Аэродром
1
Возвращение
Тибор Тарент подождал не только того, пока «Мебшер» скроется из виду, но и пока перестанет доноситься пронзительный вой турбин. Бронетранспортер направился на восток, откуда дул ветер. Тот разносил шум транспорта по линкольнширским пустошам, порывами бросая его в Тарента. Чем дальше, тем сильнее звук искажался, и расстояние накладывало на него жуткий, почти сверхъестественный отпечаток. Время близилось к полудню, солнце урывками пробивалось сквозь бегущие облака, но эти завывания наводили на мысль о ночи. Особенно о ночах в Турции, когда пациенты приходили в госпиталь слишком поздно, были вынуждены ждать до утра за территорией и выли от боли, умирая в пыльной, обессиливающей жаре анатолийского мрака. На рассвете санитары постоянно убирали тела тех, кто не пережил часы темноты.
«Мебшер», чьи турбины выли вдалеке, перевозил останки людей, чей образ был продублирован после смерти. Тарент подумал о Лу Паладин, запертой в сером стальном отсеке рядом с теми, кто, насколько он знал, был уже мертв. С кем она сидела? С человеком, у которого такие же камеры, то же лицо и, без сомнения, то же имя? Как он смог объяснить ей случившееся?
Тарент не мог думать об этом или представить, поскольку для описания не существовало ни слов, ни образов.
Наконец «Мебшер» оказался вне пределов слышимости. Наступила тишина, вернее, частичная тишина, свойственная улице: движение воздуха, шуршание листьев и веток. Птицы здесь не пели. Ветер, пронизанный резким холодом, грозил ранней зимой. Но Тарент продрог не только из-за него.
Во дворе Фермы остался только он один, даже охранники ушли. Остановить его теперь было некому, так что Тибор сделал несколько фотографий бетонной больницы, где опознавал тела. Он поменял камеры местами, убрал любимый «Кэнон», вытащил «Никон» и сразу принялся снимать темную башню у главных ворот. Онлайн проверил, что файлы загрузились в память лаборатории, а затем снял несколько крупных планов, подойдя к старому зданию.
Голуби уже давно захватили его и сидели на подоконниках. Мох рос в многочисленных трещинах кладки и штукатурки. Только сейчас Тарент заметил, что над входом в башню висит плакат, предупреждавший, что конструкция ненадежна и внутрь заходить не стоит. На примыкавшей территории требовали носить каску.
Тарент снова запросил онлайн-подтверждение, что снимки с «Никона» получены и заархивированы.
Он прошел по двору туда, где оставил сумку, перенес багаж внутрь, чтобы тот не так бросался в глаза. Согласно правилам УЗД, его имя, набранное крупными буквами, красовалось на бирке.
Тарент решил, что не уедет с Фермы Уорна, пока не завершит то, что планировал до прибытия «Мебшера». Прихватив все три фотоаппарата, Тибор зашагал обратно через нижний этаж жилого корпуса, а потом по посыпанной гравием дорожке, ведущей к забору. У каждой двери или преграды, которые встречались на пути, он проверял, работает ли его идентификационная карта – из-за бесцеремонной манеры, с которой Фло Маллинан аннулировала его паспорт, Тарент волновался, что пропуск тоже заблокировали, но тот по-прежнему действовал.
Через главные ворота Тибор вышел за пределы территории, еще раз удостоверившись, что пропуск функционирует. Он повернулся, сделал несколько фотографий ворот, забора, уведомлений и предупреждений, висевших снаружи. Кроме того, с небольшого холма снял общий план Фермы Уорна, видимой сквозь деревья.
Поднимаясь по склону к хребту, Тарент подумал сначала, что сюда наверняка выводили тракторы или тяжелое оборудование для земляных работ, поскольку поваленные бурей деревья, которые он видел в прошлый раз, исчезли. Особенно ему запомнился клубок корней огромного бука, нависавший над тропинкой. Чтобы убрать одно это дерево, потребовалась бы целая команда мужчин и несколько часов работы цепной пилой.
Тарент пытался вспомнить, сколько времени прошло. Он отправился сюда еще до приезда «Мебшера», пока они с Лу его ждали. Час назад или около того? Как за час могли убрать все поваленные деревья?
На подходе к хребту пришлось сойти с тропинки, поскольку она вильнула в сторону и пошла вниз, Тарент принялся карабкаться по склону через подлесок: настоящие заросли ежевики и рододендронов, а ближе к вершине спутанный клубок утесника, ветки и колючие кусты. Видимо, он поднялся на другую часть хребта, потому что не помнил здесь такой густой растительности.
Однако когда Тарент наконец пробрался, то понял, что все-таки находится примерно в том же месте, что и раньше, и по той же причине – он взобрался на гребень в самой высокой точке.
Перед ним раскинулось поле, где произошла атака сближения на «Мебшер» и выжгло треугольник аннигилированной земли. Когда это было? Два дня назад, перед штормом? А может, три или четыре? Тибор давно сбился со счета. Но, сколько бы времени ни прошло, от взрыва не осталось и следа. Тарент явственно помнил то место, где случилось нападение, – более или менее в центре поля, черную треугольную отметину на земле заметил бы кто угодно. Но теперь там росла нетронутая пшеница.
Сбитый с толку, он долго стоял, смотря вниз, думая о том, что же видел в прошлый раз и не подвела ли его память. Столько противоречий ему надо было увязать, попытаться хоть в чем-то найти смысл.
Тут Тибору пришла в голову одна идея. Он включил «Никон» и выбрал инфракрасную съемку, функцию, которую редко использовал, из-за нее сильно садилась батарея. Переведя квантовые линзы в режим телеобъектива, он медленно просканировал через видоискатель ту часть поля, где находился «Мебшер» непосредственно перед атакой. Почти вся картинка оказалась нейтральной, но в одной точке чуть в стороне от места, где Тарент ожидал найти след от сближения, шел положительный сигнал.
Это был участок земли под колосившейся пшеницей, ориентировочно треугольной формы, самое большее метров десять-двадцать в длину. Тарент отрегулировал объектив, картинка стала четче. Что-то там было, пусть он и не это искал. Тарент видел раньше похожие следы на фотографиях, которые обычно делались с самолетов или разведывательных дронов – на снимках часто находили какие-то старые выработки, или фундаменты древних дорог или зданий, или, что чаще, следы сильных разрушений, например от взрывов или упавших самолетов.
Батарея «Никона» после этого села, поэтому Тарент достал «Олимп Стелс», оставив «Кэнон» про запас. Он сделал несколько фотографий, телеобъективом снял участок со старым следом, но загадка исчезнувшего шрама от сближения не разрешилась.
Тарент отправился обратно на Ферму Уорна. В пиджаке, который он надел, когда вышел на поиски «Мебшера», стало душно. Из-за неустойчивого климата перепады температуры никого не удивляли, но обычно речь шла о неожиданных похолоданиях. Сейчас же вдруг потеплело, это ощущение Тибор помнил с детства – спокойный вечер после знойного дня, когда воздух еще долго не отдавал жар даже после захода солнца.
Свет тоже изменился. Бронетранспортер приехал на Ферму около двенадцати часов, был прохладный, но светлый день, переменная облачность и сильный ветер. Тарент шагал в тени деревьев. Теперь вокруг воцарился штиль. Вечерело. Небо на западе пылало, лучи заходящего солнца подсвечивали высокие перистые облака.
Сколько времени прошло? И как оно пролетело?
Тарент снял пиджак, перевесил сумку для фотоаппарата поверх рубашки и стал пробираться через заросли утесника и рододендронов, чтобы найти тропинку внизу. Под ветвями деревьев парили рои мошек, и Тарент решил, что каким-то образом промахнулся и оказался в совершенно другом месте. Невысокий холм густо порос лесом: деревья всех возрастов и размеров, под ногами плотная глинистая почва, укрытая ковром из листьев, прутиков и травы. Тарент живо вспомнил, что тут осталось после бури – множество поваленных деревьев и сломанных веток, кучи известнякового грунта и глыбы обнаженной почвы.
Тибор спускался по склону в сгущавшихся сумерках, пока не нашел тропинку, которая по крайней мере выглядела знакомой, как он и ожидал. Он шел в сторону Фермы Уорна, высматривая ворота и забор. Пьянящий аромат, сладковатый и почти одурманивающий, долетел до него через деревья – запах бензина.
2
В вечернем полумраке Тарент сначала не заметил, что уже прошел то место, где раньше стояли ворота. Он пробирался через лес, высматривал впереди здания Фермы, не понимая, где идет. Откуда тут взялись все эти деревья, разве их не вырвал с корнем ветер? Он понял, что добрался до конца тропинки, откуда хотел пройти к жилому корпусу, но тот исчез, а вместе с ним и вся огороженная территория.
Тарент оглянулся, но не увидел ни забора, ни ворот. Стремительно темнело, но еще было достаточно светло, чтобы понять: даже следы от них сгинули. Он вышел из-за деревьев и не обнаружил ни одного из знакомых зданий. Ферма Уорна пропала. Тарент, уже находившийся в состоянии психической неустойчивости, не стал паниковать, не пытался найти объяснений или понять. Он все еще обливался потом после подъема в гору и был сбит с толку всеми этими переменами, но за долгие годы научился главному в своей работе: видеть и наблюдать. Фотография лишь отчасти связана с камерой – реальная съемка начинается глазами фотографа.
Так говорила Мелани. Фотография – пассивное искусство, цель которого не творческое вмешательство или созидание, а творческое восприятие. Как фотокорреспондент, Тарент привык не вмешиваться: он присутствовал при уличных беспорядках, драках возле ночных клубов и баров, его окружала напиравшая толпа на политических митингах, он бежал бок о бок с отчаявшимися людьми во время военных действий или стихийных бедствий. Фотографу не важно, что он сделал. Главное, что он видел.
Мир вокруг Тарента изменился непостижимым образом, но, несмотря на таявший дневной свет, Тибор должен был смотреть на него, не закрывать глаз, продолжать видеть. Ничего больше не имело смысла – теперь только камеры связывали Тарента с реальностью, ну или по крайней мере представляли реальность, которую он понимал.
Он переключил «Олимп» в режим ночной съемки. Осматриваясь по сторонам, сунул руку в футляр «Кэнона» и привычным движением на ощупь переключил и его в ночной режим.
Впереди виднелся небольшой газон, обложенный по периметру булыжниками, выкрашенными в белый цвет. Дальше тянулась широкая бетонированная площадка, рядом с которой росли недавно посаженные молодые деревца, а за ней стояли два или три невзрачных двухэтажных здания офисного типа с плоскими крышами. Слева расположилось точно такое же. Они напомнили Таренту древние строения Министерства обороны, которые он видел, когда ночевал в Лонг-Саттоне. Тибор сделал несколько снимков. Между двумя зданиями проходила дорога, чуть поодаль ее пересекала еще одна, а дальше находились другие дома столь же функционального вида. Вдоль дороги были припаркованы три автомобиля, причем Тарент не узнал ни одной модели. Квадратные устаревшие машины, произведенные в середине прошлого века, все как на подбор одного цвета – матово-черного или темно-синего, в сумерках было не разобрать. Почти все автомобили были пусты, только в том, что стоял ближе к Таренту, сидела за рулем молодая женщина в военной фуражке, глядя прямо перед собой. Тибор несколько раз сфотографировал ее длиннофокусным объективом, но она никак не отреагировала, то ли специально, то ли просто не заметила.
Из здания за спиной фотографа появились два молодых человека в рабочих спецовках, держа в обеих руках кружки явно с чем-то горячим. Они прошли совсем рядом, и Тарент сделал еще несколько снимков. Он уловил неожиданно аппетитный запах чая с молоком. Парни направились в соседний дом. Когда открылась дверь, Тибор услышал громкие голоса внутри, кто-то орудовал молотком, что-то сверлили. Как только рабочие вошли внутрь, он сфотографировал само здание.
Потом посмотрел направо. Там стояла та самая башня с Фермы Уорна, высокая и темная, чем-то напоминавшая колокольню. На фоне вечернего неба она казалась еще мрачнее, но, если раньше была в плачевном состоянии и могла в любой момент рухнуть, то теперь казалась крепкой, устойчивой, недавно построенной. В высоких оконных рамах – по три на каждую из двух стен, видимых отсюда, – все еще виднелись стекла.
Тарент пошел в ее сторону, хотел сделать еще пару снимков, но внезапно услышал глухой рев, который становился громче или приближался, а в следующий момент над головой пронесся самолет, казавшийся черной тенью на небе. Это был модель с четырьмя винтами, довольно громоздкая, с объемным фюзеляжем и крепкими крыльями. Пулеметные турели были установлены спереди и сзади, шасси выпущены. Двигатели внушительно рокотали, отдаваясь вибрацией в груди Тарента. Затем самолет исчез из виду, скользнул к земле слишком низко, чтобы его разглядеть, и скрылся за зданиями и деревьями.
Тибор опознал его – это был один из бомбардировщиков времен Второй мировой, то ли «Галифакс», то ли «Ланкастер», он не разглядел толком, – машина пронеслась над головой слишком стремительно и неожиданно – однако в детстве одно время чуть ли не с маниакальной страстью увлекался британскими военными самолетами той поры и выучил вид всех моделей назубок.
Воспользовавшись светодиодным экраном «Олимпа», Тарент быстро прокрутил только что отснятые фотографии, а потом нажал кнопку загрузки. Почти сразу же на фотоаппарате загорелся красный предупредительный сигнал. Знакомые слова, как всегда некстати, появились на экране: «Сеть недоступна или отключена». Таренту всегда казалось, что его фотографии в безопасности только тогда, когда они загружены в архив лаборатории, поэтому он тут же предпринял вторую попытку, увы, с тем же результатом. Он сразу вспомнил о днях, проведенных в анатолийском госпитале, когда вот так же был изолирован от всего на свете, включая свой архив.
Тибор в третий раз тщетно попытался загрузить снимки и решил поменять камеру. Все три фотоаппарата использовали один и тот же архив, но иногда какой-то из них подключался к лаборатории с большей надежностью. Ну, или так казалось, получалось всегда по-разному, так что, наверное, дело было вовсе не в этом. Тарент попробовал «Кэнон», но снова получил сообщение об ошибке.
Солнце зашло, почти стемнело. Хотя здания, тропинки и дорожки не освещались, с неба откуда-то все еще лился свет, наверное от луны, которая то ли висела слишком низко, то ли ее сейчас закрывали облака.
Тарент направился к тому строению, куда на его глазах вошли рабочие, но сначала взглянул на него через объектив фотоаппарата в режиме ночного видения. Именно тогда Тибор понял, что перед ним самолетный ангар. Тот был замаскирован так, как это показывали в фильмах и телесериалах о Второй мировой войне: его стены были разрисованы большими округлыми волнами темно-зеленого и коричневого цветов. Спереди виднелись огромные стальные ворота.
Тарент аккуратно толкнул дверь, которой воспользовались те парни, и тоже вошел внутрь. С потолка светили яркие огни, в ангаре кипела работа. Здесь трудились по крайней мере двадцать механиков. Весь первый этаж занимали два из тех самых четырехмоторных самолетов, которые в этот раз Тарент уже смог опознать – это были бомбардировщики «Ланкастер», оба частично разобранные, механики сгрудились вокруг них. У одного из самолетов открыли все четыре гондолы двигателя, шли какие-то испытания и замена деталей. Другой явно пострадал от огня из пулеметов или зениток, поскольку обшивка крыльев, хвостовое оперение и часть фюзеляжа были изодраны в лохмотья. Задняя турель отсутствовала, а новая стояла на полу ангара, очевидно, ее собирались вскоре поставить на место утраченной.
Тарент стоял, вытаращив глаза, пытаясь понять, что происходит, и остаться при этом наблюдателем, а не участником, и тут один из механиков резко развернулся и сердито потопал к входу.
– Кто оставил открытой чертову дверь? – закричал он и с силой ее захлопнул. – Ты, Лофтус?
– Вряд ли, сержант, – ответил один из механиков с сильным бирмингемским акцентом. – Мне кажется, мы ее закрыли!
– Помните о маскировке!
Двое парней хором пробормотали:
– Простите, сержант!
Работа возобновилась.
Воспользовавшись освещением в ангаре, Тарент сделал серию быстрых снимков двух «Ланкастеров», ожидая, что в любой момент на него наорут, или скрутят, или пригрозят какими-нибудь правилами внутреннего распорядка. Но его словно бы там и не было. Его все игнорировали. Он подошел к работавшим механикам и с близкого расстояния снял, что они делают. А они все не замечали Тибора. Самолет, опираясь на шасси и хвостовое колесо, стоял под углом к земле. Корпус покрывала матово-черная краска, и лишь узкая полоска в верхней части фюзеляжа, видимая снизу, для маскировки была выкрашена в темно-зеленый цвет. На боку фюзеляжа красовались вытянутые буквы P, D и S, а между ними круглая эмблема Королевских ВВС. Под фонарем кабины красовались нарисованные по трафарету черные бомбы, обозначавшие количество боевых вылетов.
Тарент в мельчайших деталях снимал все, что видел.
Наконец отступил и снова встал у двери. Сеть по-прежнему отсутствовала, поэтому он выключил «Кэнон» и сунул его в защитный чехол.
Вопреки здравому смыслу, всякой логике, вообще всему рациональному Тарент понял, что каким-то образом попал на действующую авиабазу ВВС в разгар старой и почти забытой войны столетней давности.
Он не мог понять, как такое возможно. Лишь смотрел, видел, наблюдал и фотографировал. Проклятая пассивность, за которую его пусть несправедливо, но метко критиковала Мелани, теперь стала единственным прибежищем в эту пору сумасшествия. Думать или же как-то действовать означало пойти на риск, и к нему Тибор был не готов.
Он ожидал, что все закончится внезапно, это видение, этот опыт, взгляд в далекое прошлое, этот сон, эта галлюцинация – Тарент все еще не мог описать ее, даже про себя. Пока все не закончится, пока безумие не исчезнет, ему придется держаться за то, что он знает.
Он снова вытащил «Кэнон», его талисман знакомой реальности, включил, как обычно взглянул на уровень заряда в батарее, убедился, что аккумулятора хватает, проверил, чтобы настройки были выставлены на съемку при очень слабом освещении, наблюдал, как быстро прошла автоматическая чистка процессора. Все эти процедуры заняли меньше двух секунд, и после их завершения раздался знакомый электронный сигнал, подтверждающий, что загрузка прошла нормально.
Тибор еще раз пролистал фотографии, которые сделал после того, как оказался здесь. Все снимки находились в памяти камеры. Доступ к сети, а значит, и к архиву по-прежнему отсутствовал. Тарент попробовал еще два раза.
В ангаре было жарко, поэтому он снова вышел на улицу, в этот раз убедившись, что закрыл за собой дверь. Мягкий вечерний воздух с легким привкусом бензиновых паров, запахов резины и краски, а также недавно скошенной травы хранил тепло дня. Тарент подумал, что если окажется на открытом пространстве подальше от огромных металлических дверей, то сигнал сети восстановится, и попытался опять получить доступ в лабораторию, но снова безуспешно.
Он подождал пару минут, пока глаза привыкнут к темноте после яркого освещения в ангаре, а потом направился в сторону других строений, которые заметил ранее. Хотя там стекла были замазаны черной краской в целях маскировки, из множества дверей, окон и щелей пробивались проблески света.
После короткой прогулки он подошел к одному из двухэтажных зданий. Оттуда доносился гул множества голосов. Внутри оказался короткий коридор, разветвлявшийся направо и налево. Но в глаза Таренту сразу бросилась двустворчатая дверь, на которой висела табличка «Комната отдыха». Он прошел в нее и тихо закрыл за собой.
Там оказалась вытянутая в длину комната, битком набитая летчиками и окутанная густым табачным дымом. Тарент вздохнул, отвернулся и снова открыл дверь, охваченный приступом беспомощного кашля. Никогда в жизни ему не доводилось попадать туда, где бы столько курили. Из глаз потекли слезы. Он вышел на улицу и подышал вечерним воздухом, пока не стало лучше, а потом куда осторожнее вернулся в комнату отдыха.
Все пилоты, одетые в летные костюмы, сидели вразвалочку в креслах или стояли небольшими группами. Стол был заставлен чашками, блюдцами, большими пепельницами с горами окурков. Из радиоприемника доносилась танцевальная музыка, но, похоже, никто ее не слушал. Настроение в комнате царило не радостное, но оживленное и дружелюбное, шум в основном был из-за разговоров, чем из-за чего-то еще. Многие из мужчин стояли, держа в руках летные шлемы, карты, спасательные жилеты, термосы, кожаные перчатки. В дальнем конце комнаты висела огромная карта: в верхнем левом углу виднелся кусочек Великобритании, но бóльшую часть занимала материковая Европа, от Франции на западе до Чехословакии на востоке и Италии на юге. Две длинные ленты, красная и синяя, были приколоты чертежными кнопками к карте, показывая два маршрута из Линкольншира через Северное море в Германию. Красная линия тянулась чуть южнее синей, но они заканчивались в одном и том же месте – в каком-то городке на северо-западе Германии.
Тарент тут же начал фотографировать, и снова никто из присутствующих не обратил на него ни малейшего внимания. Он осмелел и сделал несколько крупных планов летчиков. Его поразило, насколько юными те были – большинству едва за двадцать. Тибор работал быстро, схватывая выражения их лиц, то, как они жестикулировали во время разговора, их громоздкую форму, то, как манерно эти парни держали сигареты и фуражки, словно копируя позы из фильмов.
Тарент направился к карте Европы, и тут из боковой двери вышли двое офицеров и заняли место на небольшом возвышении перед ней. Воцарилось молчание, и все тут же встали. Кто-то выключил радио. Один из офицеров подал сигнал, и летчики снова расселись.
Заговорил старший по званию, обращаясь ко всем присутствующим:
– Вы уже получили полные инструкции, поэтому я не стану повторять то, что вы и так знаете. У ваших штурманов есть детальный маршрут, а коды опознавания уже в самолетах. Наша цель носит тактический характер, это завод, производящий синтетические масла, от которых все сильнее зависят и люфтваффе, и немецкая армия. Есть вопросы? – Ответа не последовало. Тарент сделал шаг вперед, подошел к офицеру и начал снимать его и его товарища. У обоих на груди красовались орденские ленты. – Хорошо. Вы знаете, что от вас требуется: прицельное бомбометание, поэтому самолеты наведения будут там на несколько минут раньше вас. Что касается погодных условий над местом дислокации, то ожидается облачность, но не настолько сильная, чтобы вы не смогли точно сбросить бомбу. Мне не нужно рассказывать, что делать, когда вы доберетесь до места, однако позвольте пожелать всем вам удачи, какую вы заслуживаете, и благополучного возвращения.
Офицер отдал честь и быстро отвернулся. Он покинул комнату, и все снова встали. Второй показал на настенные часы и велел летчикам сверить по ним свои наручные, после чего тоже быстро вышел. Летчики собрали снаряжение и направились к двери.
Тарент рассмотрел карту поближе. Целью был город Штеркраде в северной части Рурского региона. Он никогда раньше не слышал об этом месте. Поскольку, похоже, никто его по-прежнему не замечал, Тибор сделал несколько снимков карты и общий план комнаты с возвышения.
На столах и стульях остались кипы газет, он подошел и взял одну из них. Это был номер «Дейли Экспресс», датированный 16 июня 1944 года. Пятница. Тарент сфотографировал первую и последнюю страницы. Читать их не стал, однако заметил, что основной заголовок касался нового оружия немцев: беспилотных самолетов, заполненных взрывчаткой, которые безо всякой системы падали на Лондон, причиняя городу огромный ущерб.
Когда последние летчики покинули комнату, Тарент пошел за ними наружу. Там пилотов уже ждали несколько грузовиков. Один за другим они уезжали к летному полю, а молодые люди стояли или сидели на корточках в кузове. Некоторые устраивались у заднего борта, свесив ноги.
Пока Тарент был внутри, появилась луна и стало легче определить форму зданий и протяженность аэродрома. Грузовики разъезжались в нескольких направлениях, и в лунном свете Тибор видел лишь далекие очертания одного или двух «Ланкастеров», припаркованных ближе к периметру поля.
Неожиданно совсем близко раздался громкий удар. Тарент резко повернулся. Ему показалось, что в воздух взметнулась огненная ракета. В высшей точке ее полета появилась алая вспышка, отбрасывавшая на землю яркое красноватое свечение.
Она находилась прямо над головой Тибора, и от этого совпадения он тут же встревожился. Фло говорила, что при атаках сближения в воздухе всегда появляются яркие вспышки.
Однако этот огненный шар, шипя и брызгая искрами, продолжил полет, повинуясь ветру, падая в сторону от Тарента, видимо, ему суждено было выгореть до конца, прежде чем удариться о землю где-то посреди летного поля.
Два механика появились из соседнего здания и подошли вплотную к Таренту. Он услышал, как один из них сказал:
– Почему выпустили ракету?
– Не знаю. Но кто-то только что звонил по телефону из Скэмптона. Там радар засек парочку, как они считают, нарушителей.
Они прошли мимо Тарента, настолько близко, что он видел черты их лиц, освещенные красным светом сигнальной ракеты. Оба были молоды, так же как и летчики. И снова они ничем не выдали, что видят его. Он решил пойти рядом с ними и подслушать разговор.
– Обычно не палят из сигнального пистолета просто потому, что в Скэмптоне что-то увидели.
– Может, один из нарушителей движется в эту сторону?
– «Юнкерс» залетал сюда однажды ночью еще до того, как тебя сюда перевели. Сбил один из наших «Ланков».
– Ты сам видел?
– Нет, но помогал убирать весь бардак на следующий день.
– Я слышал, какой-то одномоторный самолет подлетал час назад.
– Это был «Спит». Я тоже слышал и вышел посмотреть, как он приземлится. Кто бы это ни был, он, наверное, потерялся, раз залетел сюда.
– То есть не немецкий?
– Нет.
Вдалеке на разных концах летного поля заводились моторы «Ланкастеров». Двое механиков остановились, и Тарент замер рядом с ними в темноте.
– Я собираюсь в столовую пожрать. Идешь?
– Я хотел дойти до конца полосы, посмотреть, как ребята взлетают.
– Ладно. Тогда увидимся утром.
– Скорее всего, нет. Завтра прямо с утра я уезжаю. Извещение пришло пару дней назад.
– Жалко, Ударник. Тебя переводят в другую эскадрилью?
– Сначала переучат, а затем отправят в Италию. Видимо, буду обслуживать самолеты янки.
– Готов поспорить, не самолеты, а полная хрень.
– Только потому, что они американские?
– Разумеется. И вполовину не так хороши, как наши.
– Ладно. Тогда увидимся после войны.
– Договорились! Всего тебе, Ударник!
– И тебе, Билл!
3
Парень по прозвищу Ударник наблюдал, как его приятель направился к основной группе зданий, а потом отвернулся и быстро зашагал обратно к ангару. Тарент остался там, где стоял. Через минуту Ударник снова появился, оседлав велосипед. Тибор смутно различал, как парень в неярком свете луны лихорадочно крутит педали. В темноте так быстро ехать было опасно, но он, видимо, знал дорогу.
Моторы «Ланкастеров» ревели на полную мощь, и несколько гигантских самолетов медленно выруливали вдоль периметра летного поля. Тарент ничего подобного раньше не видел – неуклюжая процессия тяжело нагруженных бомбардировщиков в темноте, двигавшихся к далекой точке взлета. Ударник укатил туда же, Тарент последовал за ним. Еще больше бомбардировщиков покинули стоянки. Шум усилился.
Новая сигнальная ракета взметнулась ввысь откуда-то из центра гигантского поля. И опять Таренту показалось, что выстрелили в его направлении и ракета взорвалась непосредственно над его головой. Ее выпустили против ветра, поэтому она не описала арку, а осталась над Тарентом, медленно снижаясь, оплывая и оставляя за собой след ярко-красных искр.
Тибор не испугался. Эта авиабаза все сильнее походила на сон. Когда ракета догорела, ее остатки незаметно упали на землю. Тарент чувствовал, что она не может причинить ему вреда, как все остальное вокруг. Никто не видел его, куда бы он ни пошел и что бы ни делал. Но это не было игрой воображения: Тибор ощущал теплое дыхание летнего вечера, легкое давление бриза, ароматы, разлитые в воздухе. Он осязал, слышал и видел. Он открывал и закрывал двери, кашлял от сигаретного дыма, заполнявшего комнату, слышал рев от мощных моторов «Ланкастеров», мог нагнуться и сорвать несколько узких грубых травинок, которые сейчас топтал. Мог снимать, и фотографии записывались на микрочип. Во всем, кроме одного, переживания казались реальными.
Только одно но – этого просто не могло быть.
Тарент держал камеру, словно та каким-то образом защищала его от иллюзорности всего вокруг. Он ничего не боялся, но и не понимал. Чувствовал, что его присутствие, вернее, частичное присутствие, никак не влияло на то, что он видел, да и происходящее не имело к нему никакого отношения. Тарент был просто свидетелем, наблюдал, как развиваются события. Без него тут происходило бы все то же самое.
Ударник, покачиваясь, умчался прочь на своем велосипеде, растворившись в вечерней мгле. На противоположной стороне летного поля виднелись здания эскадрильи, но с такого расстояния и при таком тусклом освещении они казались просто темными силуэтами. Тарент отправился вслед за Ударником.
Через пару минут внезапно зажглись огни. Они горели на земле в паре сотен метров от того края, где он шел, двумя параллельными рядами. Не слишком яркие, они располагались довольно далеко друг от друга, протянувшись почти вдоль всего летного поля. Тарент поначалу не понял, зачем они нужны, но потом до него быстро дошло: вдалеке «Ланкастер» внезапно завел двигатели и с громким ревом начал разбег по взлетной полосе, отмеченной огнями. Тибор наблюдал, как огромный бомбардировщик с грохотом несется на него. Когда он просвистел мимо, то все еще касался травы, хотя хвост уже приподнялся. Спустя мгновения тяжело нагруженный самолет оторвался от земли, двигатели надрывались, справляясь с весом. Рев моторов обрушился на Тарента – волнующий и потрясающий звук безмерной механической энергии.
Первый «Ланкастер» едва успел взлететь, как двигатели второго самолета на дальнем краю полосы громко взревели, и другой бомбардировщик начал разбег. Тарент застыл на месте, очарованный этим зрелищем, равного которому в своей жизни не видел, и устрашенный физическим присутствием этих громоздких, смертоносных, но по-своему элегантных боевых машин.
Второй «Ланкастер» с трудом взлетел в воздух, промчавшись мимо Тарента, но все еще оставался на небольшой высоте. Постепенно поднявшись, он умчался в том же направлении, что и первый, и вскоре скрылся из вида.
Огни быстро потушили.
По всему периметру другие «Ланкастеры» выруливали к началу полосы. Гул двигателей доносился до Тарента прерывисто из-за причуд ветра. Тибор пошел туда, надеясь, что доберется раньше, чем в воздух поднимется последний самолет. Ему хотелось увидеть начало взлета с близкого расстояния.
Еще через минуту или около того огни вдоль полосы вновь зажгли, и быстрой чередой еще два «Ланкастера» с грохотом пронеслись мимо и взлетели. Тарент снова застыл на месте, наблюдая за ними.
Все погасло, очередные «Ланкастеры» вырулили к далекой точке старта.
Огни опять загорелись, но почти сразу в воздух взметнулась еще одна сигнальная ракета, и подсветку быстро отключили.
Таренту вновь показалось, что ракета взорвалась красной вспышкой прямо над ним. Один или два раза могли быть совпадением, но три?.. Он нервно наблюдал, как извергавший брызги искр заряд падает на землю. В этот раз он пах дымом, вызвав детское воспоминание о запуске фейерверков.
Бомбардировщики в ожидании так и стояли в две линии, тянувшиеся от дороги, огибавшей поле по периметру, к концу взлетной полосы.
Снова раздался рев мотора, но он отличался от того, что издавали «Ланкастеры», был пронзительнее и выше, исходил от самолета, быстро летевшего на небольшой высоте.
Без предупреждения застрекотал зенитный пулемет, установленный на дальнем конце летного поля. Трассирующие пули описывали дуги в небе. Шум от нарушителя усилился, и в какой-то миг Тарент увидел, как неуклюжий двухмоторный самолет накренился и полетел в сторону от поля. Когда он поспешно пересекал периметр в восточном направлении, с земли начала стрелять вторая зенитка. Трассы пуль пересекались, но цель была слишком высоко и далеко.
Огни вдоль полосы не включали, вдали ждали «Ланкастеры» с работающими моторами.
Еще одна сигнальная ракета взметнулась ввысь и снова разорвалась прямо над Тарентом. Он быстро сделал шаг в сторону: начинало казаться, что этими штуковинами целятся по нему, кроме того, ему не хотелось, чтобы горячие обломки рухнули прямо ему на голову. Однако у этой сигналки была серьезная задача. Как только она медленно полетела на землю, снова появился двухмоторный нарушитель. Он опять пронесся над полем, в этот раз довольно низко и аккурат над полосой, которую использовали «Ланкастеры». Вражеский самолет устремился туда, где ожидали взлета бомбардировщики. Тарент увидел убийственную вспышку, когда пушки, укрепленные на коротких толстых крыльях, открыли огонь по одному из «Ланкастеров».
Снова начали стрелять зенитки, пули свистели над головой Тарента и летели в сторону немца. Тот пронесся менее чем в сотне метров от того места, где Тибор присел на корточки в траве, и он увидел, как трассирующая пуля яростно вонзилась в борт самолета.
Реакция последовала незамедлительно. Двигатель заскрежетал, немец резко накренился и рывком поднялся, уходя от атаки. Поврежденный мотор прерывисто взвизгивал, а нарушитель выровнялся и поспешил на восток. Пули летели ему вслед, но он уже был слишком далеко. В любом случае «Ланкастерам» на земле он больше не угрожал.
Удостоверившись, что стрельба прекратилась, Тарент поднялся и продолжил свой путь к дальнему концу основной взлетной полосы. Через некоторое время опять загорелись огни, и еще два тяжело груженных бомбардировщика неуклюже, но успешно поднялись в летней ночи.
4
Впереди Тарент увидел темные силуэты двух небольших зданий. Они располагались ближе к краю летного поля, почти у его внешней границы. Тарент планировал добраться до них, срезав путь по высокой траве, а потом выйти на дорогу вдоль периметра. Хотя все еще светила луна, причем чуть ярче, поскольку поднялась выше, Тибор пару раз запнулся о небольшие, но невидимые препятствия на земле. Он держал в руках «Кэнон» и отлично понимал, как велик риск выронить фотоаппарат. Было бы безопаснее сунуть камеру в чехол, но она все еще казалась Таренту приметой реальности – пока он держал ее наготове, то контролировал хотя бы эту часть своей жизни.
Он подошел ближе к зданиям, и еще два «Ланкастера» с ревом пронеслись ввысь к далекому Штеркраде. Тарент на миг задумался, знал ли кто-то из летчиков до этой ночи название их цели. Взлетная полоса опять погрузилась во тьму, а два новых бомбардировщика медленно занимали позицию на старте. Тибор уже достаточно приблизился и явственно слышал звук их моторов.
Он вышел на бетонированную площадку перед двумя зданиями. Там, частично загораживая проход, стоял маленький самолетик, одномоторный, обтекаемой формы, с низко расположенными крыльями. Рядом со множеством тяжелых «Ланкастеров» он казался совсем крошечным. Тарент остановился, поднял камеру и включил ночную съемку для более четкого кадра.
Он сделал три снимка подряд, положившись на систему цифровой очистки слишком темных объектов.
У самолетика, выкрашенного в зелено-коричневый камуфляж, на крыльях красовались эмблемы британских ВВС. Рядом с ним, прислонившись к крылу, кто-то стоял. Через фильтр ночного видения Тарент различал лишь кожаную летную куртку коричневого цвета, всю мятую и в заломах.
Он опустил камеру. Это была женщина.
Пока Тибор обходил самолет, она повернулась. На ней был летный шлем, который она тут же рывком сняла и бросила в сторону.
– Это ты, Тибор? – спросила женщина. – Что ты тут делаешь?
Прозвучал знакомый, совершенно узнаваемый голос, но это не могла быть…
– Мелани?
Они стояли друг напротив друга, не веря своим глазам, почти испуганные. Никто из них не двигался, оба оцепенели от шока.
– Я думала, ты умер, – сказала Мелани.
– А я думал, тебя убили.
– Нет… все было не так. Мне сказали, что ты погиб при взрыве «Мебшера».
– Кто тебе такое сказал?
– Что?
Пришлось повысить голос. Очередной «Ланкастер» пошел на взлет. Он был так близко, что шум оглушал.
– Я тебя не слышу!
– Иди сюда!
Они шагнули навстречу друг другу, протянув руки. Нежно и осторожно Тарент коснулся руки Мелани. Вместо жесткой кожи от летной куртки он дотронулся до голой руки, а потом до легкого платья. Через ткань почувствовал спину и позвоночник Мелани.
– Как ты сюда попала? – спросил он.
– А ты?
– Не знаю.
– И я не знаю. Господи, я так соскучилась!
– Мелани!
Он крепко прижал ее к себе, чувствуя, как руки жены обхватывают его спину. Она прижалась щекой к щеке Тарента таким знакомым прикосновением, совсем как он помнил.
Мелани что-то произнесла, пару тихих слов на ухо, но второй «Ланкастер» уже мчался по взлетной полосе, заглушая все вокруг.
Когда бомбардировщик пошел на взлет, Мелани спросила:
– Тибор, а где мы?
– Я точно не уверен. Не знаю.
Где-то позади них раздался громкий хлопок, и еще одна сигнальная ракета взмыла в небо. Тарент уже привык к ним, поэтому даже не отреагировал, а Мелани запрокинула голову посмотреть, что там. Тибор последовал ее примеру. В верхней точке дуги вспыхнул красный огонек.
И снова прямо над ним. Ракета летела в их сторону, разбрызгивая искры.
Затем она побелела. Стала ярче. Превратилась в ослепительную точку, на которую было невозможно смотреть.
Она отбрасывала свет на большой участок земли, в центре него находились Тибор и Мелани.
Тарент обернулся, почувствовав движение где-то ближе к краю поля. Высокий парень ехал на велосипеде, опустив голову, энергично крутя педалями и глядя на дорогу. Он не заметил ни странных мужчину и женщину, ни интенсивного свечения вокруг них и укатил в темноту.
Свет стал еще ярче. Он нисходил на Тибора и Мелани. Пятно света на земле уменьшилось, приобретая форму треугольника.
Сияние усилилось, ослепляя, сжигая, аннигилируя их.
А потом погасло, оставив после себя лишь темноту.
Тарент держал жену в объятиях. Это было так странно, но притом так правильно, так несомненно правильно. Мелани прижималась к нему, как раньше, как всегда делала, с самого начала, пока они были молоды, и даже позднее, когда им удавалось выкроить время наедине, все с той же любовью.
Вокруг вспыхнул дневной свет. Стояло раннее утро, прохладное и яркое. Они стояли на кочках, поросших травой, высокой и влажной от росы. Солнце поднималось на востоке, уже оторвавшись от горизонта, слишком яркое, чтобы на него смотреть. Поблизости росли деревья, но их стволы скрывал легкий туман, а зеленая листва раскинулась так, что создавалось впечатление, будто деревья парят над землей. На поле паслись коровы, некоторые лежали прямо на земле, медленно пережевывая жвачку, а другие кормились, неспешно переходя с место на место. Одна остановилась совсем близко и смотрела на Мелани и Тибора широко распахнутыми глазами, не переставая жевать.
– А куда делись самолеты? – спросил Тарент. – Была ночь. Я оказался на какой-то авиабазе. В 1944 году… я видел газету… – Он вцепился в камеру, висевшую на шее. – Я сделал снимок первой полосы, давай я тебе покажу.
Он долго возился с кнопкой, чтобы включить «Кэнон», и, хотя делал это тысячу раз в прошлом, сейчас пальцы не слушались. Мелани протянула руку и сжала его запястье.
– Не сейчас. Потом покажешь, Тибор.
Она повернулась, обняла Тарента, и они медленно побрели по полю, ощущая сырую траву и жмурясь от яркого солнечного света. Луг воплощал невинное прошлое, зов коллективного желания, простой житейский опыт. Но Тарент все еще слышал, словно отголосок воспоминаний, как взлетают «Ланкастеры», видел картинки и ощущал запахи военного аэродрома. Темная, настоящая и страшная война. Он знал, что побывал там, но как и зачем?
– Ты знаешь, где мы? – спросил он. – Это не там, где я был. Я вернулся из Турции, и меня повезли в правительственное…
– Я приехала сюда, так как мне сказали, что я найду здесь тебя…
– Но как ты добралась? Я думал, что все передвижения…
– На машине. Мне ее одолжили. Она припаркована рядом с фермой.
– С фермой?
– Я думала, ты в курсе. Это ферма в Линкольншире, в низинах, неподалеку от Халла. Я понятия не имею, почему ты тут очутился, но они оказались правы.
– Кто «они»?
– Ну, в госпитале. Администрация велела мне возвращаться в Англию, и я отправилась искать тебя.
– На эту ферму в Линкольншире?
– Да.
– Ферму Уорна?
– Точно.
Они подошли к воротам, Тарент открыл их и снова закрыл, чтобы коровы не разбрелись с поля. Дальше тянулась узкая сельская дорога. Трава на обочинах была высокой, а живая изгородь очень густой, листья уже проклюнулись навстречу весне. Тарент чувствовал запах почвы, сырости, зелени и грязи. Ничто не двигалось, ветра не было.
– А какое сегодня число?
– Март… кажется… – ответила Мелани.
– Кажется?
– Я больше в этом не уверена.
– Не знаешь случаем, какой сейчас год?
– Нет.
– Почему?
– Тибор, я не знаю. Я ни в чем не уверена. Вот так. Тебе этого мало? Зачем тебе нужны даты и годы?
– Я постоянно теряюсь в них.
Впереди показались фермерские постройки, угнездившиеся на склоне холма. Среди всех зданий выделялась высокая кирпичная башня, напоминавшая колокольню. Тарент снова поднял «Кэнон», включил, подождал, пока система загрузится, затем выставил квантовый объектив на максимальное расстояние и навел его на башню. Та казалась полуразрушенным, зыбким, темным и небезопасным пережитком прошлого. Тарент нажал на кнопку. Мелани прошла вперед и теперь стояла между ним и фермой. В видоискателе она выглядела размытым пятном, поэтому Тарент дал автоматике отрегулировать настройки так, чтобы жена оказалась в фокусе. Тибор не переставал ее любить, но забыл, какая она красивая, как ему нравится на нее смотреть и фотографировать. И он щелкнул спуском затвора, а потом еще два раза, так как Мелани улыбалась.