низон он все-таки узнал, но совершенно другим способом. А было так…
Как-то вечером, возвращаясь из войсковой лавки за полчаса до прибытия поезда, он увидел несколько лимузинов, припаркованных в центре, у здания городского собрания. Двигатели автомобилей работали, водители сидели внутри и ждали команды. Дик медленно перешел на другую сторону улицы под ритмичные всхлипы выхлопных труб. Пахло бензином, вокруг лимузинов вились облачка белого пара, окрашиваясь огнями разноцветных гирлянд, по особому случаю развешенных на карнизах ратуши.
Большие двойные двери распахнулись, и широкий пучок теплого света упал на блестящие автомобили и утоптанный перед зданием снег. Зябко ежась и вжав голову в плечи, Дик продолжил путь к полицейским казармам. Бюргеры выходили из ратуши и шли к машинам. Захлопали двери автомобилей. Через несколько минут кортеж медленно проследовал мимо капрала. Лимузины свернули на накатанную проселочную дорогу и поехали к станции, что находилась чуть дальше на заснеженном склоне. Только тогда Дик догадался, в чем причина торжественной встречи. Подойдя ко входу в барак, он замер и прислушался. До прибытия вечернего поезда еще оставалось какое-то время, но дул слишком сильный ветер, и с такого расстояния он все равно не разобрал бы стука колес.
В казарме было жарко. Миновав свою комнату, Дик вышел на открытый балкон. Снегопада сегодня не было, и на балконном полу он увидел свои же мерзлые следы со вчерашнего дня. Они доходили до угла и терялись в том месте, где накануне он переминался, пытаясь согреть ноги. Дик направился на привычное место, сунув руки поглубже в карманы, и вскоре зябко притоптывал.
Отсюда открывался вид на узкую улочку, что вела к центру городка. Все будто вымерло. Не считая гирлянд, весело перемигивающихся на домах, большинство окон в зданиях были темны. Из подвального этажа казармы, где находился бар, лились звуки аккордеона, доносились хмельные голоса и развязный смех.
Капрал перевел взгляд на просторную долину – туда, где над крышами дальних домов на фоне звездного неба нависали темные очертания гор. Тонкий серпик луны освещал черные клочья соснового леса на мерзлых склонах. По северному хребту, в нескольких тысячах футов от поселения, тянулась огромная фронтовая стена, оберегая от вражеского нападения долину и подступы к морю. С такого расстояния, да еще ночью с мерзлого балкона, мало что можно было рассмотреть. Зато в патруле открывался великолепный вид на долину и окружающие ее горы.
Дик ждал, поеживаясь от холода и притоптывая ногами. Но вот шипение паровозного пара пронеслось эхом по стылому, ветреному небу долины, и сердце в который раз сжалось от привычной тоски по дому.
Он вернулся в помещение и увидел ребят из своего взвода в зоне отдыха возле бара. Большинству из сослуживцев выпивка была не по карману. Обычно патрульные коротали вечера, подкалывая друг друга и упражняясь в завиральстве и хвастовстве. Гомон, который они создавали, позволял им забыться, отвлечься от мыслей о службе и предстоящем дежурстве. В тот вечер один из парней притащил бутылку домашнего шнапса, и компания передавала ее по кругу, по очереди прикладываясь к горлышку и залихватски вытирая губы тыльной стороной ладони. Вскоре Дик кричал и смеялся вместе со всеми.
Какое-то время спустя один из товарищей, сидевший у окна, громко вскрикнул и позвал остальных. Все сгрудились кучей и стали смотреть сквозь протертое в изморози пятно. Со станции возвращалась колонна машин. Автомобили ехали тихо, почти неслышно. Под надутыми толстыми шинами уютно похрустывал умятый снежок.
Когда пришла повестка, Дик как раз поступил в университет. Случай вышел спорный, ведь поступление в вуз давало ему трехгодичную отсрочку от службы, которую он и получил через несколько дней тревожного ожидания. Как и все юноши в его положении, Дик счел такое решение вполне удовлетворительным, полагая, что пока он учится, политический конфликт может закончиться.
По несчастному стечению обстоятельств, документы об отсрочке пришли в то же самое время, когда противник нанес целую серию воздушных и ракетных ударов по промышленным районам столицы, а несколько недель спустя началось неудачное вторжение на востоке страны. Все знакомые записались на фронт добровольцами, включая и тех, кто получил отсрочку. Дик продержался ровно столько, столько позволила ему совесть, и в конце концов тоже отправился в военкомат.
До всей этой заварушки он мечтал пройти в университете Джетры курс современной литературы, к чему его подтолкнула книга некой Мойлиты Кейн. За свою недолгую жизнь он прочел массу всякой беллетристики, насочинял кучу стихов, но лишь одно произведение, роман «Утверждение» длиною в тысячу страниц, впечатлил его в полной мере. Знакомство с этой книгой он искренне считал лучшим и наиболее ярким событием своей жизни.
Вот только странно: глубокая, сложная вещь не обрела отчего-то широкой известности. О ней практически нигде не упоминалось. Более того, в университете о ней даже не слышали – в том числе и члены приемной комиссии. Книга была написана с предельной ясностью, мудростью и страстью, сюжет сводился к бесхитростному противоречию между обманом и романтической истиной, а эмоциональная подача показывала глубокое понимание человеческой натуры.
И даже сейчас, три года спустя, в глубине души теплилось то безыскусное потрясение, что охватило его в первый раз, когда он прочел роман. С тех пор Дик возвращался к нему снова и снова и даже навязывал тем немногим друзьям, которых считал близкими по духу людьми, не решаясь, впрочем, отдать в чужие руки свой драгоценный экземпляр. А еще, по возможности, он стремился исповедовать в жизни философию главного героя и придерживаться его моральных принципов.
Конечно, Дик тут же пустился в бесплодные поиски других книг того же автора, но, увы, те не увенчались успехом. Безотчетно он принял за данность, что писателя нет в живых, – наверное, к этому его подтолкнул ошибочный стереотип, что в букинистических магазинах продаются лишь книги мертвых авторов, – а поскольку две первых страницы его томика были вырваны, ему негде было подсмотреть дату выхода. Наконец, запросив информацию у издателя, Дик получил весьма обнадеживающий ответ: Мойлита Кейн (по какой-то неясной причине Дик полагал, что автор – мужчина) не только жива, но и пишет второй роман.
Все описываемые события происходили на «передовой» его личной жизни. А в политической жизни страны конфликт с соседними государствами перерос в боевые действия, впрочем, пока еще не ставшие полноценными сражениями. Миролюбивый начитанный мальчик, замкнутый и неуклюжий, болезненно ощущал приближение войны. Его ужасали те перемены, которые она уже привнесла в повседневную жизнь. Он с головой уходил в книгу и погружался в созданный автором воображаемый мир, очень правильный, однако совсем непростой.
Пока Дик прятался в своем удивительном внутреннем мире, внешний мир стремительно изменялся, и не только люди, но и обстоятельства. Пролетело три года, и он попал в суровый край, где тоже развернулся театр военных действий. Бои охватили широкую область прибрежной долины на юге, но к моменту его прибытия в горном секторе поддерживался серый статус боеготовности, то есть все было более-менее спокойно. Утешала мысль, что он все-таки на передовой. С прежними мечтами и планами пришлось расстаться – ну, или отложить их, по крайней мере, до окончания войны. Дик захватил зачитанный томик «Утверждения» и носил повсюду с собой. Подобно вечернему поезду из Джетры, чье прибытие оставалось невидимым, но ощутимым, томик стал тонкой нитью, связующей его с прошлым и, в некотором смысле, с будущим.
Через день или два после торжественной встречи на вокзале на доске объявлений в казарменном холле появилось отпечатанное на машинке объявление. Оно гласило, что в городке находится финансируемый правительством военный писатель, с которым любой желающий запросто может пообщаться.
Дик подал заявку и без малейших проволочек получил пропуск.
– Цель посещения? – спросил его взводный.
– Привести мысли в порядок, сэр.
– Увольнений по этому поводу не полагается.
– Я посещу ее в свое личное время.
В тот вечер Дик заложил пропуском страницы любимого романа, в том месте, где описывается первая, мимолетная встреча Орфе и Хильды, пленительной жены человека по имени Кошти, в скором времени неминуемо ставшего соперником главного героя. Эта сцена, полная намеков и обещаний, пронизанная волнительным трепетом и эротическим подтекстом, была одной из любимейших во всей большой книге.
Пропуском он воспользоваться не успел: на следующий день его отправили в горы к пограничной стене нести трехнедельную вахту. Не успел их отряд добраться к месту дежурства, как на границе началась перестрелка. С обеих сторон палили из минометов, закидывали друг друга гранатами. На соседнем склоне погибли шестеро констеблей, нескольких человек ранило. Пока ждали из города подкрепления, небо заволокло тучами, и военные действия временно прекратились. Дика отправили обратно в городские казармы.
Метель продолжалась еще два дня, засыпая улицы огромными сугробами. Дик был на казарменном положении и смотрел на серо-черное небо и падающий снег. Он привык к погоде в горах, и она больше не влияла на его настроение. Мрачные дни не удручали его, а ясные – не бодрили, как это бывало в детстве. Скорее наоборот, он уже достаточно времени провел на войне, чтобы знать, что атаки противника случались реже, когда небо закрыто снегом, а день, который начался с яркого зимнего солнца, может закончиться ярким цветом крови. Дика волновало, что Мойлита Кейн находится где-то рядом, и расстраивало то, что он по-прежнему не может воспользоваться своим пропуском.
Метель улеглась на третий день, и Дика назначили в бригаду по уборке снега, расчищать заваленные улицы бок о бок с идущими тракторами. Натруженные руки кидали снег, болела спина, а мысли сами вращались вокруг одной темы: почему бы бюргерам не проложить мостки с электрическим подогревом хотя бы на главной улице? Ведь обустроили же теплые дорожки позади бруствера на стене. Порой, заработавшись, капрал чиркал лопатой булыжник под толщей снега и льда – там, где тянулась по городку старинная мостовая.