Другому нашему агенту “Евстафьеву” по этому же поводу Лука высказывал: “Это кара Божия. Это их [советскую власть] карает Господь за разрушение церквей”.
…17 октября 1946 г. Лука на имя Патриарха Алексия отправил письмо, в котором он явно клевещет на действительное положение в Крыму:
“Один за другим сельские священники присылают прошения о переводе их в лучшие приходы, так как им нечем жить. В Крыму голод, население обнищало, и доходы церковные упали очень резко, вероятно, так не только в Крыму. Тяжело, очень тяжело”.
22 декабря 1946 года архиепископ Лука в документе, адресованном Патриарху Алексию, сообщил: “Владыко святой, какое горе! В Крыму положение немного лучше, чем было в Ленинграде при Вас. Цены баснословные и растут с каждым днем.
У меня живет погибавшая на Украине племянница с тремя детьми, и я уже едва в состоянии впроголодь кормить их. Церковные доходы упали до минимума. Со страхом думаю, что будет дальше. Горе, горе”.
…Характерно отметить, что после приезда Луки в Крым к нему из разных областей стали приезжать священники, которые в прошлом были судимы и находились в ссылках, или же лица, которые в других епархиях активно разрабатывались нашими органами. Этих лиц Лука назначает на приходы иногда без всякого согласия с уполномоченным по делам Русской Православной Церкви при облисполкоме.
Начальник Управления МГБ СССР по Крымской области
генерал-майор Марсельский»[176].
В своем кабинете владыка Лука повесил административную карту полуострова, где крестиками отмечены были 58 населенных пунктов с действующими храмами. Она стала безмолвным свидетелем архиерейской жизни Луки Крымского, судеб русского православия в Крыму и одновременно наглядным планом действий правящего архиерея на годы вперед.
С первых же месяцев владыка начал объезжать свои приходы, дабы в реальности, а не по отчетам и бумагам оценить ситуацию, почувствовать пульс православной жизни. Впечатления были неутешительными: повсюду ощущался недостаток всего – облачений, богослужебных книг, ладана, свечей, лампадного масла, церковнослужителей. Доходы были столь мизерными, что едва-едва обеспечивали потребности прихода и духовенства. Видя эту всеохватную нужду, правящий епископ не уставал наставлять священников и церковных старост: никаких дополнительных сборов на епархиальные потребности, кроме уже определенных, не производить; встречать его и его свиту крайне скромно; никаких подношений и подарков… С каждым посещением храмов, убеждался Лука и в том, что «качество» послевоенного духовенства было откровенно низким. Его традиционные пороки были налицо: пьянство, курение, сквернословие, небрежность в служении, отсутствие проповеднического слова. Но острее всего воспринималось почти полное отсутствие паствы…
Что ж, приходилось сосредотачивать силы, настраиваться на бои по всем фронтам архиерейского служения! Не случайно в письме своему московскому знакомому доктору В. А. Полякову Лука сообщал: «Я должен вас огорчить: хирург Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий умер, а вместо него живет архиепископ Лука. Хирургию я совсем оставил потому, что ее совершенно невозможно совмещать с моей огромной церковной работой».
Бои вокруг церковных зданий
Главным для архиепископа Луки стало сохранить действующие церковные здания, не допустить их изъятия или разрушения. А еще лучше: зажечь лампады там, где они угасли в силу тех или иных обстоятельств. Вокруг тех немногих действующих храмов, что имели верующие люди, развернулась фактическая война. Местные партийные и советские органы, подконтрольные им службы и ведомства правдами и неправдами возжелали отнять святыни у верующих. В качестве предлогов выдвигались «аварийность» здания, необходимость изъятия его для государственных целей, отсутствие или арест священника, распад церковного совета, задолженности по выплате налогов, длительное непроведение служб в храме, наличие «лишних» храмов… Подчас это оборачивалось затяжными конфликтами у церковных стен.
Столкновения шли не только в крымских городах и селах, но и в кабинете уполномоченного. К примеру, 15 октября 1948 года горячо обсуждалась судьба двух приходов Старо-Крымского района: в поселке Мичурино и в селе Грушевка. Диалог потерял всякий вид приличия, когда уполномоченный начал безапелляционно выставлять требование архиепископу Луке:
– Прошу Вас, Валентин Феликсович, дать указание о слиянии приходов, освобождении церковного здания в поселке Мичурино, находящегося на закрытой территории, и переносе церковного имущества последней в Грушевку.
– С каких же пор там стала запретная зона? Почему же ее до сих пор не было? Вы что, закрываете церкви? – буквально взорвался обычно сдержанный архиерей.
– Есть решение Совета по делам Русской православной церкви, и мы должны его исполнить.
– Дайте ознакомиться с решением.
– Это ни к чему. Достаточно моих слов как официального представителя Совета.
– Нет, этого недостаточно. Мне надо информировать патриарха, народ верующий. Все должны понять, что закрывает церкви не архиепископ, а Совет и его уполномоченный.
– Мы не закрываем церкви. Никто не может сказать, что в Крыму не действуют церкви! – стал возражать уполномоченный. – Да, деятельность некоторых приостановлена из-за отсутствия священника, должного ремонта, отсутствия полноты «двадцатки» (то есть членов православной общины, которой властями передавалось церковное здание в пользование. – М.О.). Ну а с поселком Мичурино из запретной зоны особый случай.
– Особый, не особый случай, но я давать указание о закрытии церкви не буду, – твердо заключил Лука. – И вот еще что… Если вы будете со мной разговаривать начальственным тоном, то я вообще с вами разговаривать не буду и являться к вам не буду. Я намного старше вас, в сане архиерея состою двадцать пять лет, являюсь известным ученым, лауреатом Сталинской премии и разговаривать со мной в начальственно-повышенном тоне не потерплю и требую к себе уважения!
События вокруг церкви в поселке Мичурино резко осложнили отношения уполномоченного и правящего архиерея. Отныне они встречались в лучшем случае один-два раза в год. По епархиальным делам к уполномоченному ходил секретарь епархиального управления. Отныне на все «рекомендации» уполномоченного в части деятельности религиозных общин, будь то запреты проводить обряды по домам или крестить детей без присутствия родителей, сопровождать покойника на кладбищах в селах или обязательное прохождении медосмотра лицами, выпекающими просфоры и т. д., Лука откликался разъяснениями в адрес церковных советов и духовенства, начинавшимися словами: «…согласно указания уполномоченного запрещено» – чтобы недовольство ложилось на инициатора всех этих ограничительных мер. Например, касаясь указаний о крестных ходах, он писал: «Крестные ходы вокруг храма, кроме только первого дня Пасхи, запрещены не архиереем, а уполномоченным, и это запрещение должно соблюдаться. В первый день Пасхи обхождение вокруг храма должно совершаться один раз, а не три. Общие обеды в праздники запрещаются уполномоченным под открытым небом в ограде храма и разрешаются только в закрытых помещениях. Все изложенное в настоящем послании должно быть оглашено прихожанам с амвона». Даже патриарх посчитал действия Луки неправильными, на что тот в оправдание заявил, что все это сделано по требованию уполномоченного.
К осени 1949 года симферопольский уполномоченный погасил лампады в храме города Старый Крым, а затем в селах Желябовке и Бешарани. Он вознамерился в кратчайшие сроки снять с регистрации недействующие, но официально зарегистрированные общины в селах Новожиловка, Красное. Эта поспешность вызывала протесты и жалобы архиепископа Луки, направленные патриарху Алексию и Г. Г. Карпову. Даже Совет по делам Русской православной церкви не поддержал столь стремительные темпы сокращения числа церковных обществ и рекомендовал своему крымскому уполномоченному «решать вопросы более умело и продуманно» и не создавать впечатление о новом «наступлении на церковь».
Уполномоченному Лука заявлял: «При епископе Иоасафе в Крыму было более 60 церквей, когда я прибыл в Крым, принял 58 церквей, а сейчас осталось 51, а через пару лет, видимо, останется 40 или еще меньше, так как вы, коммунисты, и ведете к тому, чтобы церкви и религиозность среди населения свести на нет, а новых церквей не разрешаете открывать, хотя население их желает иметь… Когда я был у патриарха и беседовал с ним на эту тему, последний мне говорил, что такое положение повсюду, количество церквей все уменьшается, а новых открывать не разрешают… Поэтому вас, коммунистов, и ругают везде за границей, что в СССР гонение и преследование церкви, что так оно и получается, церкви закрывают, священники арестовываются и высылаются».
Владыка Лука всеми силами стремился спасти храмы. Он переводил священников в пустующие церкви, направлял их из городов в села. Порой ему приходилось сталкиваться с недовольством «переводимых» и «направляемых». Для него, думающего категорией «церковной пользы», а не «пользы личной», это было непонятно и неприемлемо. Он пытался пастырским наставлением убедить в необходимости принимаемых решений. В послании всем священникам и диаконам Симферопольской епархии писал: «Возможно ли, чтобы военнослужащий отказался от перехода в другую воинскую часть? Смеют ли и состоящие на гражданской службе отказаться от переводов на другую службу, хотя бы эти переводы и назначения больно задевали их личные и семейные интересы? Почему же это невозможно в Церкви? Если суровая воинская дисциплина совершенно необходима в армии, то она еще более необходима Церкви, имеющей задачи еще более важные, чем задача охраны Отечества военной силой, ибо Церковь имеет задачу охраны и спасения душ человеческих».
Как отмечал в январе 1956 года в информации в Совет новый уполномоченный А. Яранцев, «из 49 церквей по Крымской области, 6 с бедными приходами, с малым количеством верующих. В такие приходы священники ехать не хотят. Посылаются в эти приходы священники-штрафники или устанавливается дополнительное вознаграждение от 100–500 руб. в месяц. И все-таки в области имеется бездействующих 3 церкви». По логике уполномоченного это были объекты первостепенного внимания властей с целью закрытия храмов.