Здесь мы сталкиваемся с запутанным парадоксом. Символ Антропоса казался индивидууму представлением его Самости, то есть единственным внутренним ядром его или ее индивидуальной личности; но в то же время в мифах и религиях он представлял собой «тотем» человечества — архетипический фактор, который довольно активно порождает все виды возможностей для позитивных личных отношений[267]. Ясно, что философы индуизма были правы, когда они описывали Пурушу как внутреннюю сущность каждого человека и в то же время как своего рода космическое Я. В этом символе примирены противоположности одного и многих: это индивидуально и коллективно одновременно[268].
С практической точки зрения это означает, что чем больше мы индивидуализируем себя, то есть чем более истинно мы становимся самими собой, тем лучше мы можем общаться с другими людьми и тем ближе к ним. Как указал Юнг, мы можем достичь внутренней целостности только через психику, и психика человека не может существовать без отношения с другими людьми. Но нельзя иметь настоящие отношения с другим человеком до тех пор, пока человек не сможет через внутренний психический процесс объединения противоположностей стать самим собой. Юнг говорит:
Если внутренняя консолидация индивида не станет сознательным достижением, это произойдет спонтанно, и тогда она примет общеизвестную форму той невероятной жестокости, которую коллективный человек проявляет к своим ближним… Его душа, которая может жить только внутри и с человеческими отношениями, безвозвратно теряется… ибо без сознательного признания и принятия нашего общения с теми, кто вокруг нас, не может быть синтеза личности… Отношение к себе — это одновременно отношение к нашему ближнему, и никто не может быть связан с другим до тех пор, пока он не будет связан с самим собой[269].
Это парадоксальное положение вещей выражается через символ Антропоса, который является внутренним центром каждого из нас и вместе с тем тотемным символом всего человечества. Антропос не только примиряет противоположности индивида и множества, но также и противоположности обычных людей и культурно изощренных. В снах и фантазиях он часто появляется как безымянный человек из низших классов, особенно когда сознательное отношение эго стремится к социальному, интеллектуальному или эстетическому снобизму. Тем не менее, он так же часто появляется, как царственная фигура, когда человек чувствует себя подавленным чувством своей коллективной ничтожности. Антропос — это просто человек, в его низших и высших аспектах. Таким образом, Христос, фигура Антропоса в нашей культуре, поэтому именуется «царем царей» и «наименьшим среди нас» или презренным рабом.
Современные исследователи в групповой психологии показали, что все группы, после начального хаоса, начинают концентрироваться вокруг центра. Это может быть руководитель группы или идея, причина, тема обсуждения и т. д. Таким образом, центр, как это часто бывает в спортивных клубах или политических или коммерческих группах, — может быть простой общей целью, или на более высоком уровне может быть тотемом в примитивных сообществах, или образом Бога в высших культурах, Чем более архетипичен центр, тем более прочной и устойчивой является сплоченность группы.
Именно мировые религии до сих пор удерживали вместе крупнейшие человеческие группы. Их центром является символ Антропоса: Будда, Христос, Мухаммед. Выстрадав свою внутреннюю целостность до предела, эти люди нарисовали над собой проекцию Самости — космического человека или божественный космический дух. Поэтому и Будда, и Христос изображались как мандала или ее «внутренний-обитатель», центр мандалы. В наше время марксизм тоже стал играть роль, которая не так уж далека от религии. Однако его мифический Антропос проецируется не на отдельного человека — возможно, за исключением Мао Цзэ-дуна (в Советском Союзе культ личности был запрещен), — но на совокупность социального слоя. Это, как показал Роберт Такер, рабочий класс, который восхваляется как воплощение индивидуального, благородного, творческого и не знающего препятствий человека, как гигант, который сможет преодолеть все трудности, цитируя Маркса. У него нет тени, вернее она спроецирована на капиталистов и империалистов.
То же можно видеть, например, в утопических идеях китайского реформатора К’ан Ю Вэя, который все еще интенсивно изучается в коммунистическом Китае[270]. Вся его система основана на концепции jen что означает человечность, социальная любовь и ответственность. Однако это должно осуществляться исключительно за счет внешних социальных и политических мер. Никто, кажется, не осознает простой и очевидный факт, что без jen в индивиде также не может быть этого в обществе — мы должны сначала найти источник jen внутри себя, то есть в нашей собственной сущности, прежде чем мы сможем установить отношения с другими людьми. Другими словами, фактор человечности или любви проецируется на группу и, таким образом, бесконечно фрагментирован.
В результате этого марксистского проецирования происходит коллективное умножение «Я», которое, таким образом, дезинтегрируется в индивидууме и в обществе. Когда идея сверхнапряжена, это приводит к общему страху и недоверию. Даже в малых коллективах внутренний голос Самости в индивиде задыхается, и в той же мере усиливается эго с его волей к власти. Это приводит к отказу от принципа групповой сплоченности на уровне архаичных, звероподобных моделей поведения, как мы видим сегодня, например, в различных молодежных группах и возрождении в них тотемических символов. В более широком масштабе массовое заблуждение нацизма также проявляло все симптомы такого регресса: Вотан как образ Бога, который был воплощен в Гитлере; черный орел и череп — тотемы с их ужасными импликациями и сопутствующим массовым психозом. Даже небольшие группы, которые, как известно, являются более разумными, чем крупные, могут внезапно попасть в состояние эмоциональной одержимости, которое время от времени можно наблюдать. В результате в современной социологии массы склонны оцениваться отрицательно, тогда как группы представляются в положительных терминах. Мне видится, однако, возможным упустить существенный момент, поскольку и масса, и малая группа могут быть либо разумными, либо одержимыми. Диктаторская группа, состоящая из небольшой могущественной клики, может действовать так же опасно, как слепая масса. Реальное различие можно найти в другом месте: все зависит от того, сколько людей сознательно и лично связано с их внутренним «Я», и в результате не проецируют свою тень на других. Это и только это способно предотвратить вспышку массовой истерии и массового заблуждения.
Таким образом, мы должны вернуться к проблеме архетипов и к вопросу их осознания или одержимости ними. Я уже описала, что такое одержимость анимой или анимусом в мужчинах и женщинах. Но архетип Самости также способен вызвать одержимость, следствием которой является то, что индивид идентифицирует себя с внутренним «великим человеком» или «мудрой женщиной» и результат этого — безнадежная инфляция. В каждом сумасшедшем доме есть не один Иисус Христос, Наполеон, президент Соединенных Штатов и Дева Мария. Когда люди становятся совершенно безумными, тогда опасность этого заканчивается. Как бы то ни было, есть много людей, которые только втайне переоценивают себя посредством идентификации с фигурой Самости. В таких случаях они просто чувствуют себя слишком правыми, и это одна из худших вещей, которые могут произойти. Они становятся скрытными в результате некоторой фанатической убежденности или самодовольства. Именно это лежит в основе многих массовых убийств нашего времени, намного чаще, чем эмоциональные вспышки одиноких людей, о которых мы узнаем как о причинах убийства и непредумышленного убийства. Большинство из тех, кто отправляет бомбы в общественные места, имеют в своих головах «праведную» убежденность, которая, по их мнению, оправдывает их действия.
Весь идеологический фанатизм и каждый непреодолимый аффект возникают из констелляции архетипа. Архетип Самости не является исключением из этого. Он тоже может производить такие эффекты. Поэтому мы должны с большим уважением относиться к старым эскимосским шаманам, которые по отношению к миру духов могли просто быть целителями и не позволять себе быть одержимыми своими силами. Те, кто стали одержимыми духами, были больны в их глазах. Они вызывали раскол в обществе, а не помогали ему.
Рассматривая сегодняшнюю ситуацию в западном полушарии, мы можем набросать следующую общую картину. Христос, фигура Западного Антропоса, объединял человечество на протяжении полутора тысяч лет. Мы были хотя бы теоретически «братьями и сестрами в Господе». Христос, как второй Адам, также был изначальным человеком; он был Богочеловеком и, согласно опыту мистиков, внутренним «Я» каждого человека. Однако тот факт, что Христос только добр — зло не является частью его, а приписывается либо человеку, либо дьяволу, — означает, что он не мог примирить все противоположности. То, что не могло найти места в его целостности, было спроецировано на язычников или других людей и силы вне христианского мира. Это наряду с началом и возрастанием переоценки рационализма — последнего потомка схоластики — ослабляло символ Христа во все возрастающей степени. Таким образом, огромное количество людей потеряло религиозный символ, который раньше объединял народы Запада. Многие люди сейчас ищут его в буддизме, другие — в марксизме с его регрессивными тотемными символами, а третьи просто чувствуют себя потерянными и цепляются за поверхностные ценности и идеи, при этом придерживаясь в целом христианского отношения к своим товарищам. Тем не менее, это такой бескровный подход, который в критических ситуациях немедленно рушится и уступает место архаичному варварству.