Отъезд из Ташкента был тайным, поскольку за отцом Валентином уже велось скрытое наружное наблюдение сотрудниками республиканского НКВД. На поезде вместе с отцом Валентином выехали иеромонах, диакон и его сын Михаил. Утром 30 мая 1923 года они приехали в Самарканд, но найти извозчика для дальнейшего пути в Пенджикент оказалось почти невозможным: ни один не соглашался ехать, потому что все боялись нападения басмачей. Наконец, нашелся один смельчак. Ехали долго, но добрались благополучно. Епископ Волховский, викарий Орловской епархии, Даниил (Троицкий) и епископ Суздальский Василий (Зуммер), прочитав письмо епископа Андрея с просьбой совершить хиротонию отца Валентина во епископа Луку с назначением на викарную Барнаульскую кафедру, согласились. Правда, их смущало то обстоятельство, что отец Валентин не был архимандритом, а только иеромонахом, и не было наречения его в сан епископа. Однако они недолго колебались, вспомнили ряд примеров посвящения во епископа иеромонахов и успокоились.
На следующее утро, 31 мая, все отправились в маленькую церковь святителя Николая Мирликийского[72]. Заперли за собой дверь и не звонили в колокола, а сразу начали службу и в начале литургии совершили хиротонию. На ней присутствовал и протоиерей В. П. Свенцицкий (1881–1931), известный московский церковный писатель, находившийся в Пенджикенте в ссылке. Из церкви преосвященные Даниил и Василий и протоиерей Свенцицкий вернулись домой несколько раньше и встретили хиротонисанного епископа Луку архиерейским приветствием: «Тон деспотин ке архиереа имон ирие филатте ис полла ти деспота!»[73]. О состоявшейся хиротонии было сообщено патриарху Тихону, который признал ее законной и утвердил. Осталось тому свидетельство – удостоверение патриарха от 23 ноября 1923 года с коротким текстом: «Его преосвященство, как епископ православный, состоит со мной в каноническом общении»[74]. Этот факт отметает все дальнейшие спекуляции обновленцев и местных властей в Ташкенте о «незаконности» хиротонии епископа Валентина (Войно-Ясенецкого).
Так случилось, что в тот же день 31 мая, в который была совершена хиротония епископа Луки, наркомат внутренних дел распорядился изъять все документы Совета Союза приходов, организованного отцом Валентином, и принять меры местного руководства для его закрытия.
По возвращении в Ташкент епископ Андрей, ввиду невозможности скорого переезда новохиротонисанного епископа Луки на кафедру в Барнаул, попросил его возглавить Туркестанскую епархию. Таким образом, Ташкент стал одновременно кафедральным городом «тихоновской» и обновленческой епархий.
Первая архиерейская служба епископа Луки назначена была на 3 июня, воскресенье, день памяти равноапостольных Константина и Елены. Однако к тому времени все священники кафедрального собора разбежались, и служить епископу пришлось лишь с одним протоиереем Михаилом Андреевым. В алтаре присутствовал преосвященный Андрей (Уфимский).
В своей первой епископской проповеди Лука, обращаясь к своей собравшейся немногочисленной пастве, говорил: «Мне, иерею, голыми руками защищавшему стадло Христово от целой стаи волков и ослабленному в неравной борьбе, в момент наибльшей опасности и изнеможения Господь дал жезл железный, жезл архиерейский и великой благодатью святительской мощно укрепил на дальнейшую борьбу за целостность и сохранние Туркестанской епархии».
На следующий день студенты-комсомольцы Ташкентского университета устроили митинг. В принятом постановлении они потребовали от руководства университета увольнения профессора медицины, принявшего сан епископа.
Профессура, врачи и вообще интеллигенция Ташкента смотрели на религиозность В. Ф. Войно-Ясенецкого как на «своеобразное чудачество» и не придавали этому особого значения. А вот руководство университета оказалось в неловкой и сложной ситуации. В своих воспоминаниях И. А. Кассирский свидетельствует: «Когда профессор Войно-Ясенецкий стал церковным деятелем – архиепископом Лукой, – перед администрацией больницы и особенно университета, медицинского факультета и перед партийными органами возникли довольно сложные задачи. Как быть с новоявленным “протопопом Аввакумом” и одновременно профессором недавно открывшегося, первого в Средней Азии вуза, воспитателем советской молодeжи и крупнейшим специалистом, блестящим хирургом? В церкви он произносил проповеди, в предоперационной повесил икону, перед операцией спрашивал у ассистентов о больном: православный, христианин? Если да, то крестил пациента, затем крестился перед иконой и лишь после этого торжественно произносил: “Скальпель!”».
Войно-Ясенецкий самостоятельно развязал завязавшийся сложный узел: уволился по собственному заявлению. Следует подчеркнуть, что епископ Лука жестко противостоял обновленчеству, но не был политическим противником новой государственной власти. Даже более того, он считал ее «народной», «законной». Не случайно в своем последнем до ареста обращении (завещании) Лука наказывал пастве держаться избранного пути (то есть быть сторонниками Патриаршей церкви) и ни в коем случае не иметь какого-либо общения с «живоцерковниками», не подчиняться «лжемитрополиту», то есть обновленческому епископу Николаю (Коблову), которого он назвал «лютым вепрем, возлегшим на горнем месте»[75]. Но в отношении власти наставлял: «Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать и во всем ей смиренно повиноваться». «Контрреволюционера» и «антисоветчика» из него впоследствии будут «лепить» органы ОГПУ-НКВД, намеренно превращая антиобновленческую позицию епископа в политическое противостояние власти.
10 июня епископ Лука отслужил свою вторую воскресную всенощную. В 11 часов вечера раздался стук в наружную дверь его дома. Затем последовали обыск и арест. Епископ простился с детьми и Софией Сергеевной и в первый раз вошел в «черный воронок». Так положено было начало одиннадцати годам тюрем и ссылок.
12 июня в «Туркестанской правде» был напечатан фельетон Горина «Воровской архиепископ Лука», в котором доказывалась «незаконность» с канонической точки зрения хиротонии Луки. А потому, утверждал автор, архиерейскую кафедру он захватил, незаконно, «воровским образом», за что должен быть «извержен». Приведем фрагмент, ярко характеризующий стиль изложения:
«…Жарко облобызав десницу бывшего Андрея Ухтомского, Валентин Ясенецкий в награду заполучил от него назначение викарием Томской епархии под именем епископа Барнаульского. Рукоположения же поехал он искать в богоспасенный город Пенджикент, где в ссылке томятся два других воровских архиерея Василий и Даниил. Эти-то воровские архиереи чисто воровским образом в Пенджикентской часовне без народа, без свидетелей и рукоположили честолюбивого “Валентинушку” в воровского епископа Луку… Как назначение, так и рукоположение “Валентинушки” есть действие абсолютно незаконное, как произведенное ссыльными неправомочными архиереями и вне пределов собственных их епархий»[76].
Так насильственными административными мерами власть изъяла епископа Луку из церковной среды. Но и в его отсутствие все лето 1923 года в Ташкенте продолжалась борьба «Живой церкви» против священников и верующих, оставшихся преданными «тихоновской церкви». В начале июля 1923 года в Ташкент прибыл новый управляющий обновленческой епархии – епископ Николай (Коблов). Деятельность его была направлена в основном на силовое подчинение православных приходов своей власти. При этом староцерковное духовенство, сопротивлявшееся «обновлению епархиальной жизни», смещалось с настоятельских мест, некоторые священники подверглись арестам и ссылкам. В ведение обновленческого Ташкентского епархиального управления перешли крупные ташкентские храмы: Спасо-Преображенский кафедральный собор, Иосифо-Георгиевский собор, Благовещенский вокзальный собор, Сергиевская церковь. Многочисленные ташкентские верующие, сохранявшие верность патриарху Тихону («тихоновцы», или «староцерковники», как их называли), остались без храмов. Верующие сообщали патриарху Тихону о бедственном положении православных Ташкента. Один из них в сохранившемся до наших дней письме сообщал патриарху: «Православные церкви ныне запечатаны все до единой и переданы группе верующих “живой церкви”, молящиеся разогнаны. Православная церковь в Туркестане ныне не существует. Прошу Вас, Святейший Патриарх, принять посильное, в Ваших условиях, участие в судьбах нашей православной церкви и спасти положение всех православных, ныне не имеющих места, где помолиться Господу Богу нашему»[77].
Власти подыгрывали обновленцам. Основная газета Туркестана «Туркестанская правда» на своих страницах постоянно печатала разоблачительные статьи под заголовками: «Поп-мошенник», «Завещание лже-епископа Ясенецкого», «Гибель богов», «Попы дерутся». Печаталась информация об антирелигиозных лекциях, которые заканчивались непременным принятием резолюций с пожеланиями скорейшего закрытия церквей и превращения их из «очагов суеверия» в школы и кульпросветучреждения.
1 августа газета поместила большое интервью с обновленческим епископом Николаем (Кобловым)[78]. Имя епископа Луки повторялось в интервью несколько раз, и всякий раз в сопровождении политических проклятий. Его деятельность оценивалась как «контрреволюционная демагогическая работа», ибо, как считал автор, была направлена не только против «обновления», но и против советской власти. Процитируем некоторые высказывания епископа: «Туркестанская епархия потрясена смутой, внесенной ташкентскими автокефалистами. Клеветой и демагогией таких лиц как Ясенецкий и Андреев опорочено ВЦУ, обновленческое движение, обманута масса, терроризована та часть духовенства и мирян, которые понимают, где истина и кому на руку контрреволюционная демагогическая работа»