Таким образом, хозяевами этих дач были обыкновенно люди, причастные к деловой жизни и общественному движению, финансисты, политики, приезжавшие туда, чтобы отдохнуть от прежних трудов и приготовиться к трудам последующим, писатели, желавшие укрепить свой ум и оживить в уединении воображение. «Здесь, – говорил Плиний, совершенно счастливый очутиться в своем лаврентском доме, – здесь я не слышу больше докучного шума; здесь беседую только сам с собой или с моими книгами. О море, о побережье, мои настоящие рабочие кабинеты, сколько мыслей зарождаете вы во мне, сколько диктуете произведений?» Так как он очень любит говорить нам о себе, то дает картину, где час за часом описана вся его тамошняя жизнь: «Я встаю, когда могу, обыкновенно около первого часу (шесть часов утра). Сначала мои окна остаются затворенными, ибо я заметил, что тишина и сумерки оживляют ум. Если у меня есть какая-нибудь начатая работа, я занимаюсь ею; я сначала соображаю все в уме, идеи и даже стиль, как будто бы я писал. Так я работаю, когда больше, когда меньше, смотря по степени легкости, с какой мне удается сочинять и запоминать; затем я зову секретаря, велю отворить окна и диктую то, что сочинил. Часу в четвертом или пятом (десять или одиннадцать), смотря по погоде, я иду гулять в аллею или под портиком и не перестаю, гуляя, сочинять и диктовать. Затем я еду в повозке; и тут опять я продолжаю работу, которой занимался во время утреннего отдыха и за прогулкой!» И он продолжает описывать эти трудовые дни, где работа примешивается ко всему, даже к часу вечерней еды, ибо, согласно обычаю, в это время происходит поучительное чтение. Даже когда он предается какому-нибудь необычайному удовольствию, например охоте, он очень озабочен, чтобы не забыть взять с собой таблички; они подле него, когда он сидит около сетей, и, если кабаны долго не попадаются, он вынимает стилос и принимается писать; если придется вернуться с пустыми руками, по крайней мере, он принесет свои таблички, все исписанные. Мы не совсем так понимаем жизнь в деревне. Конечно, не все были тогда так трудолюбивы, как Плиний; должны были быть люди, которые не брали всюду с собой своих секретарей и, когда отправлялись на охоту, оставляли свои таблички дома; но почти все, подобно ему, были политики, ораторы, ученые, люди светские, которых усталость погнала на время из города, собиравшиеся вскоре туда вернуться и желавшие воспользоваться своим пребыванием в деревне, чтобы возвратиться к обычным занятиям с более крепким телом и с более живым умом.
План виллы Плиния Младшего
Когда знаешь, для кого были выстроены римские виллы и для чего туда приезжали, видишь, что они вполне отвечали своему назначению. Это их первая заслуга, как в их целом, так и в подробностях, что они были вполне приспособлены к тому, что от них требовалось. Плиний Младший оказал нам услугу, описав нам свои виллы, и этого описания достаточно, чтобы дать нам понятие о других. Прежде всего мы будем поражены, читая его, тем сходством, какое в главном представляют эти дома Этрурии и Лаурентума с виллой Адриана, которую мы только что изучили. Действительно, между ними одна разница – состояние и положение их владетелей. Простое частное лицо не могло себе позволить то, что было доступно императору; но в общем система построек и украшений та же, и письма Плиния часто подтверждают реконструкцию Доме.
Думается, что наше первое впечатление, если бы мы могли видеть виллы Плиния, особенно виллу в Этрурии, наиболее красивую, было бы крайнее удивление вследствие многочисленности составлявших их построек. Все эти строения различной формы и высоты, скорее приставленные одно к другому, чем соединенные в одно, произвели бы на нас впечатление поселения гораздо больше, чем впечатление виллы. Но следует помнить, что дело идет о жилище римлянина, который, даже если он похвалялся, что живет просто, не мог обходиться без толпы рабов. Когда не довольствуются тем, чтобы помещать их в погребах, а желают, подобно Плинию, дать им приличные комнаты, которые, при надобности, можно было бы предложить друзьям, надо иметь много места и многочисленные жилые помещения. Что удивляет еще более, чем число этих жилых помещений, это то, что хозяева не дали себе труда расположить их в большем порядке; но мы уже видели, что римляне, особенно у себя на вилле, по-видимому, не очень беспокоились внешней симметрией и пропорциональностью. Так, вместо того чтобы расположить все гостиные и другие комнаты с одной стороны, ради симметрии, архитекторы распределяли их всюду понемногу, чтобы дать им различное расположение; они увеличивали число отдельных павильонов, чтобы чувствовать там себя более уединенным и чтобы из них был во все стороны более красивый вид. Общее распределение могло казаться менее удачным, но комнаты были более удобны, что было для них достаточно. Мы люди тщеславные и думаем прежде всего о фасаде, лишь бы он имел достойный внешний вид, мы охотно соглашаемся быть дурно помещены. Римляне менее заботились о впечатлении, какое здание производит на прохожих, и строили дом лишь для тех, кто должен был в нем жить. Все, что могло сделать дом приятней для жителей, употреблялось без меры; ничего не щадили, когда дело шло о доставлении себе укрепляющего отдохновения и разнообразия тихих удовольствий. Без сомнения, Плиний не был сластолюбцем; наоборот, он слыл за человека старинных нравов, и поэт Сенций Авгурин видел в нем нескольких Катонов. А между тем невольно делается страшно, когда видишь, до чего он доводил заботу о своих удобствах у себя на виллах. Теряешься в длиннейшем перечне комнат; у него имеются столовые различной величины на разные случаи; в одной он обедает, когда один, другая ему служит для приема близких друзей, третья обширнее и может вместить толпу приглашенных. Одна выходит в море: сидя в ней во время еды, видишь, как волны разбиваются о стены; другая обращена в сторону суши: тут он со всех сторон окружен полями и может наслаждаться зрелищем сельской жизни. Обыкновенно в наши дни даже самый требовательный человек довольствуется одной спальней, трудно сказать, сколько их было на виллах Плиния. Имелись спальни не только для удовлетворения всякой потребности, но и всякого каприза. Здесь можно видеть море из всех окон; там его слышишь, но не видишь. Одна комната расположена в форме апсиды, и через широкие отверстия солнце входит в нее во все часы дня; в другой сумрак и прохлада, и пропускает она света как раз столько, чтобы не быть совсем во мраке. Если хозяин дома желает развлечься, он пойдет в открытую залу, откуда видно все, что происходит снаружи; если он испытывает потребность сосредоточиться, у него как раз есть комната, где он может запереться и которая так расположена, что в нее не доходит никогда любой шум; Плиний называет ее «своей усладой»; он счастлив на своей вилле быть далеко от Рима; в этой комнате ему кажется, что он далек даже от своей виллы. Прибавим еще, что эти комнаты украшены прекрасной мозаикой, часто покрыты изящной живописью, и почти во всех мраморные фонтаны, ибо вода течет в них со всех сторон, светлая, свежая, изобильная; ее тихий плеск увеселяет, она – один из главных элементов в украшении вилл; вода играет большую роль среди причудливых изобретений архитекторов, когда они хотят найти новые расположения, которые своей оригинальностью могли бы понравиться важным господам, праздным и избалованным. Припомним изящную ванную комнату, окруженную еврипом, на вилле Адриана; Плиний не мог выстроить себе такого дорогого здания, но у него была в конце сада беседка, вся обросшая виноградными лозами и поддерживаемая четырьмя колоннами из каристского мрамора. Под этой листвой, представлявшей приятное убежище, устроили высоко бьющие фонтаны, бассейн, где вода все время обновлялась, наконец, ложе для отдохновения, из белого мрамора, где хорошо было возлечь во время дневного жара. «Из этого ложа, – говорит Плиний, – вода бьет со всех сторон, стекая по маленьким трубочкам, как будто сама тяжесть того, кто ложится на него, заставляет ее так выливаться». Чтобы дополнить картину целого, надо представить себе бани, бассейны, залы для игры в мяч, портики, идущие во всех направлениях, чтобы можно было пользоваться всяким положением, покрытые песком аллеи для прогулок пешком, другие, более утрамбованные и потому более пригодные для прогулок в носилках, наконец, для верховой езды обширный ипподром, состоявший из длинной аллеи, прямой и темной, обсаженной платанами и лавром, в то время как по всем направлениям вьются круговые аллеи, которые пересекаются и скрещиваются, отчего получается больше простору и прогулка становится более разнообразной. Вот что должны были находить на вилле человека богатого, но расчетливого, который, не позволяя себе никаких безрассудств, хотел иметь удобное помещение в деревне, чтобы вдосталь там отдыхать.
Мы ничего не сказали о парках и садах, что может показаться странным, когда речь идет о сельском доме; но об этом говорить довольно трудно. Именно они меньше всего сохранились на старинных виллах. Чтобы судить о том, чем они должны были быть, у нас имеются только кое-какие картины, где они изображены, худо ли, хорошо ли, да некоторые фразы писателей, мимоходом сообщающих о них. Эти свидетельства далеко не полные и лишь наполовину удовлетворяют наше любопытство, но, по крайней мере, они имеют то преимущество, что вполне согласны между собою. Среди пейзажной живописи, украшавшей древние дома, были найдены, не то в Помпеях, не то в Риме, несколько картин с изображением садов: это правильные аллеи, с двух сторон тесно обсаженные буковыми деревьями, пересеченные под прямым углом. В центре обыкновенно нечто вроде круглой площади с бассейном, где плавают лебеди. То здесь, то там стоят маленькие зеленые беседки, сделанные из плетеного тростника и обвитые виноградом, в глубине их видна мраморная колонна или статуя и вокруг нее скамьи, чтобы гуляющие могли немного отдохнуть. Эти картины заставляют вспомнить слова Квинтилиана, наивно выражающие вкусы того времени: «Может ли быть что-нибудь красивее рассадки деревьев ромбом так, чтобы, куда ни посмотри, только и были видны одни прямые аллеи?» Писатели прибавляют к этим сведениям некоторые любопытные подробности. Из описаний Плиния Младшего видно, что в его садах, как и в пейзажах, о которых только что говорили, аллеи были окаймлены настоящими стенами из зелени. Так, он очень любит описывать нам одну прекрасную платановую аллею, которой он гордится. «Мои платаны, – говорит он, – покрыты плющом, который, обвиваясь вокруг ствола и ветвей и переползая с дерева на дерево, связывает их все вместе». Между деревьями, чтобы стена была плотнее, сажали буксы