– Да, я начала одну книгу, но отложила до поры. Все равно ее не напечатают, по крайней мере, пока не закончится война. Бумаги нет, лесопилки закрыты – не до того теперь.
Дик глядел на нее, не в силах отвести глаз. Как же так! Вот она, та самая Мойлита Кейн, которая уже три года не выходит у него из головы. Странное дело, она не вязалась со сложившимся в его представлении образом, ни внешне, не внутренне. Эта женщина говорила совсем не так, выражалась иначе. Глубокие диалоги героев, тонкая полемика и убедительная аргументация – где все это? Где остроумие и сопереживание, где живость повествования, наконец? Неужели вот это – она?
Первое впечатление о ее внешности оказалось обманчивым. Громоздкая зимняя одежда создавала иллюзию полноты, однако ее пальцы, черты лица были тонкими и изящными. Угадать ее возраст было невозможно, очевидно, что писательница старше его на несколько лет, но насколько? Ах, если б она сняла с себя шапку и показала лицо, слегка прикрытое непослушной прядью темно-каштановых волос!..
– А над пьесой вам интересно работать? – спросил Дик, не сводя с нее глаз.
– Мне нужно на что-то жить.
– В таком случаю, надеюсь, вам хорошо за это заплатят! – воскликнул он, опешив от собственной прямолинейности.
– Ох, полагаю, бургомистр получит от проекта куда больше. Сейчас война – это понятно, но я не хочу прекращать писать. – Она отвернулась, как будто решив погреть руки у очага. – В таком положении оказались многие творческие люди. Выкручиваемся, кто во что горазд. Если война не затянется, то небольшой простой даже на пользу.
– А она может скоро закончиться? Как по-вашему?
– Обе стороны в тупике, пат может длиться вечно… У вас необычная форма. Вы армейский?
– Пограничный патруль. Почти то же самое.
– Может, пройдете к камину, погреетесь?
– Мне, пожалуй, пора. Вы же сами сказали, что заняты.
– Да нет, давайте лучше поговорим.
Она повернула электрокамин и кивком пригласила его поближе. Дик подошел к письменному столу и, неуклюже облокотившись об угол столешницы, придвинул ноги к теплу. В этой позе он мог при желании разобрать пару слов, написанных на листке.
Перехватив его взгляд, Мойлита Кейн перевернула страницу. Дик принял это на свой счет.
– Я не хотел подсматривать.
– Пока слишком сыро.
– Уверен, получится здорово.
– Как знать, как знать… Просто пока не хочу, чтобы кто-то читал, понимаете?
– Конечно.
– А если я попрошу вас об одолжении, вы мне не откажете? – вдруг спросила писательница.
Дик готов был рассмеяться – настолько нелепой и волнующей показалась ему мысль о том, что он может хоть чем-то сгодиться.
– Не знаю, – кое-как выдавил он из себя. – А что нужно делать?
– Расскажите мне о городке. Бюргерам теперь все равно – они свой барыш получили, а мне не разрешают выходить на люди и общаться. Вот и приходится писать лишь о том, что я вижу. – Собеседница показала в окно, за которым простиралась лишь мерзлая пустошь. – Деревья да горы!
– А что, вы не можете выдумать? – поинтересовался Дик.
– Вы прямо как Клерк Трейдан! – Увидев, как переменилось его лицо в тот же миг, она поспешно добавила: – Я хочу написать, как все обстоит на самом деле. Кто здесь, к примеру, живет? Бюргеры с солдатами, и только? Я не видела женщин.
Дик задумался.
– Бюргеры – семейные. Видимо, жены при них. Но я никогда их не видел.
– А кто еще есть?
– В долине живут фермеры. А еще путевые обходчики на железной дороге.
– Н-да, с таким же успехом я могу сочинять про деревья да горы.
– Но ведь что-то у вас уже есть, – заметил Дик.
– Да так, все больше раздумья. – Ответ прозвучал крайне туманно. – А что там, на самой границе? Вы бывали когда-нибудь у стены?
– Да, когда патрулирую. Ради этого мы здесь и служим.
– Расскажите, какая она, эта стена.
– А зачем вам?
– Я не представляю, какая она вблизи, а бюргеры туда не пускают.
– Ее нельзя вставлять в пьесу.
– Почему? Это же центр всего, что здесь есть.
– Да ну, что вы, – запротестовал Дик. – Она проходит сбоку, по самому хребту.
Мойлита Кейн засмеялась. Капрал смущенно поежился, потом тоже улыбнулся.
– Дик, весь Файандленд обнесен стеной. Но много ли обычных людей ее видели? Она – одна из причин этой войны. Любому писателю ясно, что стена – это символ. И здесь, на границе, она обретает свой истинный смысл. Я не пойму, чем живут ваши люди, пока не узнаю все о стене.
– Стена как стена, только очень высокая, – беспомощно развел руками Дик.
– Из чего она?
– Бетон. Да, скорее всего, бетон. Местами кирпич – там, где старая кладка. Позади нее – ров. Стена высоченная, в три человеческих роста, а может, и выше, но за ней – насыпи, мы их зовем тротуаром, они как раз для патрульных. Где идет круто в горку – ступени. В некоторых местах внутри есть пустоты, там проложены рельсы и ходят вагонетки для подачи снарядов. Поверх бруствера все обмотано колючей проволокой, там же – автоматчики и сторожевые башни. У противника повсюду наставлены прожектора, но и у нас тоже есть кое-где.
– Стена проложена по всей старой границе?
– Да, по всему хребту, – сказал Дик. – Там вроде бы как проходила граница. И стена – ну да, символ, если подумать, – добавил он, прибегнув к ее же словам.
– Стена всегда символ, в любом деле. А что вам приходится делать, когда вы несете патруль?
– Наша задача – следить, чтобы никто не пробрался с той стороны. Происшествий обычно не густо. Ну, бросят гранату или газовую капсулу – мы в таком случае тоже им что-нибудь зашвырнем. Обычно все тут же стихает. Бывает, затянется на несколько дней. Но чаще всего – тишина, особенно в непогоду. А погода у нас, сами знаете: то снег, то ветер.
– Там страшно?
– Скорее, скучно. Я научился не думать на дежурстве.
– Но ведь какие-то мысли приходят?
– Так, крутится всякое. В основном про то, что холодно и охота домой. Думаю про книги – про вашу и остальные, что читал или только хочу прочитать. – Она не ответила, и Дик продолжал: – Иногда я пытаюсь понять, кто же там, на другой стороне, чего они добиваются. Скорее всего, там молодые солдатики, такие, как мы. И еще мне кажется, что у них, по ту сторону, нет бюргеров. Ну, это я так считаю. – Она снова не ответила, и ему стало неловко. – Не люблю бюргеров, – добавил он, чтобы избавиться от двусмысленности.
Она слушала его, перебирая пальцами страницы.
– А вам известно, кто возвел эту стену?
– Они же и возвели. Федеративные Штаты.
– А знаете, что они говорят? – продолжала она. – Что это мы ее построили.
– Глупость какая-то. С чего вдруг?
– Чтобы люди не убежали из нашей страны, так они считают. Говорят, что у нас диктатура и чересчур строгие законы, и нет никакой свободы.
– Зачем же они хотят к нам прорваться? Зачем бомбят наши города?
– Они говорят, что защищаются, потому что правительство Файандленда пытается навязать им свою систему.
– Тогда почему они обвиняют нас в строительстве стены?
– Как же вы не поймете? Не важно, кто ее первым воздвиг. Стена – только символ, пример человеческой глупости. Разве не об этом моя книга?
Дик опешил от внезапной отсылки к роману. Темы, о которых говорила Мойлита, и без того затмевали повседневную жизнь капрала.
– Я не припомню, – проронил он, теряясь в догадках.
– Я думала, что выражалась предельно ясно. Двуличная Хильда врала всем напропалую: и Орфе, и Кошти. А когда Орфе…
– А-а, понял, – откликнулся Дик, внезапно догадавшись, о чем идет речь. – Когда у них началась любовь, Хильда хотела его измен, потому что ее это возбуждало, а Орфе сказал, что она предаст его первой.
– Да.
– Тогда она вышла из комнаты и вернулась с огромным листом чистой бумаги и попросила его записать только что произнесенные слова. Он отказался, сославшись на то, что лист этот будет незримо присутствовать в их отношениях, как молчаливый укор. Он упрекнул Хильду – мол, она своим листом пытается возвести между ними барьер, но Хильда ответила, что это его бумага, раз лежит в его доме.
Дику было трудно остановиться, он мог рассуждать без конца, сюжет увлек его и захватил, однако Мойлита Кейн перебила:
– Вы и вправду внимательно прочли книгу. Теперь вам понятно?
– Про стену? Теперь – да. Это – та же пустая страница. – Капрал вновь покачал головой. – Но при чем здесь война? Ведь вы написали ее задолго до того, как все началось.
– Стены всегда были и будут, ничего не поделать, так повелось. У каждой медали есть две стороны.
Мойлита вновь заговорила про свой роман, протянув к теплу озябшие руки. Поначалу она разговаривала с опаской, внимательно следя за реакцией Дика, затем, увидев с его стороны живой интерес, убедившись, что роман он читал пристально и внимательно, заговорила свободнее. Заговорила раскрепощенно и быстро, подшучивая над собой и над своей книгой, в который раз объясняя свой замысел, хотя Дик и так уже все понял. Ее глаза сияли снежным отсветом из окна. Дик был взволнован, как никогда раньше, словно еще раз впервые прочитал любимую книгу.
Писательница рассказывала про «стену» из романа, про символический барьер, возведенный меж двух персонажей: Орфе и Хильдой. Это был главный образ книги, пусть и не называемый прямо.
– Кругом одни стены! – восклицала Мойлита Кейн.
Сначала влюбленных разделило замужество Хильды, потом умер Кошти, однако осталась стена, возведенная из предательств. Поначалу то Орфе, то Хильда пытались привлечь друг друга чередой измен, неверность их возбуждала, но стена становилась прочнее и выше. Сменяли друг друга второстепенные персонажи: одни играли на чувствах Орфе, другие влияли на самоощущение Хильды. Каждый из них изменял и формировал свой образец моральных представлений. И все тайное, что случалось в дальнейшем с кем-то из них, только укрепляло незримую стену, приближая отношения к неизбежному концу. И все же книга соответствовала своему названию. Мойлита Кейн, по собственному признанию, хотела, чтобы книга несла в себе и позитивный заряд. В конце Орфе принял решение стать свободным, под самый занавес стена пала, пусть и слишком поздно для главных героев.