[103], но вчера (1.III) он уехал в Москву на 3 недели, и доверить операцию остающимся здесь третьеразрядным хирургам я ни в коем случае не могу. Вместе с тем, при подозрении о раковом характере опухоли, никак нельзя ожидать возвращения д-ра Алферова. Ввиду изложенного я послал сегодня, через ПП ОГПУ по Северному Краю, заявление в Московскую Коллегию ОГПУ, в котором прошу о разрешении мне приехать для операции в Москву или Ленинград. Прошу Вас поддержать это ходатайство и ускорить ответ на него. Срок моей ссылки истекает 6. V 1933 г.
Епископ Лука
(доктор медицины Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий).
ГА РФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Д. 819. Л. 16–16 об. Автограф.
Приблизительно 16–17 марта 1932 года было дано разрешение выехать в Ленинград. По приезде туда Войно-Ясенецкий отправился в Научно-практический онкологический институт, директором которого был профессор-хирург Н. Н. Петров (1876–1964) – один из основоположников отечественной онкологии. Операция была сделана. К счастью, вырезанная опухоль оказалась доброкачественной.
В апреле епископ Лука возвратился в Архангельск, а в сентябре 1932 года его вызвали в Москву в Коллегию ОГПУ под предлогом пересмотра следственного дела. Особоуполномоченный в течение трех недель ежедневно подолгу беседовал с епископом. В его словах было много лести, он всячески превозносил Войно-Ясенецкого и как доктора, и как епископа. Он обещал хирургическую кафедру в Москве, намекая на необходимость только одного ответного шага – отказа от сана. Как вспоминал впоследствии архиепископ Лука, эти медовые речи «отравили ядом его сердце», и с ним случилось «тягчайшее несчастье и великий грех», он написал такое заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму»[104].
Заявление приняли. Копию Лука направил митрополиту Сергию (Страгородскому). В последней декаде октября Луку вернули в Архангельск, прибавив к ссылке еще полгода. Он продолжил работать «врачом хирургического кабинета».
В первой декаде декабря 1932 года Лука вновь обратился в Политический красный крест с просьбой оказать содействие «о досрочном освобождении и разрешении выехать в Кисловодск для лечения сердца». Но ответ пришел неутешительный: отказано и в пересмотре, и в выезде в Кисловодск[105]. Еще в одном обращении епископ Лука просил содействовать его выезду в Персию, где он сможет продолжить свою медицинскую деятельность. Но и в этот раз положительного результата не было[106].
Не зная, что предпринять и когда закончится ссылка, епископ написал митрополиту Арсению (Стадницкому) письмо с вопросом о возможности своего приезда в Ташкент. Из ответа он понял нежелательность возвращения. Написал Лука письмо и схиархиепископу Антонию (Абашидзе), который в 1906–1910 годах возглавлял Туркестанскую епархию и внес серьезный вклад в ее развитие. В то время схиархиепископ Антоний жил в Киеве в затворе. Лука поведал о своих сомнениях в правильности решения заняться исключительно хирургией. Схиархиепископ ответил, что не видит в этом поступке ничего неправильного.
В ноябре 1933 года Лука был освобожден и уехал из Архангельска в Москву. Первым делом он явился в канцелярию заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Его секретарь спросил:
– Не хотите ли занять одну из свободных архиерейских кафедр?
– Нет, – прозвучал ответ.
Впоследствии, неоднократно возвращаясь в своих думах к этому «нет», владыка Лука определил этот ответ, как начало «тяжкого греховного» пути. Может быть, истосковавшийся по настоящему «хирургическому делу», профессор Войно-Ясенецкий хотел успеть передать следующим поколениям хирургов свой бесценный опыт или сосредоточить усилия на проблеме «гнойной хирурги», которая казалась ему актуальной в грозовые 1930-е годы? Вряд ли мы сможем ответить сегодня однозначно на эти вопросы!
Из канцелярии Сергия (Страгородского) митрополит Лука отправился в Министерство здравоохранения, чтобы лично узнать о судьбе ранее им направленного предложения о создании специального исследовательского института гнойной хирургии. Его принял замнаркома, сочувственно отнесшийся к этой идее и обещавший поговорить о ней с директором института экспериментальной медицины Л. Н. Федоровым (1891). Очевидно, разговор не получился, поскольку тот отказался предоставить епископу заведование научно-исследовательским институтом.
На обеде у митрополита Сергия (Страгородского) один из архиереев посоветовал Луке поехать в Крым. Без всякой разумной цели он последовал этому совету и отправился в Феодосию. Там почувствовал себя сбившимся с пути и оставленным Богом, питался в грязной харчевне, ночевал в Доме крестьянина. Постоянно задавал себе вопросы: зачем я тут?.. Что делаю?.. Куда идти?.. Ответов не было. И вновь новое бестолковое решение – вернуться в Архангельск. Там месяца два снова принимал больных в амбулатории. В городе открывался медицинский институт, бывшему ссыльному предложили кафедру хирургии. Казалось бы, вот сбывающаяся мечта – хирургия! Но почему-то отказался… Немного опомнившись и придя в себя, весной 1934 года уехал в Ташкент. Короткое свидание с семьей. Однако ни работы, ни службы найти ему не удалось.
В замешательстве и смятении, в духовной тоске и муке Лука не нашел другого исхода и – это было новое падение – надел гражданскую одежду. В Министерстве здравоохранения получил должность консультанта при андижанской больнице. Казалось бы, вновь практическая работа… Но он чувствовал, что благодать Божия оставила его. Операции бывали неудачными. Зачем-то стал выступать в неподходящей для епископа роли лектора о злокачественных образованиях.
Чувствуя неудовлетворенность во всем: в делах, мыслях, душе, – вновь возвратился в Ташкент. На этот раз удалось получить заведование маленьким отделением по гнойной хирургии на двадцать пять коек при городской клинической больнице. И все равно мучился мыслью, что, отказавшись от архиерейского служения, он прогневал Бога. Как Божье наказание воспринял заболевание тропической лихорадкой Папатачи, которая к тому же осложнилась отслойкой сетчатки левого глаза. Надо было спасать зрение. Он узнал об операции швейцарского окулиста Гопена, благодаря которой излечивались от 60 до 80 процентов больных. В Москве ее делал профессор Одинцов, и Лука поехал в Москву, в его глазную клинику. После операции он лежал с завязанными глазами, когда в один из поздних вечеров вновь пришло непреодолимое желание продолжать работу по гнойной хирургии. Хотелось все бросить и устремиться в свою клинику, к своим тетрадям и опытам.
Но неожиданно, как это и бывает, пришла новая беда. В начале октября произошла катастрофа поезда, в котором ехал его сын Михаил. Лука, не окончив лечение глаза, поспешил в Ленинград, на помощь к сыну, который получил несколько ранений и тяжелейший перелом ноги. Последствия отягчали жизнь Михаила до самой смерти. Позже, в ноябре, Лука вернулся в Ташкент и еще два года продолжал работу в гнойно-хирургическом отделении в Институте неотложной помощи – работу, которая нередко была связана с необходимостью производить исследования на трупах; читал лекции в Институте усовершенствования врачей. Не раз ему приходила мысль о недопустимости такой работы для епископа. Но он не мог оторваться от нее, потому что она давала ему одно за другим важные научные открытия, и собранные в гнойном отделении наблюдения составили впоследствии важнейшую основу для написания книги «Очерки гнойной хирургии».
В своих покаянных молитвах Лука усердно просил у Бога прощения за продолжение работы по хирургии, которая временами казалась ему отступлением от пути и долга Божьего. Однажды, как он потом свидетельствовал, его молитва была остановлена голосом из неземного мира: «В этом не кайся!» И вдруг Лука с надеждой понял, что «Очерки гнойной хирургии» были угодны Богу, ибо в огромной степени увеличили силу и значение его личного исповедания имени Христова в разгар антирелигиозной пропаганды.
Осенью 1934 года, после десятилетних трудов, вышла книга «Очерки гнойной хирургии». Это было счастье ХИРУРГА! Современники посчитали труд наиболее полным и совершенно новым в этой области, положивший начало новому направлению в медицине. В авторском предисловии Войно-Ясенецкий писал: «Чрезвычайно тяжелый путь сельского хирурга-самоучки, который мне пришлось пройти, научил меня весьма многому, чем хотелось бы теперь, на склоне моей хирургической деятельности, поделиться с молодыми товарищами, чтобы облегчить их трудные задачи».
Успех был ожидаемым. Отклики и статьи ученых – похвальные. Даже спустя почти четверть века В. А. Поляков, хирург Центрального института травматологии и ортопедии, так писал об «Очерках…»: «Пожалуй, нет другой такой книги, которая была бы написана с таким литературным мастерством, с таким знанием хирургического дела, с такой любовью к страдающему человеку»[107].
Немаловажно, что издание помогло автору, хотя бы на время, избавиться от материальных трудностей. На гонорар он купил небольшой дом, где поселилась его семья. Это был первый собственный дом для него и его семьи.
На основании различных документальных свидетельств мы можем восстановить рабочий день Войно-Ясенецкого этого периода. Рано утром к его домику подъезжала легковая машина. Он ехал в церковь, и водитель ждал его у церковной ограды до окончания службы. Затем владыка ехал в Институт неотложной помощи, третьим корпусом которого он руководил. Там начинался день, наполненный операциями, консультациями, конференциями, встречами. После этого – чтение лекций в Институте усовершенствования врачей. В субботу, воскресенье и в праздничные дни за владыкой присылали из храма запряженную лошадью линейку. И так каждый день!