемой ему роли, негодуя на наносимые оскорбления, решил убить государя. После долгих колебаний решено было привести план в исполнение во время Палатинских игр, дававшихся в честь Августа. Игры эти праздновались внизу холма, близ того места, где впоследствии возведена была арка Тита. На этом месте ставили временный театр из досок, и несколько дней там теснилась толпа. В назначенный день она была многочисленнее обыкновенная, потому что вечером собирались дать особенное зрелище, представление сцен в аду труппой египтян и эфиопов. Около полудня император обыкновенно на короткое время возвращался во дворец, чтобы поесть и отдохнуть; тут ждали его заговорщики. Он вышел из театра со своим дядей Клавдием и несколькими друзьями в предшествии германских воинов, составлявших его гвардию. Пройдя Палатинские ворота, он дал своим спутникам пройти в улицу, ведшую ко дворцу, а сам свернул в криптопортик; он хотел увидеть детей знатных фамилий, выписанных им из Азии для игр, которые он собирался дать народу. В этом уединенном месте их обучали петь гимны и плясать пиррих. Херея, бывший дежурным трибуном, бросился за ним; он отослал любопытствующих и придворных, говоря, что император желает быть один, и пошел за ним с заговорщиками. Затем, подойдя к нему, в то время как он разговаривал с молодежью, он нанес ему удар мечом по голове. Калигула, только раненый, поднялся, ничего не говоря, и хотел убежать. Но его тотчас же окружили сообщники Хереи и нанесли ему тридцать ударов кинжалами. На шум прибежали солдаты гвардии, и заговорщики, которые не могли уже возвратиться вспять, потому что они встретились бы с офицерами и германцами, шедшими отомстить за него, продолжали идти по портику вплоть до того места, где стоял, по словам Иосифа Флавия, дом Германика, и там им легко было убежать.
Историки рассказывают об ужасных беспорядках, последовавших за смертью императора. Сожалевшие о нем германцы убивали всех, кого встречали на своем пути, вокруг портика и дворца; невинные и виновные падали вместе под их ударами. В это время слух о происшествии стал распространяться в театре. Никто не решался ему поверить, хотя все желали его. Какое ужасное было это время, говорит Светоний, видно из того, что горожане вообразили, будто сам император распространил слух о своей смерти, чтобы получить повод казнить тех, кто окажется доволен этим слухом. В театре распространялись самые странные слухи; не знали, что предпринять, никто не имел храбрости проявить свои чувства или покинуть свое место, когда пришли германцы; все более и более пьянея от крови и гнева и видя повсюду сообщников убийц, они грозили броситься на безоружную толпу. Успокоить их стоило большого труда, и зрители спаслись среди невообразимого беспорядка.
Криптопортик, где произошли эти трагические события, почти вполне сохранился. По нему можно пройти от начала до конца и в воображении легко представить себе страшную сцену, там происходившую 18 веков тому назад. Видишь перед собой этого монарха, истощенного всевозможными излишествами, этого 29‑летнего старца, каким Сенека и Светоний описали его чертами незабываемыми: маленькая голова на громадном теле, впалые глаза, бледный цвет лица, дикий взгляд, физиономия, которую природа сделала зловещей и которой по странному кокетству он старался придать еще более страшный вид. Можно следовать за убийцами с того момента, когда они проникают в портик, до той минуты, когда они спасаются через дом Германика, прося убежища у отца, после того как они убили сына. Этот дом по счастливой случайности, может быть, существует еще, потому что некоторые ученые думают, что это тот дом, который нашли почти целым в конце портика.
Он был открыт Розой в 1869 г., и это, несомненно, один из любопытнейших остатков Палатинского холма. Много спорили о том, кому этот дом принадлежал. Вследствие близости к дворцу Тиберия естественно было предположить, что это был его семейный дом, в котором он родился, который отец завещал ему умирая. Это было действительно первое название, которое ему дали; но несколько позже нашли в фундаменте кусок свинца от водопровода, на котором можно было прочесть вырезанные в нескольких местах слова: Juliae Rugustae. Имя это – по всей вероятности, имя владельца – носили разные лица, прежде всего Ливия, жена Августа, и Леон Ренье уверен, что о ней-то и идет речь. Следовательно, дом на Палатинском холме – тот самый, куда удалилась Ливия после смерти мужа; там, по мнению Ренье, она провела в одиночестве и грусти последние годы своей жизни, ненавидимая сыном, который стыдился, что обязан ей своим величием. С другой стороны, по мнению Висконти и Ланчиани, наш маленький дом – это тот, о котором говорит Иосиф Флавий и через который спаслись убийцы Калигулы, и они решаются назвать его домом Германика. Как бы мы ни относились к этим мнениям, которые возможно согласовать между собой, дом этот во всяком случае древнее портика; некоторые подробности архитектуры указывают, что он относится к концу республики или первым годам империи. Он продолжал существовать среди перемен, происходивших на Палатине; все более и более скрытый и погребенный среди этих больших дворцов, которые строили вокруг него, он имел счастье пережить их. Весь нижний этаж прекрасно сохранился. Вокруг атрия, куда спускаешься по нескольким ступеням, расположены четыре залы, покрытые до сих пор самой красивой и самой нетронутой живописью, найденной в Риме. Вдоль карнизов виднеются элегантные арабески, гирлянды листьев и цветов, переплетенные крылатыми гениями, фантастические пейзажи прекрасного вкуса. Посредине стен видно пять больших фресок на различные сюжеты. Меньшие по размеру и качеству представляют сцены посвящений и магии. Другая, имеющая около 3 метров высоты, представляет римскую улицу, видную из открытого окна. Это была манера увеличить комнату, сделать ее веселее и придать римским комнатам вид на улицу, которого у них обыкновенно не было. Обычай этот существует до сих пор. «Все путешествовавшие по Италии, – говорит Перро