Из-за огромного числа дел, скопившихся в Особом совещании, дело епископа Луки было рассмотрено лишь 13 февраля 1940 года. Было постановлено: «за участие в антисоветской организации сослать в Красноярский край сроком на пять лет, считая срок со дня ареста».
Этап со ссыльными в Восточную Сибирь был сформирован в начале марта 1940-го. В Ташкенте весна в разгаре: солнечно и тепло, все цветет и благоухает. А в Красноярском крае в это время сумрачно, ветрá, метели, морозы до −40 градусов.
…Железнодорожный состав шел через Алма-Ату, Новосибирск и прибыл на конечный пункт в Красноярск, где ссыльных разместили в пересылочной тюрьме на окраине города. Уже оттуда группы ссыльных развозили в намеченные для них населенные пункты. Епископа Луку повезли на вольное поселение в село Большая Мурта, что отстояло на 100 километров от Красноярска.
История села, основанного казаками, насчитывала немногим более двухсот лет. Его первоначальное название – деревня Муртинская. По одной из версий, это название происходит от тюркского «мурт», «мурты» – «человек», «люди» или «шемурта» – «черемуха»; по другой – название деревне дал живший здесь купец Муртай (Муртазин). В XVIII веке через село прошел Енисейский тракт, заметно оживив его жизнь: открываются купеческие лавки, появляется ямщицкая станция, строится каменная Михаило-Архангельская церковь, открылись начальная церковно-приходская школа и библиотека, построена участковая больница. В начале XX века стал особенно активным приток жителей-переселенцев. Вместе с ними появляются признаки города: почтово-телеграфное отделение, сберегательная касса, медицинский пункт, участок становых приставов и полицейских урядников, зерносклады. Стала популярной Большемуртинская ярмарка, ежегодно проходившая в ноябре. В 1918–1919 годах Енисейская губерния была захвачена бело-чехами и колчаковцами; в январе 1920-го восстановлена советская власть. В 1924 году был образован Большемуртинский район и село Большая Мурта стало райцентром, здесь проживало более трех с половиной тысяч человек.
Практика вольного поселения была такова: поселенцы должны были самостоятельно искать себе место работы и пристанище. Кто не находил, тот должен был покинуть райцентр, место, наиболее обжитое во всех смыслах, и отправиться в другие населенные пункты. В этапе, прибывшем в этот раз, было более двухсот человек, среди них инженеры, преподаватели иностранных языков, фармацевты, библиотекари. Но остаться в райцентре разрешили очень немногим, и среди них В. Ф. Войно-Ясенецкому.
Первые дни Лука бедствовал без постоянной квартиры. Изредка удавалось переночевать в Доме колхозника. Голодал. Храма в поселке не имелось, идти было некуда. Одиноко, холодно… От слабости он еле передвигался и воспринимался окружающими как дряхлый старик. В поисках пристанища и работы пошел в районную больницу… Постучался во врачебный кабинет, вошел и сразу представился:
– Я профессор Войно-Ясенецкий.
– Здравствуйте, я главный врач больницы, Александр Васильевич Барский[113]. Мне известна ваша фамилия. Знаком с некоторыми вашими трудами, с «Очерками гнойной хирургии». Проходите, садитесь. У нас тепло.
– Спасибо… Я прибыл из Красноярска с большой группой на поселение. Как хирург я решил сначала обратиться к вам. На определенных условиях я мог бы помогать в хирургической работе.
– Господи, рад просто вас видеть, а ваша помощь была бы крайне полезной.
– Знаете… я несколько лет вынужденно отстранен от хирургической практики… Что нового в литературе, какие достижения и открытия у советских медиков?
Завязался неспешный диалог двух хирургов: один только начинал свою практическую деятельность, другой занимался ею всю жизнь. Разговор сопровождался специфическими «хирургическими» терминами и словцами, наверное, понятными только таким же специалистам-профессионалам. Пили горячий чай с сухарями, принесенный сторожем. Узнав об операции, к которой готовился главврач на завтра, чертили рисунки органов, которые должны были быть подвержены хирургическому вмешательству. Незаметно разговор затянулся до четырех часов утра. Оба были чрезвычайно рады и довольны встрече и разговору.
Дав предварительное согласие на работу в больнице ссыльному профессору, главврач обрек себя на утомительное и неприятное хождение по кабинетам. Заведующая райздравотделом, энергичная женщина, но без всякого медицинского образования и почти совершенно безграмотная, умевшая лишь подписывать свою фамилию, только замахала руками и зловещим шепотом произнесла, что нельзя даже допустить, чтобы в районной больнице работал политический ссыльный! То же самое произошло в райисполкоме. Но смелости Барскому – наверное, по молодости и наивности – было не занимать. Он отправился на прием к секретарю райкома партии. Тот сам не решился принять решение. Пригласил начальника районного отдела НКВД. Общими усилиями муртинские партийно-государственные мужи пришли к мысли, что под наблюдением «товарища Барского» ссыльный профессор работать в районной больнице все-таки может.
Войно-Ясенецкого не стали зачислять в штат, но назначили ему ставку санитарки, предоставив для проживания маленькую комнатку в больничном здании рядом с кухней. Пошли будни: операции, консультации, беседы. Своей религиозности Войно-Ясенецкий не скрывал, но никому и не навязывал. Единственный в селе Михаило-Архангельский храм был взорван в 1936 году. В летнее время Лука рано утром уходил в ближайшую рощу, ставил на пенек небольшую складную иконку и долго молился. Бывало и так, что тамошние мальчишки по неведению и невежеству своему, а может, науськанные кем-то, разоряли место молитвы. Но… вновь и вновь Лука приходил, приводил все в порядок и – молился!
Через пару месяцев Войно-Ясенецкий более или менее окреп. Появились силы не только врачевать в больнице, но и продолжить научную работу – нужно было завершить новую, дополненную и исправленную, редакцию книги «Очерки гнойной хирургии». Он понимал, что труд будет неоценимым подспорьем врачам в военных госпиталях. Лука дал знать о себе и о своих заботах коллегам и родным в Ташкенте. Оттуда прислали так не хватавшие ему книги, журналы и даже множество историй болезней из гнойного отделения городской больницы.
Неожиданно в один из вызовов в муртинское ГПУ Луке объявили, что ему разрешено временно выехать в город Томск для работы в библиотеке медицинского факультета. Наверное, это был результат посланной епископом телеграммы маршалу Клименту Ворошилову с просьбой дать возможность закончить работу по гнойной хирургии, столь необходимую для военно-полевой хирургии. В Томске за два месяца Лука успел перечитать всю новейшую литературу по гнойной хирургии на немецком, французском и английском языках и сделал большие выписки из книг. По возвращении в Большую Мурту он вполне завершил новую редакцию книги «Очерки гнойной хирургии».
…С началом Великой Отечественной войны деревня потихоньку пустела, редко можно было встретить на улице мужчин призывного возраста. Призван был на войну и главврач Барский. В больнице не стало самых насущных лекарств, сестры были вынуждены стирать использованные бинты.
Не мог оставаться в стороне от происходящих грозных событий профессор Войно-Ясенецкий. Как быть, что делать? Эти вопросы встали перед хирургом-епископом. Он осознавал, что его опыт и знания могут быть использованы куда с большей пользой, чем в районной больнице, вдалеке от военных госпиталей. На память ему приходили дни работы в читинском госпитале, когда он был нужен и стране, и людям.
Первое, что он сделал, пришел на прием к первому секретарю Большемуртинского райкома партии П. Мусальникову. Тот потом вспоминал: «Он был у меня на приеме, когда началась война в 1941 г. Он пришел и заявил следующее: “Правительство правительством, но я русский человек, квалифицированный врач-хирург, могу предложить свои услуги и помощь в лечении раненых солдат и офицеров нашей армии”». Конечно, секретарь райкома, пусть и первый, такого рода вопросы решить единолично не мог.
Волнительное состояние, надежды и тревоги первых дней и месяцев войны хорошо передают письма Луки сыну Михаилу. В одном из писем он сообщал: «Я очень порывался послать заявление о предоставлении мне работы по лечению раненых, но потом решил подождать с этим до окончания моей книги, которую буду просить издать экстренно, ввиду большой важности ее для военно-полевой хирургии. В Мурте нашелся специалист-график… Он сделал мне прекрасные эскизы рисунков…»
В другом письме есть такие слова: «По окончании книги пошлю заявление в Наркомздрав и Бурденко, как главному хирургу армии, о предоставлении мне консультантской работы по лечению раненых…»[114]
Однако обратился Войно-Ясенецкий совсем в другую инстанцию. Он направил телеграмму председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину (1875–1946), который своим решением мог приостановить (или даже прекратить) его ссылку и разрешить выехать в любой из указанных ему пунктов, на фронте или в тылу. Текст гласил:
«Председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину.
Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где будет мне доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку.
Епископ Лука»[115]
Когда телеграмма пришла на Красноярский телеграф, о ней доложили в крайком ВКП(б): как быть? Власти долго судили-рядили: посылать – не посылать ее в Москву. Все же пришли к решению – послать. Ответ пришел незамедлительно: профессора приказано было перевести в Красноярск, где сразу несколько ведомств заинтересовались хорошим хирургом – больница водников, штаб Военного округа.
Красноярск должен был стать крайним на востоке страны пунктом эвакуации раненых. Там было организовано огромное учреждение – местный эвакопункт (МЭП-49), состоящий из десятков госпиталей и рассчитанный на десяток тысяч коек. МЭП нуждался во всем: зданиях, белье, продуктах, медикаментах, врачах, а главное – в квалифицированном научном руководстве. А с фронта уже шли в Сибирь первые санитарные эшелоны с тяжелоранеными солдатами и офицерами. Как подсчитали спустя годы сотрудники музея истории Красноярской железной дороги, на железнодорожную станцию «Красноярск» к маю 1945 года поступило более 130 тысяч раненых.